ЕЩЕ ОДНА КОРОЛЕВСКАЯ СВАДЬБА

«Королева радуется новой свадьбе во дворце!» — гласил заголовок в «Ньюс оф зе Уорлд». «Новая чета во дворце!» — кричала «Дейли Миррор» [17]. Свадьба Баррела и Косгроув стала настоящим событием в те времена, когда свадьбы не были еще достоянием общественности, — во времена, когда еще не появился журнал «Хелло!».

Мы с Марией оба уже восемь лет работали во дворце и привыкли всегда оставаться в тени, а в тот день, в субботу, 21 июля 1984 года, все внимание английской прессы было приковано к католической церкви Святой Марии в Рексхеме. Все утро возле дома Марии толпились репортеры и фотографы из известных воскресных газет. Они же поехали за нами в церковь, чтобы не пропустить то, что назвали «еще одной королевской свадьбой». Каких только заголовков они ни придумали — а все потому, что жених работал у королевы, а невеста у герцога Эдинбургского.

Одна хитрая журналистка из «Ньюс оф зе Уорлд» перешла все границы — смешавшись с толпой родственников она проникла в дом Марии и поднялась в спальню, где как раз переодевалась мать Марии, Элизабет. Журналистка спросила, что она думает по поводу предстоящей свадьбы. И тут же получила ответ: «Вон отсюда, негодяйка».

Когда мы с шафером, моим братом Энтони, подъехали к церкви, то увидели толпу журналистов перед церковью, которые уже приготовили камеры и фотоаппараты. Не ожидалось никаких королевских особ. Присутствовали только слуги: Пол Уайбрю, королевский лакей, Пегги Хоут, камеристка королевы, и Майкл Фосетт, старший лакей. Королевский священник Кэнон Энтони Цезарь, в великолепных алых одеждах, участвовал в церемонии — он давал благословение и читал молитвы.

Шаферы, вместо того чтобы рассаживать всех по местам, стояли у дверей и не пускали журналистов. Я беспокоился только о том, как бы пресса не испортила свадьбу, потому что многим нашим друзьям пришлось приехать сюда из Лондона. К сожалению, на нашей свадьбе не было девяти почетных гостей: королевских собак. Не было даже Чип-пера. Но зато они прислали мне королевскую поздравительную телеграмму, которая и по сей день висит на стене в рамке. В ней говорилось: «Пусть вы нас не пригласили, но, конечно, не забыли! А раз так, то не грустите — пирогом нас угостите! Чиппер, Смоуки, Шэдоу, Пайпер, Фейбл, Миф, Джолли, Спарки, Браш». А внизу был чернильный отпечаток собачьей лапы.

Любопытные журналисты так и не узнали об этом. Их больше всего интересовало, как мы с Марией встретились.

Роль купидона для нас сыграла Роуз Смит — горничная, которая работала на этаже принцессы Анны. Она, как и я, была из Дербишира и тоже училась в колледже Хай Пик в Бакстоне, но работать в Букингемском дворце начала за полгода до моего появления. Роуз вышла замуж за моего лучшего друга, лакея Роджера Глида, и после этого ей пришлось уйти из дворца: в то время существовало такое правило — муж и жена не должны работать вместе. Поэтому она стала работать камеристкой у герцогини Глостерской в Кенсингтонском дворце.

Я часто общался с Глидами, а потом и с их друзьями. Мария Косгроув была подругой Роуз. Сначала она работала в прачечной, потом в Бельгийских апартаментах, а потом в апартаментах принца Филиппа. Я почти не замечал эту девушку, которая называла меня «без пяти минут джентльмен». А потом наконец заметил. Ее остроумие, ее заразительный смех, ее прекрасные карие глаза и темные волосы, смешной танец «делаем пюре» — она пятилась назад, живо маша руками над головой… И конечно, большую роль сыграла романтическая атмосфера, царившая в Балморале, — по вечерам мы часто сидели вокруг костра, ели плохо прожаренное барбекю на пустошах, Маккрей играл нам на волынке, Сирил Дикмен звонил в колокольчик, и все пели шотландские песни. Мария стала моим товарищем, потом лучшим другом, а весной 1983 года мы поняли, что любим друг друга.

