Случилось это вскоре после того, как он схлопотал в гостиной Яниных родителей свой бравый шрам на лице. За полночь он возвращался тогда домой из «Словацкого погребка», поспешая с самыми лучшими намерениями в собственную постель, но злонамеренная судьба распорядилась по-своему: у «Кристалл-бара» он замешался в один невинный инцидент, который снова подтвердил истинность давнего изречения: благими намерениями ад вымощен.
Впрочем, виной всему была его слабость к посторонним женщинам, которую — пусть это служит для него некоторым оправданием — он испытывал почти всегда в нетрезвом виде; формально он еще встречался с Яной, но их отношения, как ему казалось, застряли на точке замерзания. Кроме постоянных попреков по поводу его возлияний, действовали ему на нервы еще и ее родители. Они берегли Яну как зеницу ока; хотя она уже кончала институт, родители следили за каждым ее шагом, словно она все еще была незрелой девочкой. Не приведи бог остаться ей с ним до утра! Конечно, уберечь ее все равно им не удалось, но их постоянный присмотр утомлял его. К полуночи он обычно провожал ее до дверей, и баста. Вход воспрещен! Не раз выпадала возможность провести вместе целую ночь — всегда находился услужливый друг, которому нужно было «срочно уехать» и оставить пустую квартиру. Но Яне казалось это неприличным. Подчас у него даже создавалось впечатление, что делает она это намеренно, так сказать, играет в недотрогу, хорошо зная, что иные мужчины на это клюют. А если конкретно — так его друг Милан Плахи. Плахи уже давно приударял за ней. Но Славик был убежден, что тот напрасно тратит усилия, хотя, как вскоре выяснилось, в этой жизни ни в чем нельзя быть уверенным до конца.
Гелена (правда, тогда он не знал, как ее зовут) привлекла его внимание (кроме уже упомянутой слабости к посторонним женщинам, спровоцированной хмелем) еще и по иным причинам. Лица ее в полумраке он даже как следует не разглядел, но по стройной фигуре, длинной шее и пышной многообещающей груди рассудил (бог весть почему), что она наверняка необыкновенно привлекательна. Кроме того, его просто ошеломил ее наряд: казалось, будто она возникла у «Кристалл-бара», сойдя прямо с экрана, где демонстрировался фильм, отснятый еще в тридцатые годы нашего удивительного столетия. На ней было что-то из блестящего фиолетового шелка в стиле «вамп». Изысканно обольстительный вырез обещал все, но при этом как бы ничего не навязывая. А юбка — и говорить нечего: он в жизни такой юбки не видел; спереди она доходила до колен, а сзади была почти до полу. Голову ее венчала весьма сложная, замысловатая прическа асимметричной формы, а из мочки точеного уха свисала, словно длинная подвеска, хрустальная серьга. И, пожалуй, более всего его заворожило, что серьга была только в одном ухе. Или я уже совсем окосел, или она потеряла вторую серьгу, рассуждал он, с идиотской улыбкой глядя на это диво дивное; женщина, несмотря на свой маскарадный костюм, была изящна, обворожительна и столь сексуально притягательна, что Славик нимало не удивился, что вокруг нее упорно вертелись два пожилых селадона и, как он понял, уговаривали ее вернуться в зал — хотя бы на одну рюмочку. Женщина отрицательно качала головой, смеясь при этом звонким, молодым смехом, к которому примешивалась некоторая хрипотца, вызванная, вероятно, перепоем и чрезмерным курением. В Славике мгновенно проснулись дремавшие чувства рыцаря и неустрашимого защитника слабого пола; он угрожающе накинулся на двух волокит и решительно потребовал, чтобы они перестали досаждать даме. Когда же эти двое при слове «дама» оскорбительно загоготали, он встал в воинственную позу, выпятил свою воробьиную грудь, сжал кулаки и незаметным жестом откинул длинные светлые волосы, обнажив шрам на лице; он по опыту знал, что шрам придает ему вид бравого и опасного парня — многих это поразительно быстро усмиряло. Но на сей раз шрам не произвел должного впечатления. Корешок, отваливай, пока будка цела, рявкнул один из мужчин. Славик молниеносно сообразил, что недооценил ситуацию и допустил досадную промашку. Увидев, как второй малый, засучив рукав рубахи, оголил на мускулистой руке зловещую татуировку, он с безошибочным чутьем пьяного понял, с кем имеет честь: перед ним определенно были видавшие виды уголовники. Он лихорадочно стал соображать, как ему выкрутиться из этой передряги по возможности достойно и с целой физиономией. И вдруг — сатори![58] Его пьяное сознание пронзила спасительная мысль.
