— Я мог бы спрятать здесь яд, — прошептал он со злостью, — для Исивы.

— Нельзя так шутить, — предупредил Цитанек. — Это сильное искушение, и уже не раз пытались, но всегда безрезультатно.

— Я не шутил — я мечтал, но больше не буду, если тебя это тревожит. Мне никто раньше не дарил красивых вещей. Спасибо. — Он потрогал браслет сквозь тонкую ткань рукава. — А они разрешат мне оставить его?

— Если не разрешат, — ответил Молодой Лорд и его блестящие глаза сузились, — они об этом пожалеют.

Угрожающее выражение лица Цитанека как-то неприятно напомнило Филину Миледи Исиву. Он вздрогнул и оглянулся, ища, чем бы отвлечься от этого воспоминания.

— Покажи мне, как играть на дудочке, — попросил он, протягивая ее Лорду.

Цитанек показал, куда нажимать пальцами, и сыграл веселую мелодию. Когда Филин попробовал сам, дудка заверещала, как мартовский кот. Он рассмеялся.

— Я ей не понравился!

— Ты дуешь слишком сильно. Представь, что ты говоришь шепотом.

После нескольких попыток Филину удалось извлечь из инструмента нечто похожее на музыку. Он отложил дудочку в сторону, затолкав ее между книгами, и пообещал попрактиковаться, когда останется один.

— Я их всех с ума сведу: Минцеру, Элхара и всех остальных стражников. Так им и надо!

Отворачиваясь от книжного шкафа, он почувствовал, как перед глазами все поплыло. Комната исчезла. Вдруг он увидел раскаленные, светящиеся красные угли; жаровню, а за ней ряды серебряных инструментов с деревянными ручками. Руки с красивым маникюром аккуратно раскладывали инструменты на горячих углях. В Филине выросло ощущение угрозы, возникло желание закричать. В памяти всплывало воспоминание о сияющем зеленом сапфире. Потом границы его видения расширились. Это Ридев Ажер сидел у жаровни, склонившись над инструментами. Филин смотрел, как Лорд Советник выбрал один из них и подошел к своей жертве…

— Нет, — заплакал Филин, мотая головой из стороны в сторону, будто пытаясь таким образом отогнать видение. Жертва оставалась за пределами видения, он видел только голую тонкую руку, привязанную к стулу. Раскаленный инструмент угрожающе приблизился; потом коснулся кожи.

— НЕТ! — закричал Филин, и его видение рассеялось.

Вдруг мальчик почувствовал, что его плеча коснулась рука. Цитанек тряс его.

— Филин!

Филин открыл глаза.

— Филин! — встревоженное лицо Цитанека было всего в нескольких сантиметрах от него.

— О, боги, — прошептал Филин, побледнев.

— Что случилось? Филин, с тобой все в порядке? Что тебя так напугало? — Последние слова он буквально выдохнул.

— Я не смею этого сказать. Вдруг они нас подслушивают? — ответил Филин шепотом.

Цитанек притянул его к себе.

— Мы скажем им, что ты тоскуешь по дому, — прошептал он ему в самое ухо. — Сделай вид, что ты плачешь.

Но притворяться не пришлось. Филин был так напуган и встревожен, что как только он чуть расслабился, то сразу разрыдался. Цитанек держал его, давая выплакаться. Дверь раскрылась, и вошла Минцера.

— Бедный Филин, — сказала она мягко. — Ему опять плохо?

— Скучает по дому, — сказал Цитанек; потом у него возникли подозрения, и он спросил, прищурив глаза. — Почему опять? Что ты имеешь в виду?

— Ночью он заболел, — объяснила управляющая. — Он не привык к такой острой жирной пище.

— Хацет. О, боги. — В голосе Цитанека звучала боль. Внезапно он перешел на взбешенный крик. — Эта мегера!

— Цитанек, — перебила его Минцера. — Это был не хацет. — Она приложила ладонь к груди. — Кровью и честью клянусь, не хацет.

Филин дрожал в руках Цитанека, который поглаживал его, прижавшись щекой к волосам. Он встретился взглядом с Минцерой, и его лицо окаменело: он все понял.

— Она хочет использовать мальчика, чтобы управлять мною, — произнес он. В течение минуты они, не двигаясь, смотрели друг на друга. Молодой Лорд закрыл глаза, в которых плескалась боль, а плечи обреченно поникли. — И это ей удастся.

Филин отклонился назад, чтобы заглянуть в лицо Цитанеку.

— Ты не должен позволять это, — сказал он хриплым от слез голосом, но лицо у него было решительным. — Она не может убить меня, тогда она совсем потеряет свою власть над тобой. А к побоям я привык.