По выходным мы иногда ездили к ней в Хольт, который находится на самой границе с Уэльсом, возле Рексхема. В их доме царила та же атмосфера, что и у нас, когда я был маленьким. Мне казалось, что я вернулся домой. Мать Марии, Элизабет, попросила называть ее Бетти. Она все время что-то готовила. Такое впечатление, что их дом был конвейером по изготовлению пирогов. Пироги с фруктами, с мясом, с картошкой, с фаршем. Тарелки с этими пирогами стояли по всему дому. Даже королевский шеф-повар по выпечке Роберт Пайн не готовил столько пирогов. Католицизм играл в жизни Бетти такую же важную роль, как королева — в моей жизни. В их доме было столько же изображений Папы Римского, сколько пирогов. Горшочек со святой водой был прикреплен к задней двери изнутри, чтобы каждый раз перед выходом Бетти могла сунуть в него пальцы и осенить себя крестным знамением. «Святая вода защищает тебя, когда ты выходишь из дому. Расскажи об этом королеве, Пол», — говорила она.

Отец Марии Рон, электрик с «электрическим» чувством юмора, усадил меня и стал рассказывать про свою «единственную красавицу дочку». А когда я увидел его во второй раз, это был уже другой человек. Он сидел в гостиной в кислородной маске, с трудом дыша, а по обе стороны от его стула стояло по баллону с кислородом. Рон умирал от рака легких. В июне 1983 года Мария очень хотела, чтобы ее отец поглядел на церемонию выноса знамени из окна ее спальни в Букингемском дворце. Лифт для прислуги не шел до верхнего этажа, поэтому нам с Роджером Глидом пришлось пронести его в инвалидном кресле по лестнице. Рон был восхищен дворцом и очень гордился своей дочерью и тем, чего она добилась. Через четыре недели он умер — ему было всего пятьдесят девять лет.

В канун Нового года мы с Марией отправились в мой родной Дербишир, и там, в загородном отеле «Ферма Хайема», я опустился на колено, попросил ее руки и подарил ей кольцо с бриллиантом, на которое ушли все мои сбережения. Я хотел купить ей самое лучшее кольцо, которое только мог себе позволить. Чтобы жениться на Марии, мне пришлось подчиниться одному правилу, которое не имело никакого отношения к правилам в королевском дворце, но было очень важно для моей будущей тещи. Я должен был пройти конфирмацию как обычно, но пообещать, что мы будем растить детей в традициях римского католицизма. Королевский священник Кэнон Энтони Цезарь все мне объяснил, и вскоре я прошел конфирмацию — обряд провел епископ Лондонский. И по сей день, когда я вхожу в католическую церковь, я машинально опускаю пальцы в сосуд со святой водой — привычка, которую я перенял у Бетти.

Когда о нашей предстоящей свадьбе узнали и мои родители, и родители Марии, нам предстояло сообщить о ней еще одному человеку. Я решил, что лучше всего сообщить королеве о том, что ее лакей и горничная ее мужа полюбили друг друга в то время, когда мы кормили собак. Королева была за нас очень рада.

— Жалко, что ей придется уйти с работы, — сказал я королеве.

— Что вы! Почему? — удивилась она.

Я не мог поверить, что она не знает о неписаном правиле, которое соблюдалось во дворце уже несколько сотен лет.

— Чем я могу вам помочь?

— Ну не знаю, Ваше Величество. Вы ведь королева, — ответил я.

Вероятно, это сработало. Вскоре мы получили письмо от королевского распорядителя, в котором говорилось, что Марии не придется увольняться, потому что по распоряжению королевы это правило было изменено.

За те пять лет, которые я провел на службе у королевы, я узнал, что она может быть не только монархом, но и доброй, заботливой женщиной, которая в личной жизни может расслабиться и пошутить, начальницей, которая уважает своих слуг, поскольку прекрасно понимает, что не сможет без них обойтись.

За неделю до свадьбы нас с Марией вызвали к королеве. Я в тот день не работал, и мы как обычные гости ждали в Пажеском крыле, когда она нас примет. Было немного странно, когда Джон Тейлор открыл двери в гостиную и объявил: «Пол и Мария, Ваше Величество», — точно так же, как я объявлял: «Премьер-министр, Ваше Величество», когда однажды на Багамах на борт «Британии» поднялась Маргарет Тэтчер.