Сигнал «Кромвель», предупреждающий о начале вторжения, оставался в силе. Одним из главных признаков подготовки немцев к вторжению были широкие приготовления на бельгийских и голландских аэродромах к погрузке транспортных самолетов, которые, как предполагалось, к тому времени смогут беспрепятственно доставлять войска и предметы снабжения в Англию. Утром 17 сентября офицер, руководивший этими работами в Голландии, получил радиограмму от генерального штаба, в которой было сказано, что Гитлер разрешил демонтировать устройства для погрузки самолетов на голландских аэродромах. Это была довольно короткая радиограмма, но ее значение было так велико, что Хамф[55] передал мне ее по телефону, как только ее расшифровал. Она требовала некоторых разъяснений, чтобы Черчилль мог понять ее смысл. Поэтому я отметил все ее значение в своей аннотации. Если погрузочное устройство демонтируется, вторжение не может состояться. <…>

Угроза вторжения миновала, но дел не убавилось. Зимой 1940/41 года ночь за ночью Геринг мстил нам массированными бомбардировками. <…>

«Ультра» не приносила сведений о намечающихся ночных бомбардировках. Налеты продолжались весь конец сентября и октябрь. В половине седьмого вечера все ждали ужасающего воя бомб. В ноябре, поскольку налеты на Лондон, по-видимому, не давали желаемого эффекта, Геринг решил начать бомбардировки других больших городов. Иногда мы заранее узнавали о таком налете, но точное наименование объекта бомбардировок кодировалось, а кода мы, конечно, не знали.

Однако около 3 часов дня 14 ноября кто-то, по-видимому, допустил промах, и вместо обычного кодового названия города в радиограмме был упомянут город Ковентри. <…> Официальная история гласит, что министерство авиации было предупреждено о налете за два дня. Что касается «Ультра», то время налета было известно точно.

Был еще один налет, о котором мы узнали через «Ультра». Он вызвал второй большой пожар в Лондоне в декабре 1940 года. <…>

Я думаю, правильно говорят, что, если бы мы проиграли битву за Англию, нам пришлось бы капитулировать точно так же, как позднее пришлось бы капитулировать, если бы мы проиграли битву за Атлантику. Многих утешала мысль, что в этот критический период у руля стоял Даудинг. <…> Ведь именно он выиграл битву за Англию, и именно он сохранил секретность операции «Ультра».

Падение Франции 20 мая—25 июня 1940 года[56]

После сражения у Дюнкерка генерал Вейган, вступивший в командование французскими войсками 19 мая по возвращении из Бейрута, получил возможность оценить обстановку. В результате потерь, понесенных в боях, сдачи в плен сотен тысяч на реке Маас и на севере, капитуляции 1-й армии в Лилле и, наконец, эвакуации более 100 тысяч французских войск из Дюнкерка силы французской армии на фронтах серьезно сократились.

Потери включали 24 пехотные дивизии (13 из них активных, в том числе шесть из семи моторизованных дивизий, бывших на фронте на 10 мая), все три легкие механизированные дивизии, две легкие кавалерийские и одну бронетанковую дивизию. Кроме того, мы лишились ценной поддержки английских дивизий, исключая 51-ю пехотную и бронетанковую дивизии, которые, будучи отрезаны от остальных войск армии лорда Горта, не смогли эвакуироваться и продолжали сражаться в нижнем течении реки Сомма, пока в конце концов не возвратились в Англию.

На фронте протяженностью 360 километров от берега моря до «линии Мажино» мы располагали 43 активными пехотными дивизиями (некоторые из них понесли тяжелые потери), тремя легкими кавалерийскими всего с 36 бронеавтомобилями (из штатных 112) и тремя бронетанковыми дивизиями с 40 танками (из штатных 200). Для удержания «линии Мажино» от Мозеля до Юры у нас имелось всего 17 дивизий — только одна из них активная — вместе с войсками, оборонявшими форты «линии Мажино». Тем временем в тылу французских армии остатки бельгийской и Мааской армий переформировывались в семь легких пехотных дивизий. Их переформирование должно было закончиться к 15 июня. К этому времени, по мнению Вейгана, наличные силы составят всего 60 дивизий против 130 немецких дивизий, в том числе 10 танковых. Но предоставит ли противник нам это время — до 15 июня — для перегруппировки сил? В любом случае в связи с его превосходством в численности и вооружении предстоящее сражение было бы безнадежным для нас и возможно было только одно решение.

