- Все? - с огромным трудом прохрипела Юлия, у которой голос вдруг пропал совсем.

- Нет, - будто нарочно издеваясь, произнес неутомимый переводчик Хуан, - еще он говорит, что любит вас…

Это уже слишком. Если не сказать - лишнее. Она, конечно, не ханжа, да и ложной скромностью не страдает, вроде бы. Но так ведь тоже нельзя… Понимая, что не в состоянии поднять взгляд ни на кого из этих людей, смотрящих на нее с нескрываемым любопытством, а тем более - на Антонио, Юлия вспомнила спасительный прием. И принялась, словно не слышала последней фразы, разглядывать картины Хуаниты. И снова, как в прошлый раз, взгляд ее остановился на одной.

Сейчас, отличный случай рассмотреть ее поближе. Тем более, это даст возможность хотя бы несколько минут постоять к ним ко всем спиной. И попытаться прийти в себя.

Словно в задумчивости, изо всех сил стараясь выглядеть естественной, Юлия поднимается с дивана и подходит к акварели на стене напротив.

На картине странный световой эффект… Фигура, стоящая по пояс в воде на фоне широкой лунной дорожки, выглядит огромной. При этом она вовсе не черная - как казалось издалека - а темно-лиловая. И как будто, светящаяся черным изнутри, каким образом, Хуаните удалось добиться такого эффекта? Юлия подумала, с невольным уважением, что у нее и вправду талант! Темный силуэт казался нереально большим еще и потому, что составлял броский контраст - тоже, наверное, художественный прием? - с тонкой, будто бы невесомой фигуркой то ли эльфа, то ли какого-то другого сказочного создания, мягко светящегося у него в руках. Теперь понятно, что белый взгляд чудовища - лишь отражение света, исходящего от тонкого существа.

Под картинкой не было никакой подписи. Не было названия или чего-то еще, объясняющего странные сюжеты, приходящие в голову Хуаниты. Но Юлия почему-то была уверена, что здесь была изображена Любовь.

Творения этой девушки, видимо, обладали способностью влиять на чувство времени. Юлия не знала, сколько стоит у этой стены, не в силах оторвать взгляда от двух существ, застывших на полотне в вечном счастье первого признания.

За это время, что-то произошло в комнате, освещенной розовым торшером. Пока Юлия смотрела на картину, за спиной у нее шла какая-то возня. Сеньор Мигель, Хуан и Моника беззвучно спорили о чем-то - жестами, взглядами и тихими восклицаниями. В результате чего они все вместе вдруг встали. И без объяснений, к Юлиному удивлению, заперлись в комнате Моники. Хуан только коротко извинился, сообщив, что они, мол, ненадолго.

Антонио по-прежнему лежал на диване. И по-прежнему смотрел на Юлию полным обожания и преданности взглядом темно-коричневых глаз.

Ничего другого не оставалось делать. Да и не хотелось ничего другого. И Юлия сделала то, что хотела. Медленно подошла к дивану. И, уперев руки в полотняные подушки по обе стороны от головы Антонио, склонилась над ним.

Все время, пока длился поцелуй - глубокий, томный, бесконечный, - из комнаты с капельницей доносились приглушенные голоса явно спорящих о чем-то чудиков.

Души влюбленных, как считается, разговаривают в поцелуе. О чем разговаривали их души? Ни о чем конкретном. Их обоих лихорадило - каждого по своей причине. И они, жадно прильнув, друг к другу, обменивались этой лихорадкой. Страхом. Сомнениями. Желаниями. И надеждой. У каждого - своей.

Юлия оторвалась от горячего, снова яркого рта несколько позже, чем рядом раздался звук открываемой двери. А оторвавшись, увидела, что Антонио не собирается открывать глаза. Он уснул мгновенно. И еще она увидела, что все семейство, посланное ей то ли на благо, то ли на беду, вежливо мнется у круглого стола.

Мигель, Хуан, Моника и Хуанита молчали, из чего можно было сделать вывод, что их горячий секретный спор не привел ни к какому конкретному результату. Hу и слава богу. Наступила ночь. Антонио крепко спал. Было совершенно очевидно, что эти незапланированные посиделки подошли к концу.

