Королева находилась в центре гостиной. И снова было так непривычно — ведь мы вошли к ней без униформы. «Вам предстоят неповторимые выходные», — сказала она.

И вручила нам маленькую темно-синюю коробочку — подарок от нее и принца Филиппа. Мы тут же открыли ее В ней оказались небольшие настольные золотые часы, покрытые эмалью, с монограммами принца Филиппа и королевы. Потом она открыла еще одну коробку, побольше и вручила нам два китайских подсвечника, с цветочной росписью ручной работы. Мы были в восхищении. Наши первые свадебные подарки.

«Желаю вам прекрасной свадьбы! А после приезжайте ко мне в Балморал», — сказала королева.

Мария сделала реверанс. Я поклонился.

После свадьбы мы будем работать во дворце как мистер и миссис Баррел.

На свадьбе не было одного человека, которого мы очень любили — отца Марии, Рона. Поэтому к всеобщей радости примешивалась печаль. Но все же мы почувствовали настоящую гордость, когда вместо отца Марию подвел к алтарю ее брат Питер.

Когда венчание кончилось и заиграл орган, мы с красавицей женой вышли из церкви… и тут же столкнулись с проблемой всех публичных персон. Невозможно было даже просто сесть в машину — чтобы добраться до нее, нужно было протиснуться сквозь толпу журналистов, фотографов и других представителей СМИ. Тогда к ним спустились Кэнон Цезарь и Майкл Фосетт. Совместными усилиями им удалось немного потеснить прессу. Мы позволили репортерам сделать несколько фотографий у входа в церковь, а потом уехали.

В тот жаркий летний день мы приехали на свадебный прием в отель «Брин Хауэлл» в Лланголлен. Там шафер прочитал нам все открытки и телеграммы от наших друзей. Последней шла вот эта: «Примите наши поздравления. Желаем вам счастья! Королева Елизавета и Филипп».

В тот же вечер начался наш медовый месяц, который должен был продлиться всего два дня. Мы с Марией отправились в Лландадно. Мы оба знали, что на следующей неделе нам придется вернуться к работе в Балморале. В воскресенье утром рядом с дверью нашего номера мы нашли несколько газет. Наши фотографии были на первых страницах.

В Балморале не были готовы к тому, что теперь среди слуг появилась женатая пара. Комната, в которой обычно спала Мария, показалась нам более уютной, чем моя, поэтому мы решили спать в ее комнате, а собаки Чиппер и Шэдоу устраивались на полу. Принцесса Уэльская очень хотела узнать, как прошла наша свадьба. Тогда она как раз ждала второго ребенка. Мария пошла к ней. Две женщины сели на кровать. Мария показывала ей наши свадебные фотографии, и они весело смеялись. Они просидели так минут десять, когда вдруг услышали, что Диану кто-то зовет: «Диана? Диана, где ты? Пора обедать». Это была королева. «Я пойду. Я уже опаздываю, — сказала принцесса. — Оставь фотографии, я потом еще посмотрю».

Из разговоров с Марией принцесса стала узнавать обо мне все больше: я был мужем служанки, которой она доверяла. Более того — я был лакеем королевы и имел доступ к Ее Величеству. Я был ее надежным союзником. В течение трех лет, с самого дня помолвки, она часто встречала меня, идя в королевские покои.

В тот август принцесса старалась проводить больше времени в обществе прислуги. Находясь в Балморале, она не могла видеться со своими друзьями — с Дженет Филдермен, Каролин Бартоломью, Каролин Герберт и Сарой Фергюсон, которая встречалась с принцем Эндрю. Принцесса все чаще виделась со мной в Пажеском крыле, рядом с главной лестницей. Мы обменивались любезностями и разговаривали. Принцесса всегда была очень приветлива, но она вела себя со мной так же, как со всеми слугами. Она старалась переманить меня к себе. Говорила, что очень скучает по Лондону. Я спрашивал о ее здоровье, говорил о том, как нам с Марией хорошо вместе и как мы хотим детей. Во время таких разговоров меня не покидала мысль, что, наверное, мне не подобает так разговаривать с принцессой.

