Уровень — высочайший, не хватает лишь подписи самого Брежнева. Формулировки — жёсткие. Секретность (по идее) — полнейшая. Но… слухами земля полнится. Любопытно, что уже 29 апреля-того же года АН пишет брату:
«Имею печальную привилегию первым сообщить тебе, что битву Казанцев выиграл (в данном контексте не важно, какую битву — очередную, много их было. — А.С.). Ситуация такова. Существует некое закрытое постановление ЦК КПСС о фантастике, где мы осуждаемся, впрочем, без оргвыводов и с дальнейшим разрешением печататься. Подробностей ещё не знаю».
Подробностей они и не узнают ещё много лет, то есть АН так и не успеет познакомиться с этим замечательным текстом вообще, но изменившееся отношение к себе, конечно, почувствуют оба и будут чувствовать его с каждым годом всё сильнее.
А сам по себе 1966 год был тихим, относительно спокойным и литературно успешным. Первый раз они встретятся в начале апреля у мамы в Ленинграде и с невероятной для себя скоростью за две недели начнут и закончат черновик «Второго нашествия». Это получится очень удачная, очень цельная и опять ни на что из предыдущего не похожая вещь. Она будет нравиться самим авторам с самого начала и по сей день, хотя читатели почему-то не сумеют оценить её адекватно. Глубокий второй план и провидческий смысл этой небольшой, весёлой, почти хулиганской на первый взгляд повести станет понятен большинству лишь через много-много лет.
Закончив повесть, АБС запишут на следующий день 16 апреля:
«Не работали. Пьянствовали. Нехорошо это. Плохо».
— Можно такое процитировать в книге? — спросил я у БНа почти в шутку. — Можно. Цитируйте. «Пусть клевещут», — ответил он, вспомнив один из своих любимых анекдотов, когда иностранцы приезжают на какой-то советский долгострой и поначалу их не хотят пускать, а потом смиряются: «Ладно, пусть клевещут».
АБС свято блюли традицию — выпить по завершении работы, а нехорошо это было в тот раз лишь потому, что предстояла ещё довольно срочная доделка по сценарию «ТББ». Но они всё успели на следующий день. Так и записали в дневнике:
«17 апреля 1966 — Оттачивали образ Киры. Отточили».
Чем ещё славен был 1966-й?
В Москве, на Бережковской набережной, — прибавление в семействе Стругацких: под майские праздники в доме появляется Лель — очень лохматый, очень белый, очень шумный щенок королевского пуделя. И почти королевских кровей — с учётом замечательной родословной брали его в клубе с переплатой за сумасшедшие деньги — 138 рублей! Это был вроде как подарок Маше к окончанию четвёртого класса, хотя она мечтала о добермане или крупной овчарке. Но родителям правильно посоветовали, что пудель — идеальный вариант для ребёнка. Хотелось ей большого пса — пожалуйста! Лель вымахал в крепкого зверя сорока пяти килограммов веса и семидесяти сантиметров в холке. Он со страшной силой тянул поводок и зимой легко мог катить санки с двумя пассажирами. Котировался как служебная собака, при этом никогда никого не кусал, но лаял громко. Подарили-то собачку Маше, но любил он всех, а самой любимой хозяйкой избрал маму, Елену Ильиничну, может быть, потому, что у них дни рождения почти совпадали: у мамы 16 февраля, а у Леля — 15-го. Папу он тоже боготворил. Бывало, ложился рядом и подолгу глядел преданными глазами, а когда папа, то есть АН, уезжал куда-нибудь и начинал собирать чемодан, Лель тут же радостно вспрыгивал на его диван и разваливался там: мол, я, конечно, буду грустить, но нет худа без добра, теперь можно и тут поваляться. Очень любил он ездить на дачу, носиться там по просторам. И на Вернадского ему больше нравилось, чем на старой квартире, тоже было раздолье по сравнению с дворами и маленькими сквериками на Бережковской. Была у Леля дурная привычка — иногда убегать от хозяев, и вот в конце 70-х, уже старенький, он как-то убежал и не вернулся. Печально. Но что поделать: собачий век короче людского. Может быть, так даже легче? А имя королевского пуделя Леля осталось навсегда в повести «Отель „У погибшего альпиниста“». Он там превратился в сенбернара, но нисколько на это обиделся. Ведь он же был настоящей писательской собакой и понимал, что такое сверхзадача.