— Она беспощадна. Если побои не помогут, она перейдет к пыткам: раскаленное железо, поломанные кости.

— Делай то, что ты должен делать, — твердо сказал Филин, — а я вынесу все, что мне суждено.

Цитанек взял лицо Филина в ладони и внимательно посмотрел в глаза.

— А если она придет и скажет: «Делай, как я велю, или я выколю ему глаза», что мне тогда делать?

— Делай то, что нужно, а я вынесу все. Я не хочу быть слепым, но еще меньше я хочу быть ножом у твоего горла.

— Ты смелый, — пробормотал Цитанек. — Ты устыдил меня.

— Я не собирался стыдить тебя, — горячо сказал Филин. — Я просто хочу дать тебе надежду.

Минцера слушала все это, и ее глаза, яркие, как бриллианты на фоне темной маски лица, наполнились слезами. Она отвернулась, чтобы никто этого не заметил. Но ее движение привлекло внимание Цитанека.

— Верные уши Миледи, — прокомментировал он тоном, от которого мороз пошел по коже. — Ну, и как вы об этом напишете в своем отчете?

Почти против своей воли она повернулась, чтобы взглянуть на него. По ее щекам текли слезы, и она заметила его удивление.

— Я лишь отвечу на вопросы, которые мне зададут, — ответила она, бледная, как полотно, — это мой долг. — Потом она вышла и заперла за собой дверь.

В наступившей тишине Филин тихо спросил:

— Зачем ей контролировать тебя?

Цитанек выглядел неимоверно уставшим.

— Она собирается сделать меня Королем и хочет держать на привязи.

В сердце мальчика вонзились когти сомнения.

— А ты ведь не хочешь, правда? — выдавил он.

— Хочу? — переспросил Цитанек презрительно, но со страстью. — Боги, Филин, да я лучше умру на месте. — Огонь перестал полыхать на его щеках, но в глазах осталось выражение страдания. — Мне очень надо поговорить с тобой там, где нас не услышат, — добавил он вполголоса.

Филин кивнул. Они оба замолчали, потом Филин выжал из себя слабую улыбку надежды.

— Ты поможешь мне с чтением? — спросил он спокойным голосом. — Я пробовал сам, но без учителя очень трудно.

Цитанек принес книгу.

— Завтра, — сказал он задумчиво, — я принесу письменные принадлежности. Во-первых, писать можно и одному. К тому же, это полезное умение.

Норка приходила в себя, болезненная дымка уплывала. Свет в комнате пульсировал в такт ударам крови у нее в голове. Она сосредоточилась на пламени свечи, пытаясь приспособиться к медленному вращению земли. Ее желудок бунтовал, содрогаясь в спазмах рвоты. Чья-то рука поддерживала ее голову, а другая подставила ей тазик.

— Осторожнее с ковром, — произнес чей-то ироничный голос.

Когда рвота унялась, девушка вытерла рот льняной салфеткой. Норке удалось сесть, и она пронзила мужчину обвиняющим взглядом. Он был красив. Темные волосы серебрились у висков; аккуратная бородка клинышком подчеркивала тонкие черты лица. Она узнала его: этот человек сидел в «Сытой кошке» вместе со Щенком Миледи. Она попыталась вспомнить его имя, но голова нестерпимо болела. Интересно, подумала она, а он помнит их короткую случайную встречу? На нее нахлынула масса вопросов, но она гнала их от себя. Пусть он спрашивает, раз уж взял на себя такой труд.

Он насмешливо выгнул бровь, будто почувствовал в мыслях ее решение.

— Итак, ты Норка — самый молодой Подмастерье в Воровской Гильдии. Совсем не такая, как я ожидал, учитывая твою — ммм — репутацию.

— Репутацию? Думаю, это все вранье, просто ваша стража набивает себе цену.

— Почему ты решила, что это стражники? — спросил элегантный мужчина, чуть растеряв свое спокойствие.

— Любая трущобная крыса учует стражника за тридцать ярдов. — Она буравила его презрительным взглядом, заметив тяжелую золотую цепь члена Кабинета у него на шее. Она разглядела изображение на медальоне: бабочка внутри шестиконечной звезды. В ее затуманенном разуме еще одна деталь встала на место. Это был Ридев Ажер — Лорд Советник Дома Ажеров, как сказал Акулья Наживка. Ее похитили Ажеры, а не Гитивы. А эти два Дома всегда готовы вцепиться друг другу в глотки. Интересно, давало ли ей это какую-то надежду?