– Да, Герман, это сделала я, – сейчас Лиса вспомнила свой самый первый раз, на который когда-то давно намекнул старик Иаков. Тогда ее субъективное мгновение действительно "длилось" всего лишь несколько секунд "внутреннего времени", потребовавшихся Лисе, чтобы убежать от пьяного дядьки, зажавшего ее в темном переулке. А сейчас? Сколько еще времени способна она продержать мир в оцепенении?

– Столько они не выдержат, – словно подслушав ее мысли, нейтральным тоном сказал Виктор. – Воля ваша, "богиня", но я бы их уже куда-нибудь отпустил.

В его голосе не слышалось даже тени чувства: ни сожаления, ни жалости, но зато присутствовала странная, однако, вполне понятная логика, и именно она подействовала на Лису, как нашатырь, враз отрезвив и вернув к реальности. Лиса взглянула на Виктора, а потом посмотрела вокруг и тотчас осознала, что он, как всегда, прав.

Мир "выцветал". Он терял краски и другие признаки жизни. Происходило это медленно, почти незаметно, но контраст между "прошлым" и "настоящим", если присмотреться, вспомнить и сравнить, был очевиден. Из вещей и людей, слишком долго находившихся вне течения времени, уходило что-то существенное, что обычно принято называть жизнью.

"Скверно… но поправимо!"

Как она это поняла? Откуда узнала? Бог весть, если он есть – "А он есть?" – но, едва заинтересовавшись тем, что теперь случится с миром, погруженным в безвременье, она сразу же узнала ответ.

– Еще одно дело, – сказала Лиса вслух. – И можно будет с этим кончать.

Она не стала объяснять, как именно собирается со всем этим "кончать" и что за дело такое у нее вдруг образовалось, но никто ее об этом и не спросил, ни Виктор, ни Герман.

"Богиня", – устало подумала Лиса и, отвернувшись от собеседников, пошла через улицу к маленькому кафе, где боролась с ее колдовством – и, судя по всему не безуспешно – молодая симпатичная женщина со строгим лицом и безумным взглядом зеленовато-желтых глаз.

Нет, на шею она ему, разумеется, не бросилась. И все, вроде бы правильно. Не должна была после всего, что между ними случилось, вернее, не случилось. И не в их возрасте, вероятно, и не с их характерами и опытом, но, как выяснилось, подсознательно чего-то в этом роде он все-таки ожидал. Возможно, вероятно, скорее всего… Однако, если и так, то напрасно. И, хотя умом Виктор все это прекрасно понимал, случившееся несовпадение тайных ожиданий – по-настоящему тайных, потому что он и сам о них не ведал – с суровой реальностью, решительно выбило его из колеи, причем не фигурально, а на полном серьезе. Он вдруг растерялся и не знал теперь, что и как делать, что сказать, и вообще как себя вести.

Возможно, впервые ситуация оказалась недоступной ни его хваленому интеллекту, ни его "божественному" чутью. Ведь если все в прошлом, и от былой любви, о которой так недавно рассказывала князю Августу донья Рапоза, ничего не осталось, Лиса должна была вести себя как-то иначе. Она и говорила бы по-другому или не говорила бы вовсе. Однако, с другой стороны, новая Лиса была ему непонятна и заставляла – из страха разрушить даже то немногое, что, возможно, между ними еще оставалось – держать дистанцию. Что он и делал, изо всех сил стараясь сохранить лицо. Непонятно только, перед кем? Перед собой или перед Лисой? Но, может быть, он был неправ?

"Пся крев!" – но Виктор просто не умел, хоть расстреляй, сделать то, что, возможно, и следовало теперь сделать.

Шагнуть к ней, обнять, поцеловать – он даже вспотел, представив Лису в своих объятиях – и что дальше? Бросить все, как есть, и, пробив "тоннель" утащить ее куда-нибудь в маленький горный отель, где их никто не знает и узнать не стремится. Унести, как пушкинский злобный карла Людмилу, и вывесить на двери – дня на два! – стикер с просьбой не тревожить? А она захочет? Да и нужна ли ей "африканская страсть" совершенно, в сущности, незнакомого мужчины, да еще так мало похожего на героев любовников, вроде Шона О'Коннари, как раз и способных на такую бурю по-определению? На всех этих джеймс бондах это ведь крупными буквами написано. От них подобного и ждут и, соответственно, прощают, и те, кого они тащат в постель, и те кто за этим наблюдает на экранах кинотеатров. А он? Как будет смотреться в этом амплуа он?