- Э… Можно я пойду?

- Я провожу… - вызвался воспитанный Хуан.

Ветер, метущий по узким тротуарам опавшие ночные цветы, был, скорее всего, теплым. Но - не для Юлии. Простое человеческое желание - болея, лежать в постели, неожиданным образом превратилось сегодня в идею-фикс. А теперь, вообще, представлялось несбыточной мечтой.

- Хуан, - она откашлялась, держа рукой саднящее горло, - Хуан, ты… веришь во все то, что там говорилось? - она кивнула в сторону их гостеприимного дома несколько небрежно.

Он не обиделся. Только грустно кивнул, поправив на потном носу тяжелые очки.

- Да… - вздохнул он, - да, верю.

- Но почему?!!

Хуан виновато пожал плечами.

- Потому… Потому что это правда.

Утром ей не стало легче. Пришлось признать, что сон не помог. А значит, так просто, она теперь не выздоровеет.

Однако, несмотря на больное горло и ломоту в суставах, в организме не было и намека на вялость и апатию. Наоборот - лихорадочное возбуждение, какое бывает при высокой температуре или нервном переутомлении, сорвало Юлию с кровати. Она даже приняла прохладный душ. Правда, сразу пожалела об этом, потому что после него ее начало сильно знобить. Помня, что натощак не пьют лекарств, сунула последнюю таблетку анальгина в карман любимых джинсов.

Быстро, сосредоточенно, позавтракала в отельном ресторане дурацким растворимым кофе. И, даже, принудила себя съесть половину вареного яйца. Сегодня ей нужны были силы, и физические, и моральные.

Но если с физическими вопрос хоть как-то решался, Юлия совершенно не знала, где взять моральные. Как подойти к великолепному дону Карлосу после того, что было на дороге? И - у ее двери! Как посмотреть ему в глаза? В его умопомрачительные, сногсшибательные, красивые глаза. Как это сделать, как просить его о чем-то, когда она, даже думать боится о встрече?

И, тем не менее, это нужно было сделать. Придется, видимо, плюнуть на стыд. Зачем это нужно и кому - Юлия сама толком не знала. То есть знала, но не хотела об этом думать. Она просто вышла из отеля, кутаясь на солнце в джинсовку, застегнутую на все пуговицы, и направилась к пляжу.

Стоя у перил набережной, она смотрела. Глаза слезились даже в темных очках. Но и без них через несколько минут сомнений не осталось. На пляже его не было. И Юлию стала охватывать паника. Оставалось единственное место в городке, куда она могла сунуться в поисках дона Карлоса. Но если его и там нет - что, скорее всего, то ее порыв и смелость, и добрые намерения очень скоро растают без следа. И тогда… тогда останется только молчать в тряпочку. Или действительно - уезжать.

Юлия невольно замедляла шаги по мере приближения к «Минерве».

Внутри, почти, никого не было, кроме семьи за одним из столиков, уговаривающей маленькую очаровательную девочку съесть кусочек рогалика. Знакомый официант копался у кассы - подписывал счета или что-то еще. Увидев Юлию, он кивнул и хотел отвернуться. Но, поняв, что она направляется именно к нему, отложил бумаги и пошел ей навстречу.

- Буэнос диас, сеньорита…

- Буэнос диас, - ответила она, слабо улыбнувшись. Потом вспомнила так часто звучавшее вчера слово.

И, обнаружив, что уже начинает общаться с местным населением по-испански, сказала:

- Порфавор, сеньор… Мне нужен дон Карлос. Порфавор! - повторила она умоляюще.

Длинноносый официант размышлял с минуту, которая показалась Юлии часом. Окинув профессиональным взглядом движения ее рук, то и дело поправляющих сомнительную прическу, нездоровый блеск в тускло-зеленых глазах и неестественный румянец, двумя резкими пятнами загримировавший бледное лицо, он украдкой покосился на метрдотеля и сделал ей знак идти за ним.

Она думала, они идут куда-то в подсобное помещение. Сначала так оно и было. Они миновали дверь, ведущую в кухню. Поднялись по маленькой каменной лесенке, прошли темный узкий коридор, спустились на несколько ступенек и вдруг очутились… в эдеме.