Принцесса часто шутила, что из-за того, что ей приходится все время улыбаться на публике, у нее атрофируются лицевые мышцы. Она была тронута, что ее все еще называют леди Ди. «Это немного досадит республиканцам», — говорила она. Благодаря своей «спенсеровской выдержке», Диане удавалось следить, чтобы журналисты не увидели ее уставшей, печальной или раздраженной. Она стала гораздо уверенней в себе и иногда даже участвовала в спорах о политике. В письме своей подруге Диана писала, что она как будто разделилась надвое:

Во мне происходят очень странные перемены: есть Диана, которая хочет где-нибудь спрятаться и не показываться на публике, и есть принцесса, которая пытается, как может, справляться со всеми обязанностями. Вторая половинка побеждает, но какой ценой? И что будет с первой?

В обычной жизни Диана уже не была такой энергичной, как раньше. Осознав, что она постоянно находится на виду всего мира, принцесса стала заботиться о своем имидже. Она все больше волновалась и задумывалась о том, справляется ли она с возложенными на нее обязанностями. От этого ее булимия ухудшилась, но принц Чарльз поддерживал ее. Вот что она писала в письме подруге:

Мы переезжаем в тихое местечко… Мне пора привыкнуть к тому, что мы все время куда-то ездим. Чарльз такой чудесный. Он понимает меня, когда я порой чувствую себя подавленной и печальной. Я и подумать не могла, что он будет оказывать мне такую поддержку. Я тоже пытаюсь его поддерживать и быть хорошей матерью. Даже не знаю, что должно стоять для меня на первом месте. Честно говоря, на первом месте для меня принц Чарльз, но что я могу поделать, если пресса нас все время сравнивает и постепенно Чарльз уходит в тень.

Некоторые утверждали, что принцесса даже не подозревала о том, что принцу Чарльзу было неприятно, что жена затмила его в те времена, когда мир бредил леди Ди, но в письме той же подруге Диана писала: «Мы также должны понимать, что он в первый раз женился. И вот толпы кричат чтобы к ним вышла я, а не он. Его, должно быть, это очень задевает».

Примерно в это время принцесса впервые доверилась мне — она хотела проверить, передам ли я то, что она сказала мне, королеве. Я стоял один в Пажеском крыле и ждал, когда меня позовет королева. Внезапно из-за угла появилась принцесса. Мы опять заговорили о ее беременности и здоровье. Вдруг она сказала: «У меня будет мальчик».

Не знаю, рассчитывала ли она меня поразить, или ждала, что я порадуюсь за нее; в любом случае это было очень деликатный момент. Знают ли об этом остальные? Или это тайна? Если да, то почему она сказала мне? Перед рождением принца Уильяма все слуги делали ставки на рождение девочки или мальчика. Я широко раскрыл глаза от удивления, и принцесса все поняла. «Думаю, вам не следовало мне об этом говорить, Ваше Королевское Высочество», — сказал я.

Принцесса рассмеялась. Она любила удивлять людей. Я спросил Марию, но оказалось, что она еще не знает. Это действительно была проверка, и я ее прошел: ни я ни Мария никому об этом не сказали.

Казалось, счастью Чарльза и Дианы ничто не угрожает. Принцесса обожала своего мужа. Она все еще писала своим друзьям, какая у нее теперь замечательная жизнь.

15 сентября 1984 года в 16 часов 20 минут в больнице Святой Марии в Паддингтоне у Дианы родился мальчик, которого назвали Гарри.

Это был особенный день в жизни Дианы: «Должна признаться, я просто на седьмом небе от счастья».

Примерно в это же время и у нас нашелся повод для радости: мы узнали, что Мария беременна.

«Иди, Пол. Бедная девушка уже так долго в больнице» — сказала королева.

Мария лежала в Вестминстерской больнице, ребенок должен был появиться еще две недели назад. Я все время справлялся о ее здоровье и не забывал про свои обязанности в Букингемском дворце, но в конце концов королева которая волновалась из-за Марии, сказала, что сейчас я должен быть с женой. А также попросила меня позвонить ее пажу Джону Тейлору сразу, как что-нибудь прояснится.

Мой лучший друг Роджер Глид захотел пойти со мной, и мы побежали к больнице. Лил дождь, и когда мы наконец добрались до нее, то вымокли до нитки. С трех часов дня до шести утра я просидел рядом с Марией.