Он сунул руку в задний карман брюк и совершенно естественно вытащил обложку с единым трамвайным билетом: Ну как, молодцы, пройдемте со мной… Больше ему и рта не пришлось раскрыть: оба «молодца», пролепетав что-то в свое оправдание, тотчас испарились — их будто ветром сдуло.
Ну, фантастика! — выкрикнула женщина и подхватила Славика под руку. Я еще ни разу не встречала легавого. Это надо отметить.
Ее дыхание источало запах коньяка, и по тому, как заплетались ее стройные ноги, он понял, что красотка уже порядком «наотмечалась», и хотя в принципе он ничего не имел против такого интимного времяпровождения, в нем все-таки заговорила лучшая часть его души. Он показал женщине проездной билет и объяснил, что он всего-навсего бедный студентик, кропающий сценарии и рецензии и дерзающий с их помощью проникнуть в мир кино.
Однако его объяснение вовсе не расхолодило женщину. Напротив. Трюк с проездным билетом ее вконец обворожил, и в приливе симпатии она чмокнула его прямо в губы. Теперь и подавно вас не отпущу. Пошли ко мне, смеялась она радостным, переливчатым смехом. И потащила Славика за собой, точно бычка на бойню.
А уж потом все пошло своим чередом. Гелена жила в однокомнатной квартире «знакомого переводчика», в данное время стажировавшегося в Софии, и потому — немудрено — после поста с Яной настало пиршество с Геленой. В любовной эйфории он почти и не заметил, что Яна, месяц спустя, вышла замуж за его друга Милана Плахого. Он считал, что она поступила так в пику ему, но не упрекал ее. Лишь позднее, когда шальной угар уже отчасти прошел, да к тому же «знакомый переводчик», вернувшись из Софии, не проявил ни капли великодушия и без всякого понимания вытурил их обоих на улицу, Славик с холодной головой (ударили первые осенние морозы) подумал обо всем и безмерно удивился, обнаружив, что скрывалось под Яниной монашеской рясой — она не только вышла замуж, но и очень скоро произвела на свет ребенка. А сопоставив время, прошедшее с момента ее замужества, и время, необходимое для нормальной беременности, смекнул, что дочку Яна зачала с его другом Миланом еще за месяц до его знакомства с Геленой. Короче говоря — она просто водила его за нос, недотрога.
Боже, до чего в этом мире все перепуталось… Глоток джина уже попал в кровь, и алкоголь начинал оказывать действие: блеклые, орехового цвета глаза Славика загорелись, пепельно-серое лицо посвежело, расслабленные, усталые мышцы приобрели упругость. Он повеселел, встряхнулся, а поскольку только сейчас осознал свою ошибку (напрочь забыл, что алкоголь в малых дозах бодрит), решил попусту не предаваться гнетущим воспоминаниям о прошлом и мучительным опасениям за будущее, что лишь сокращает человеку жизнь, а принимать действительность такой, какая она есть, и смело противостоять ей. И вот, уже без отвратительно унизительного страха, он достал из Гелениного тайника бутылку и налил себе джину в стаканчик из-под горчицы, из которого Гелена якобы пила минеральную воду «корытницу», считая, что эта вода положительно действует на пищеварение.
В конце концов, пять лет я даже не нюхал спиртного, завтра — свободный день, Гелена эту бутылку уже не допьет. ТАК ЧТО ЖЕ…
Нелегко далось ему воздержание, поначалу он частенько срывался. И долго боролся с рецидивами, пока наконец не пришел к заключению, что поможет ему лишь одно — абсолютная трезвенность. Он прислушался к совету своего защитника и спасителя, режиссера Светского, который некогда тоже претерпевал подобные муки; только Светского он может благодарить за все, чего удалось ему достичь. Светский взял его к себе ассистентом лишь при условии, что он напрочь завяжет с выпивкой. Такие слова, как «исключительные данные», «недюжинный талант», этот режиссер вообще никогда не произносил. Ахинея, романтические, патетические бредни, меня тошнит, когда я это слышу. Режиссеров он сравнивал с музыкантами-исполнителями. Понимаешь, тут такая же штуковина, что и с пианистами: достаточно иметь каплю музыкального слуха и крепкую задницу, терпение, выдержку, чтобы сидеть на этой заднице и упражняться, упражняться до потери сознания, часы, месяцы, годы, больше других, да, каплю музыкального слуха и волю, и этого хватит. Режиссура то же самое; режиссером может стать каждый, у кого есть хоть какая-то способность зрительно мыслить, немного организационного, так сказать, «таланта» и крепкие нервы, мы обыкновенные интерпретаторы, ремесленники, реализаторы, пианисты, понимаешь, ты можешь быть гениальным пианистом, совершеннейшим виртуозом, но все-таки навсегда останешься лишь интерпретатором, толкователем чужих замыслов. Только тот, кто создал само сочинение, только тот — подлинный творец.