«После Дюнкерка, — писал генерал Гамелен[57] и имел для этого основания, — мы не смогли бы удерживать фронт между Соммой и Эной остававшимися у нас силами. Таким образом, у нас оставалось только два выхода: либо просить перемирия, или отступить в колониальные владения Франции. Только второе решение было достойно Франции, но в этом случае нельзя было медлить; следовало создать плацдармы, прикрывающие наши порты, и немедленно приступить к эвакуации… Наше восстановление зависело от колониальных владений и Англии».

Для этого, по-видимому, необходимо было завязать оборонительное сражение на Сомме и Эне с последующим отступлением вдоль главной оси, что дало бы нам месяц отсрочки для перевозки наших войск в Северную Африку по Средиземному морю и мобилизации ресурсов нашей империи. Эти ресурсы могли бы изменить обстановку к концу июня 1940 года и позже.

Однако генерал Вейган иначе представлял себе будущее. 24 мая он сказал секретарю военного кабинета Бодуэну: «Оставшиеся у нас пятьдесят дивизий образовали бы непрочную линию фронта, что в случае неизбежного прорыва затруднило бы организованное отступление и отход в необходимом направлении, даже если бы он был подготовлен заранее». Далее он пришел к такому заключению: «Армия должна твердо удерживать позиции на Сомме и Эне, а когда ее сопротивление будет сломлено, оставшиеся очаги сопротивления должны держаться до конца, чтобы сохранить нашу честь».

25 мая на заседании Военного комитета он открыл прения, внеся невероятное предложение: «Сократить протяженность фронта, избрав либо линию, идущую от морского побережья до Луары, с правым флангом, висящим в воздухе, и оставив “линию Мажино”, либо удерживать линию фронта, включающую “линию Мажино”, но оставив при этом Париж». Это означало создать либо правую, либо левую часть плотины, чтобы удержать наводнение.

Затем Вейган, отказавшись от своего же предложения, также отверг предложение отступить с линии Сомма—Эна до линии Сена—Марна «в связи с отсутствием резервов для осуществления планомерного отступления», хотя много отступлений с такими же резервами осуществлялось ранее и впоследствии в период между 1941 и 1945 годами. Таким образом, он возвратился к своему решению, выдвинутому в предыдущий день: «Удерживать существующую на данный момент позицию. Она может быть прорвана… тогда должны быть образованы отдельные очаги сопротивления. Каждая часть армии должна с честью обороняться до конца».

В своих мемуарах Вейган объясняет: «Я с самого начала имел в виду это решение: стоять насмерть на позиции между Соммой и Эной». Но что же произойдет после частичной капитуляции, ведь ясно, что не каждый будет стоять насмерть? 26 мая генерал сказал Бодуэну: «Если мы не устоим, мне предстоит мрачная перспектива встретиться с немцами в Компьене, как двадцать два года назад, но в противоположной роли». (Вейган присутствовал при подписании немцами капитуляции в 1918 году в железнодорожном вагоне в Компьене.)

Каковы были планы Гитлера? Атакуют ли немцы Англию после Дюнкерка, используя «безопасный коридор», созданный люфтваффе, минными заграждениями и подводными лодками, или сосредоточат свои усилия на уничтожении французов? Гитлер, который стремился к союзу с Англией, как он заявил в штабе Рундштедта в Шарлевиле 24 мая, несомненно, предпочитал уничтожить ее «континентальный меч» — Францию, а затем заставить Англию присоединиться к нему. Во всяком случае, еще 29 мая в Камбре он проинформировал командующих группами армий о своем решении быстро «перегруппировать танковые соединения для развития действий в южном направлении, чтобы покончить счеты с французской армией».