«…Представленный случай действительно частный-с! Но ведь вот что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того самого, на который все юридические формы и правила примерены и с которого они рассчитаны и в книжки записаны, вовсе не существует-с, по тому самому, что всякое дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно случится в действительности, тотчас же и обращается в совершенно частный случай-с; да иногда ведь в какой: так-таки ни на что прежнее не похожий-с», — говаривал Раскольникову пристав следственных дел Порфирий Петрович, в другой раз добавив: «Тут дело фантастическое, мрачное, дело современное, нашего времени случай-с, когда помутилось сердце человеческое…»

Случай, о котором поведал словацкий писатель Душан Митана (он родился в 1946 году, и «Конец игры» (1984) — его четвертая книга), тоже частный и ни на что прежнее не похожий. Фантастический, мрачный, но уже нашего времени случай. И охарактеризовать его, несколько изменив название романа Достоевского, можно так: «преступление без наказания».

Герой Митаны отнюдь не «новоявленный Раскольников». Но думается, не случайно все же на страницах книги возникает неприкаянная тень героя Достоевского, придя сюда, правда, не непосредственно из «Преступления и наказания», а из романа современного американского прозаика Джозефа Хеллера «Поправка 22», где на примере действий эскадрильи ВВС США, базирующейся в годы войны в Италии, гротескно обнажается действие механизма косных и разрушительных сил, пытающихся возвести абсурд в незыблемый закон бытия, превращающих в «безумный, безумный мир» общество, что высокомерно мнит себя наиболее «правильно» устроенным.

Как раз то место, где упоминается Раскольников, оказалось отчеркнутым Геленой Барловой в книге, которую напоследок держала она в руках. Читателю всякого произведения (а тем более такого, где использованы приемы детектива) надлежит придавать значение подобным деталям и намекам автора. Не пройдем мимо них и мы, так как в структуре романа Митаны они играют немаловажную роль.

Роман довольно необычен по форме: здесь смешаны в разных пропорциях многие художественные начала. К социально-психологической основе в этом «коктейле» добавлены для пикантности криминальная интрига, ирония, элементы пародии, гиперболы и просто интеллектуальной игры с читателем. Хорошо владея литературной техникой, Митана знает, как вовлечь в эту игру читателя, заставив его на что-то обратить внимание, мобилизовать свою память или воображение, да и попросту — сделать так, чтобы ему не было скучно. «Митана серьезный автор, — парадоксально-точно заметил проницательный словацкий литературовед Ян Штевчек. — Поэтому его роман… нельзя принимать всерьез».

Ведь действительно, если разобраться, убийство, происходящее в книге, не слишком похоже на «настоящее» — скорее оно театральное, условное. Условны во многом и выведенные на сцену персонажи: «Конец игры» вполне может быть назван своего рода «романом масок». Но безусловна серьезность проблем, волнующих Душана Митану и поставленных им в своем повествовании.

Описанное убийство — следствие трагического непонимания людьми друг друга. А такое роковое непонимание создает опасное, чреватое взрывом напряжение и между целыми странами, народами. Оно может быть губительнее, чем та неполадка в пентагоновском компьютере, о которой читает герой Митаны в газетной заметке, броско озаглавленной «Почему смерть ощерила зубы». В авторском послесловии к книге сказано: «Сегодня, когда максимально возросла угроза существованию не только отдельного человека, но и всей цивилизации, писатель может и должен — поскольку литература не цель, а средство — использовать все имеющиеся в его распоряжении возможности для защиты человека, находящегося в опасности…» Немалую опасность для людей, для нравственной атмосферы на планете, как справедливо считает словацкий прозаик, представляет и пристально рассматриваемый им социальный тип.