"Нет, – решил Виктор, представив себе, как бросает Дебору на спину прямо здесь, в эпицентре темпорального кризиса, и овладевает на глазах у очень удивленных его поведением Кайданова и красавицы-тени. – Не тот возраст, и характер не тот. Смешно будет и стыдно, и ничего более ".

– Столько они не выдержат, – сказал он изо всех сил стараясь, что бы ничего такого Дебора в его голосе не услышала. – Воля ваша, "богиня", но я бы их уже куда-нибудь, да отпустил.

На самом деле ему не было до этих "всех" ровным счетом никакого дела. Во всяком случае, сейчас. И сказать Виктор хотел что-то совсем другое, но сказал то, что считал уместным, сказал и выжидательно посмотрел на Лису-Дебору, от желания поцеловать которую начинала банально кружиться голова.

"Как мальчишка, прости господи!"

Но вот странность, она ответила ему таким взглядом, что он чуть было, и в самом деле, не потерял голову.

– Еще одно дело, – неожиданно сказала Лиса. – И можно будет с этим кончать.

Что она имела в виду? Вполне возможно, что не только то, что она сотворила с городом и миром, но и тот тупик, загнанным в который, он сейчас себя ощущал. Могло статься и так, но могло – иначе.

– Сидеть! – Лиса и сама не ожидала, что приказ получится таким, как если бы это и не слово было, а удар плетью. Но почти освободившаяся уже из оков времени тварь обдала Лису такой волной ненависти вперемежку с дикой, неконтролируемой магией, что приказ получился на славу. Что называется, от души.

– Рыпнешься, убью, – сказала Лиса, садясь напротив незнакомой рыжеволосой женщины. – Назовись! – Она не искала слов и не пыталась запугать. Просто на чужую ненависть у нее имелась своя собственная, которой можно было жечь танки, не хуже чем "коктейлем Молотова". – Ну! – сейчас Лиса была на таком градусе вспыхнувшего при соприкосновении с этой мразью гнева, что готова была наделать настоящие глупости, за которые потом наверняка стало бы стыдно. – Говори, сука, или я тебе мозги вскрою. Хочешь попробовать?

Это подействовало, но не потому, что женщина испугалась. Она не боялась, а ненавидела, что было более чем странно, потому что "ссучившиеся" обычно боятся. Боятся и предают, и снова боятся, но уже тех, кого предали.

– Убивай! – сказала, как выплюнула, женщина и без страха приняла взгляд Лисы.

– Убью, – Лиса не кривила душой. Участь нюхачки была решена, играй та в "кто кого переглядит" или нет. Но ее встревожил накал страстей и уже вполне очевидная – ощущаемая Лисой – мощь этой гребаной власовки. Такая сила и такая ненависть вещи редкие, и выбросить их "в мусор", было не по-хозяйски. – Убью, – повторила Лиса. – Но сначала поговорим. Не возражаешь?

– А если возражаю? – неожиданно женщина взяла себя в руки и заговорила совершенно другим тоном, спокойным, даже насмешливым.

"Та еще штучка… И где же такие вырастают?"

– Совсем неинтересно? – спросила Лиса и машинально сотворила себе стакан виски и черную сигарету.

И тут что-то произошло. Что-то в ее действиях заинтересовало незнакомку настолько, что она даже ненавидеть на мгновение перестала, охваченная совершенно неуместным здесь и сейчас чувством удивления и даже, пожалуй, изумления.

– Ты Рапоза?

Чего было больше в ее голосе, ужаса или все-таки изумления?

– Встречались? – Но, уже задавая свой вопрос, Лиса узнала даже больше, чем хотела спросить, привычно получив знание неизвестно откуда в готовом виде.