Когда Уильям еще раз вошел, соблюдая правила вежливости, мы услышали, как Сэм спросил:
— Почему он все время с ней?
Уильям дал исчерпывающий ответ:
— А, это же Пол, он все время тут.
Чаще всего принцессу можно было застать за рабочим столом. Она много писала, это была ее стихия. В устной беседе принцессе не всегда удавалось отчетливо выразить свои чувства. Но на бумаге она всегда находила нужные слова. Принцесса учила меня, Уильяма и Гарри всегда благодарить других людей в письмах за уделенное время за подарки, гостеприимство, за советы и дружелюбие. Она также отмечала, что это я научил ее записывать свои мысли после одной или нескольких наших бесед.
— Анализируйте свои чувства. Это может быть полезно, — посоветовал я ей.
Я знал, как важно вести записи: королева, например, в своем дневнике излагала собственный взгляд на историю. Принцесса уже перестала быть столь важной персоной для королевской семьи, как это было в середине девяностых. Против нее действовало столько людей, что ей было просто необходимо аккуратно вести записи, чтобы когда-нибудь потом люди могли узнать правду.
Однажды утром, после очередной беседы, я вернулся в буфетную и обнаружил конверт, он лежал на книге в зеленом кожаном переплете у меня на столе. Внутри, на бумаге с красной полосой по нижнему краю, оказались записи принцессы. В них она обдумывала наш разговор, совет, который я ей дал, и говорила о своих взглядах, которые ни за что не изменит. Записи эти стали обязательным дополнением к нашим беседам.
Иногда принцесса просто показывала мне корреспонденцию — например, письма королевы или принца Чарльза касательно развода — а потом забирала обратно, но иногда, когда чувствовала, что истину надо тщательно скрыть, она отдавала письмо мне. Так мне доверили хранить правду, это помимо секретов личного характера, которые хранились у меня в голове и никогда не были записаны. Каждое письмо начиналось одинаково: «Сидя сегодня здесь…»
Теперь эти записи стали наследием принцессы, они надежно хранят память о ней и разоблачают мифы, которые, как грибы, стали появляться после ее смерти.
28 февраля 1996 года в Кенсингтонском дворце объявили: «Принцесса Уэльская согласилась на развод с принцем Чарльзом. Принцесса сохраняет за собой титул „Диана, принцесса Уэльская"».
За объявлением последовала встреча принца Чарльза и принцессы. А перед этим принцесса получила от принца письмо, которое убедило ее уступить. Мнение его осталось неизменным, но он устал спорить о том, что именно не так и кто виноват. «Нужно жить дальше, а не останавливаться, доставляя друг другу неприятности», — убеждал он ее, и принцесса согласилась. После устранения всех препятствий адвокаты принялись за подготовку документов. Всю весну принцесса продолжала посещать королеву.
Казалось, принятое решение придало принцессе моральных сил. Месяцы и годы она и слышать не хотела о разводе, а теперь у нее будто открылось второе дыхание.
— Я полностью собрана, Пол, — заявила она. — Я осознала свой долг перед страной. Я все понимаю и хочу идти дальше наперекор преградам.
В мае, когда адвокаты уже проработали почти все вопросы касательно развода, Уэльская чета отправилась в Итон, где учился Уильям, — раз в году колледж принимал родителей своих учеников. Принцессе хотелось поехать туда ради старшего сына, но она боялась, что там окажутся также друзья ее мужа, Начбуллы и Ромзи, ведь их дети тоже учатся в Итоне. Принцесса хотела появиться там вместе с мужем, но получила отказ.
— Приехав туда, я всюду встретила холодный прием, даже у Чарльза, — сообщила она мне потом.
На фуршете принцесса всем улыбалась, со всеми разговаривала, скрывая под маской уверенности в себе то, как некомфортно ей было. Последней каплей стало распределение гостей во время концерта. Принцессе хотелось сидеть рядом с принцем Чарльзом, но ее посадили с ректором, а принц Чарльз оказался по другую сторону прохода с женой ректора. «Этого я не потерплю» — решила принцесса.
Она встала, перешла на другую сторону прохода и обратилась к жене ректора:
— Простите, нельзя ли нам поменяться местами так, чтобы я села с мужем?