Точно в день своего рождения 28 августа 1966 года АН пообщается в редакции «Иностранной литературы» с приехавшим в СССР Кобо Абэ. На встрече будут ещё редактор Алексей Словесный, друг и постоянный автор «Иностранки» Мариан Ткачёв и маститый переводчик с японского Владимир Гривнин, который Стругацкого всегда считал выскочкой и дилетантом, этот взаимно и вполне справедливо числил Гривнина по разряду плохих переводчиков, так как имел счастье редактировать его тексты. Гривнин знал японский язык — этого у него не отнять, но с русским у Владимира Сергеевича всегда были большие проблемы (а вообще-то он тоже виияковец и, возможно, там были ещё какие-то старые счёты). Короче, именно присутствие Гривнина и заставило АНа написать об этом событии в письме брату столь коротко и загадочно:
«Встречал тут Абэ. Странная была встреча. Потом расскажу».
Ведь к самому японцу относился он всегда с большим уважением, любил его как писателя и наверняка с удовольствием готов был поговорить обо всём на свете, хоть на английском, хоть на японском.
Из книжек года — отметим три. В лениздатовский сборник «Эллинский секрет» вползла строго по плану усечённая «Улитка», то есть её лесные главы. Половинка. Но всё-таки увидела свет! И вышел тиражом в 215 тысяч знаменитый седьмой том подписной «Библиотеки современной фантастики», включивший в себя «Трудно быть богом» и «Понедельник», резко расширивший круг читателей АБС и окончательно закрепивший за ними место среди классиков мировой фантастической литературы. В том же году пришёл из типографии и следующий том библиотеки, восьмой, с прекрасным переводом «Дня триффидов» Джона Уиндема, выполненным АНом под псевдонимом С. Бережков. Текст был чуточку порезан в редакции из политических соображений, например, в самом начале выкинули упоминание советских боевых ракет в космосе. Но эти подробности рассказал нам уже в конце 80-х дотошный Гопман, а тогда, я думаю, художественная целостность перевода не сильно пострадала.
Ну и конечно, в тот год было много переводов книг АБС на самые разные языки и много выступлений, встреч, интервью. Нормальная жизнь нормальных признанных писателей.
И, наконец, за 1966 год они напишут первый черновик «Гадких лебедей». Задумана повесть ещё в апреле, разработана в сентябре, а черновой вариант текста сделан в два приёма в Ленинграде, у мамы — в октябре и в ноябре.
Заглянем в рабочий дневник. Всю нижнюю половину тетрадной странички занимают кроки, нарисованные уверенной офицерской рукой АНа с явным удовольствием, а над картой написано очень символично:
«5 октября 1966. Идёт дождь».
И ниже:
«Это сюжет. Мокрецы. Нанты».
Первоначально действие повести должно было разворачиваться на прибрежной границе, Банев — поручик погранвойск, а нанты — полудикое племя, живущее на тамошних островах и постепенно эволюционирующее в неких «хомо футурум», они же мокрецы.
На следующей странице дневника — без конкретной даты — появляется ещё не план, но уже наброски сюжета, а дальше, через страницу — с пометкой 16.11.66 — список главных персонажей с именами и краткими характеристиками.
Здесь любопытно пояснить, что фамилии многих героев новой повести (Росшепер, Бол-Кунац, Зурзмансор, Роц Тусов) были позаимствованы из романа шестилетнего Андрея Борисовича Стругацкого «Росшепер и его Заметчики». Он же сочинил и знаменитый стишок «Стояли звери около двери…». И крайне популярное в семье выражение «Гражданин города Ленинграда, страшный дурак Юрий Бандаленский», и гениальный термин «мощное сюсюканье», и несколько стихотворений, которые в собрание сочинений АБС не вошли, но вызвали в своё время (и вызывают сейчас) законный восторг родных и близких:
