26 марта
«Главный погромщик в литературе — Госкомиздат, на этот раз всесоюзный („стукалинский“) учинил новый разгром фантастики. На днях на большом совещании редакторов издательств, издающих НФ („Мир“, „Мол. гвардия“, Детгиз, „Знание“), сделал доклад некто Сахаров, гл. редактор управления художественной литературы — как говорят, мрачный тип, антисемит, делающий себе карьеру поисками крамолы. Привёл в качестве образца четыре „произведения“: „Фантастику-80“ (на редкость серый сборник), „Вечное солнце“ (сборник дореволюционной вроде-бы-фантастики), „Здравствуй, галактика“ Рыбина (вздор, по поводу которого была реплика в „ЛГ“) и книгу В. Щербакова, забыл название, — всё это, конечно, издано в „Мол. гвардии“, где оный Щербаков состоит завотделом фантастики. Затем Сахаров подверг критике выпуски „НФ“ издательства „Знание“ — против них-то и был направлен главный удар, а точнее — против нас, писателей, сотрудничающих со „Знанием“. Им, этим подонкам, друзьям Ю. Медведева… прямо-таки глаза колет состав редколлегии „НФ“ в „Знании“.
Критика была, естественно, высосана из пальца: якобы неопределённость идейных позиций в повести Ларионовой, в рассказе Биленкина „Париж стоит мессы“, в очерке Гакова о роботах в фантастике. Поскольку две последних вещи были в моём, 23-м выпуске, был упомянут и я как составитель. Подвергся дурацким нападкам „Пикник на обочине“ Стругацких, напечатанный в книге „Неназначенные встречи“, вышедшей в „Мол. гвардии“ вопреки воле издателей (Аркадий не раз обращался в ЦК): дескать, неолуддизм, осмеяние НТР и т. п. глупости. Выводы сделаны далеко идущие: сосредоточить издание НФ в „Молодой гвардии“, а в других издательствах („Мир“, „Знание“, Детгиз) — прекратить. Так-то. Не припомню подобных разгромов фантастики. И даже удивляюсь: как „стукалинцы“ на такое решились.
Ну, Биленкин с Ковальчуком составили письмо Зимянину, вчера я его прочёл и подписал. Кроме нас троих подписал и Аркадий…
…Скучно всё это, джентльмены. В сущности, дрянная и пошлая игра».
11 апреля
«…В „Технике — молодежи“ изрядный скандал. Захарченко во № 2 журнала начал печатать новый роман А. Кларка „Космическая одиссея — 2001“. И вдруг обнаружили: все советские члены смешанного советско-американского экипажа звездолёта носят имена и фамилии видных диссидентов. Болван Захарченко не рюхнулся. № 3 журнала, где шло продолжение, весь пошёл под нож. А Захарченко — снят решением секретариата ЦК — не комсомола, а КПСС! Снят и зав. отделом литературы „ТМ“ Пухов. Так Кларк подложил свинью Базилю. Это очень хорошо, что слетел краснобай Захарченко…»
В те годы начинает активно и регулярно (каждый месяц за исключением летних) собираться московский семинар фантастов. АН не ведёт его, но он периодически там присутствует, сначала в ЦДЛ, в зале над рестораном, где обычно проводились заседания комиссии по фантастике, потом — в «подвале у Романа», то есть в редакции журнала «Знание — сила», в переулочке за Театром кукол.
Точную дату первого заседания, как и вообще всё о московском семинаре молодых фантастов, безусловно, лучше других знает Виталий Бабенко, наш бессменный староста на протяжении всех одиннадцати лет. Надеюсь, когда-нибудь он опубликует эти интереснейшие архивы, а пока мы располагаем только воспоминаниями Алана Кубатиева (именно его обсуждали на первом семинаре в июне 1979-го):
«Аркадий Натаныч прокашлялся теперь академически и смолк. Выдержав красивую паузу, он спросил — меня:
— Какой это у вас рассказ? По счёту, я хочу сказать?
Речь шла о „Книгопродавце“. Это был мой третий рассказ. Не знаю почему, но я соврал.
— Пятый, — сказал я, вспотев.
Аркадий Натаныч опять удержал паузу. Какая у него была чудесно неправильная фонетика! „С“ он говорил, почти как английское „th“.
— Еthли б мы th братом написали не пятый, а пятьдесят пятый такой раthказ, мы могли бы гордиться, — величаво сказал он.
<…> Конечно, я понимал, что это говорит очень добрый, очень пылкий и увлекающийся человек, и я ещё не знал, сколько людей будут меня потом ненавидеть только за эту фразу. Но, Боже мой!.. Как мне хотелось, чтобы это было правдой…»
Полагаю, что это и было правдой, хотя о доброжелательности АНа к начинающим ходили легенды. В данном случае смею утверждать, что, во-первых, Кубатиев очень талантлив, а во-вторых, уже тогда он, аспирант филфака МГУ, писал действительно профессиональнее ранних Стругацких. АН ещё не раз подчеркнет это в самых разных своих интервью 80-х годов. Время было такое — молодым прорываться было намного труднее, чем в оттепель. И получалось примерно, как с евреями в черте оседлости: чтобы выйти в большой мир, требовались и ум, и талант, и упорство, и конечно, навыки, ремесло. Они все тогда были такими юными профессионалами — эти первые «семинаристы», считавшие своими учителями АБС.
В письме брату АН пишет о девяти молодых участниках на первом заседании в ЦДЛ. Могу с уверенностью назвать семь фамилий: Бабенко, Гопман, Ковальчук, Покровский, Руденко, Кубатиев, Силецкий. Если кто-то подскажет двух оставшихся, буду признателен.
Второе, дошедшее до нас письменное свидетельство московской семинарской жизни — это не однажды опубликованная расшифровка исторического заседания 17 марта 1982 года, точнее специальной встречи с классиком — коллективного интервью, как назвал его Виталий Бабенко. Конечно, там было много вопросов: и по секретам мастерства, и по биографии АНа, и просто по мучившим кого-то загадкам, связанным с отдельными произведениями АБС, но главное, сам того не желая, АН сформулировал для молодых по существу программу лет на десять вперёд. Если бы кто-то ещё мог знать, какими будут эти десять лет…
Когда читаешь это интервью сегодня, невольно обращаешь внимание на упорство, с которым Борис Руденко дважды под разным соусом пытается вытянуть из АНа, а не писал ли он вместе с БНом какую-нибудь вещь, абсолютно не проходимую. И классик на голубом глазу дважды поклянётся, что не было такого. И это при том, что помимо «Града обреченного» уже написана в стол и «Хромая судьба». Говорю я об этом лишь для того, чтобы ещё раз напомнить, какое было время, какая допускалась степень откровенности. Из присутствующих на той встрече о «Граде» знали Войскунский, Гуревич, Биленкин, Подольный, из молодых — только Ковальчук и Бабенко. О «Хромой судьбе» — наверно, и того меньше.
Примерно тогда же АН давал интервью знаменитому ныне Виталию Третьякову, долгие годы возглавлявшему «Независимую газету», а тогда корреспонденту «Московских новостей». Он был талантливым журналистом и вопросики задавал, скажем прямо, провокационные для брежневских времен. Но АН — тертый калач, — держался молодцом, и вот вам ещё один уровень откровенности, сниженный уже до минимальной отметки:
«— В Советском Союзе сейчас работают около двухсот фантастов третьего поколения, если считать от Ивана Ефремова, пишущих на хорошем литературном уровне. Во всяком случае гораздо лучше, чем мы с братом, когда начинали. А ведь первая наша рукопись была опубликована сразу. Конечно, не все пишут одинаково хорошо. Но есть десятки имен, которые украсили бы собой любую литературу. Назову хотя бы И. Варшавского и А. Громову (ныне покойных), В. Савченко и К. Булычёва, Г. Прашкевича и Г. Альтова, Е. Войскунского… Кстати, на Западе не так уж много фантастов очень высокого класса. Я бы мог назвать лишь несколько имен писателей действительно замечательных: Урсула Ле Гуин, Курт Воннегут, Рэй Брэдбери, Кобо Абэ, Теодор Старджон, ну ещё двоих-троих.
— Но ведь там выхолит огромный поток фантастической литературы…
— О космических войнах и всяких чудовищах?.. Это не фантастика. Это аттракцион, перенесение в космос или будущее современных ужасов, войн — что наиболее печально — и прочей ерунды. Фантастика, как и любое иное явление культуры, должна отражать стремление человечества к миру, счастью, совершенству. Поэтому я и не люблю западной фантастики в её массе.
— Значит, не считая себя специалистом по будущему, вы именно в понимании будущего расходитесь с большинством западных фантастов?
— Это естественно. Я сын своего отца, своего времени, своего народа. Никогда не сомневался в правильности коммунистических идей, хотя я и не член партии. Я впитал их с детства. Позднее, во время учёбы и самостоятельно, я познакомился с другими философскими системами. Ни одна из них не удовлетворяет меня так, как коммунизм. Ну и, кроме того, я основываюсь на собственном восприятии жизни. В нашем обществе, несмотря на некоторые недостатки, я вижу то здоровое, святое, если хотите, что делает человека человеком. У нас считается неприличным не работать. А ведь коммунизм — это занятие для всех голов и для всех рук. Коммунизм не представляется мне розовым бытом и самоуспокоенностью. Его будут сотрясать проблемы, которые человек будет решать.
— Вы имеете возможность писать обо всем, что хотите?
— Я понимаю, чем вызван этот вопрос. Так вот, если говорят, что советские писатели пишут то, что им приказывают или заказывают, — это чепуха. Мы с братом по крайней мере пишем то, о чем хотим.
— Тем не менее литературные критики частенько высказываются отрицательно о произведениях Стругацких…
— Нас с братом чаще всего ругают за стиль, усложненность наших повестей. Я, в отличие от иных критиков, люблю многих писателей, противоположных мне по стилю, пишущих в реалистической манере. Люблю, ценю, глубоко уважаю Даниила Гранина, Фёдора Абрамова, Булата Окуджаву… Но лично для меня точка зрения домового (хотя домовых и не существует) на мир интереснее, чем точка зрения обычного жильца дома. А раз мне так интереснее, я так и пишу».