Разумеется, жена ректора не могла отказаться, так что принцесса ловко провернула дельце, которого не заметил никто, кроме ее мужа. Однако принцесса продолжала держать себя с ним высокомерно. Она не позволяла себя унизить. К тому же знала, что снаружи поджидают репортеры Би-би-си и Ай-ти-эн. Когда принц и принцесса вышли из здания, изображая счастливых родителей, и должны были разойтись в разные стороны, принцесса вдруг устремилась к машине мужа, положила руку ему на плечо и, поцеловав в щеку, прошептала:
— До свидания, милый.
В ту ночь и на следующий день после этого удивительного случая, все газеты пестрели заголовками: «Не больше чем поцелуй».
— Теперь-то Камилла поймет, что значит оказаться крайней, — сказала принцесса на следующее утро за завтраком. Покорившись бракоразводному процессу, принцесса не желала прощать обиды.
30 мая 1996 года развод герцога и герцогини Йоркских был признан окончательно. Герцогиня решительно явилась в Кенсигтонский дворец, утратив в тот день титул «Ее Высочество»; она жила теперь под именем Сара, герцогиня Йоркская. Она смеялась над тем, что писали газеты в то время.
— Мы им еще покажем, — заявила она.
Для обеих дам наступили трудные времена, а смех их — признак того, что они не желали становиться на колени перед «Семьей».
Как и принцесса, герцогиня почувствовала облегчение, вновь обретя свободу. Она тоже была полна решимости, что и помогало ей бороться против тех во дворце, кто ее недооценивал. Герцогиня понимала, что борется именно за то, чтобы соответствовать ожиданиям, возложенным на нее. В придворной жизни она «блуждала подобно судну без компаса», пережила ядовитые нападки прессы и жестокость врагов. Но она всегда побеждала. Знала это даже в день объявления развода.
— Мы все равно победим, Пол, ведь правда?
— Просто улыбайтесь и выше голову, — ответил я, и она вошла в гостиную к принцессе. В то лето принцесса и герцогиня с детьми отправились на горный курорт на юге Франции. У них никогда не было лучшей возможности поделиться опытом, переживаниями, горем. Они казались скорее родными сестрами, чем бывшими невестками: обе с одинаковым упорством боролись за жизнь. Кроме того, у обеих появились новые ухажеры, и казалось, они снова счастливы.
В планы принцессы входило обрести новое будущее, порвав с прошлым. Из-за Уильяма и Гарри она была навсегда привязана к Лондону и Кенсингтонскому дворцу, тем не менее, она стала искать себе и другое пристанище, откуда могла бы вести благотворительную деятельность в мировом масштабе.
— Пол, что ты думаешь об Австралии? — поинтересовалась принцесса в начале особенно жаркого июня 1996 года. Она спросила также, какие впечатления остались у меня от этой страны после поездок туда с королевой.
— Я побывал во многих странах, и, пожалуй, мое любимое место — Новый Южный Уэльс [25], — поведал я принцессе.
Сидя на диване, принцесса перелистывала брошюры и деловые журналы, которые прислала ей Эйлин Виттакер — их общая подруга с герцогиней Йоркской.
— Ты бы согласился жить там? — спросила принцесса. Я знал, что принцессе нравится удивлять людей, но за долгие годы я привык, так что меня уже ничто не удивляло. До сих пор. Я взглянул на нее, думая, что это шутка.
— Я серьезно! — прибавила принцесса.
— Честно говоря, это для меня далековато — отозвался я.
— Знаю, знаю, — перебила она меня и, захлопнув брошюру, перевела разговор в другое русло.
Оживление в Кенсингтонском дворце ярко контрастировало с затишьем в Старых конюшнях. Там не было ни заместителя дворецкого, ни круглосуточной горничной, ни личного секретаря, так что мне непрерывно приходилось носиться туда-сюда. Я знал, что провожу на работе слишком много времени: выхожу из дома в восемь утра и возвращаюсь не раньше одиннадцати. Перед Марией я всегда представал душевно опустошенным, изможденным и раздражительным. Александр и Ник виделись со мной лишь по воскресеньям или когда принцесса приглашала их поиграть во дворце. Семейная жизнь, разумеется, страдала. С тех пор как в феврале принцесса дала согласие на развод, я неотлучно находился подле нее, разделяя с ней все горести и волнения, вызванные угрозой резких перемен.