Если опытный криминалист и психолог капитан Штевурка у Митаны в силу своих служебных обязанностей должен руководствоваться уголовным кодексом, то параллельное (а по сути, основное) следствие — средствами искусства — писатель ведет, исходя из кодекса морального. Это вымышленному капитану необходимо доискиваться, кто нанес смертельный удар кухонным ножом журналистке Гелене Барловой. А сам автор сразу выставляет убийцу на суд читателей, предлагая вглядеться в черты его характера, которые особенно выпукло проступают под «увеличительным стеклом» экстремальной ситуации.

«Когда я пишу, то всегда начинаю так, словно передо мной задача по геометрии — даны: такой-то мужчина, такая-то женщина, такая-то среда. И вопрос: что именно могло бы довести их до крайности?» — сказал в одном из интервью Жорж Сименон. Точно такой вопрос ставит перед собой и Душан Митана в романе «Конец игры». И решает он задачу со всеми известными, — неизвестно лишь поначалу, что кое-кто из них скрывает под маской.

Итак, обратимся к исходным данным. «Такой-то мужчина» — это молодой, но вполне преуспевающий телевизионный режиссер Петер Славик. «Такая-то женщина» — его жена Гелена Барлова, редактор рубрики, посвященной событиям культурной жизни, в одном из популярных братиславских еженедельников. Мы узнаем о ней многое, включая любовь к афоризмам и круг ее чтения, куда входят, кстати, Достоевский и Толстой, Шукшин и Айтматов, Распутин и Бондарев, Зощенко, Ильф и Петров. Узнаем дату ее рождения: 3 марта 1945 года; узнаем, что в момент смерти ей было 35 лет (следовательно, действие романа происходит в 1980 году), что она на четыре года старше мужа и вместе они прожили семь лет.

Однако, несмотря на, казалось бы, столь внушительный для их возраста стаж супружества, между ними всегда ощущался такой же психологический «барьер», как между героями известной повести Павла Вежинова. В отличие от вежиновской Доротеи Гелена не умела летать, но она испытывала буквально физическое отвращение к бескрылой будничной жизни. И потому все старалась превратить в игру — и профессиональные занятия, и семейные отношения. Разносторонне одаренная, но не слишком целеустремленная, Гелена все делала как бы шутя, и все давалось ей легко. Больше всего на свете боялась она однообразия, скуки; ее беспокойная натура постоянно требовала перемен. «И даже эта вечная смена масок относилась, по всей вероятности, к профилактическим мерам. Она постоянно меняла прическу, цвет волос, — пишет о ней Митана. — Она с радостью что ни утро меняла бы даже кожу, но, к сожалению, приходилось довольствоваться лишь очередным платьем».

Если взбалмошная Гелена с ее настоятельной потребностью к «сбрасыванию кожи» сохраняет в себе живую душу, то у ее рассудительного супруга яд себялюбия и приспособленчества, по сути, омертвил душу (не случайно автор в виде подсказки читателю кладет на видном месте гоголевские «Мертвые души», которые Славик по обыкновению читал в ванне).

Еще два столетия назад прославленный мастер иронически-мудрых сентенций Георг Кристоф Лихтенберг заметил: «Постоянно оказывается, что так называемые «дурные люди» от более основательного изучения их выигрывают, а «хорошие» от этого теряют». Так получается и с героями Митаны: по мере того как мы узнаем их ближе, «добропорядочный» Петер Славик все больше теряет в наших глазах, а Гелена, за которой стоустая молва утвердила далеко не безупречную репутацию, — выигрывает.

С особенной тщательностью анатомируется в романе омертвелая душа Петера Славика. В нем с известной долей гиперболизации воплощен определенный тип современного молодого человека, замеченный автором в столь хорошо знакомой ему среде творческой интеллигенции. Это тип граждански инфантильного эгоиста, который ради карьеры готов шагать «поверх барьеров» сговорчивой совести, тип ловкого приспособленца, умеющего цепко ухватиться за подол госпожи Удачи и продвинуться намного выше уровня своего таланта или компетентности (вспомним получивший международное распространение «принцип Питера»).