— Послушай, — Норка утешающе потрепала его по руке. — Ты такой добрый. Я благодарна тебе; но золото ведь есть не будешь, во всяком случае, в Трущобах. — Потом она снова повернулась к Акульей Наживке. — Пойдем, любовничек.

Акулья Наживка остановился, как только они вышли на улицу, где их не видели другие посетители. Норка тянула его дальше.

— Пойдем, — торопила она.

Он колебался.

— Пойдем же, надо бежать.

— Зачем бежать? — спросил он, спеша за ней. — О, боги. Норка, только не это! — Но они помчались по хорошо им известным извилистым переулкам.

Они перешли на шаг, когда были уже очень далеко от таверны. В бледном свете луны Норка заметила блеск в глазах Акульей Наживки. Он внимательно наблюдал за ней. Она ухмыльнулась, совершенно не чувствуя раскаяния.

— Да, я проверила его карман, — ответила она на его взгляд. — Ну так что? Я же воровка.

— Вот и вся твоя конспирация.

Она дернула плечом.

— Он бы и так нас запомнил. А кто он, этот Цитанек?

Акулья Наживка покачал головой.

— Я не уверен, — медленно произнес он.

— Это, наверное, означает: «Я догадываюсь, но тебе не скажу»?

— Да. — В его голосе появилась какая-то опасная мягкость. — А ты, моя милая воровка, сегодня впутала меня, хуже не придумаешь. Возвращайся в «Троллоп» и вели остальным идти по домам.

— А ты пока что будешь делать?

Но Акулья Наживка уже растворился в ночи.

Поздно вечером Ридев Ажер сидел в своем роскошном кабинете, потягивая бренди и размышляя. Он думал, что теперь у него есть все недостающие кусочки, и что он может собрать мозаику. Филин, красивый мальчик, — это наживка. Логично было предположить, что Исива собирается использовать мальчика, чтобы получить у него некоторые уступки. Но почему-то это казалось слишком очевидным, слишком прямолинейным для столь утонченной женщины, как Миледи Гитив. Значит, если не он, тогда кто? До него дошли слухи, что Венихар Гобез-Ихав предлагал за мальчика пять империалов. Но Исиве ничего не нужно от Дома Ихавов. Да ей бы и не потребовалась такая дорогая наживка, чтобы отвлечь Лорда Советника от его ремесленников. Мальчик мог предназначаться Премьер-министру. Но если это так, то вряд ли эта уловка сработает. Старый дядюшка Зарехаф скорее всего не пожертвует своими тонко сплетенными интригами ради мимолетной страсти, каким бы привлекательным ни был мальчик. Возможно, верна Другая теория. Молодой родственник Исивы, Цитанек, имел вполне подходящее происхождение и, судя по его поведению сегодня вечером в таверне, был достаточно сострадательным юношей, что делало его очень уязвимым, несмотря на все его склонности. Скорее всего, мальчика готовили для Цитанека. Это был красивый план, и он даже мог сработать. Но если план хорош для Исивы, то, конечно же, может подойти и для него. Самый щекотливый вопрос — как достать мальчика? Потом будет довольно легко устранить всех соперников и претендентов и устроить небольшой несчастный случай Ученому Королю. Все это требовало очень тонких действий, но Ридев был уверен в своих силах. Он улыбнулся; если вести себя умно, то он, может быть, даже сможет заручиться поддержкой своего дядюшки, и тогда это будет действительно изящный план. Довольный собой, Ридев отставил в сторону недопитый стакан с бренди и пошел спать.

Филин сначала внимательно осмотрел завтрак, который подала ему Минцера, и она, конечно, это заметила. Когда он в третий раз разломил на кусочки пышный хлебец, Минцера цокнула языком:

— Миледи запретила мне пичкать тебя хацетом. Так что можешь спокойно есть свой завтрак.

Филин кивнул:

— Если бы она приказала отравить меня, ты бы сказала то же самое.

Минцера вздохнула:

— Я, наверное, заслужила такое отношение.

Филин снова стал внимательно потрошить хлебцы. Неожиданно в облаке голубых шелков в комнату вплыла сама Миледи Исива. Филин застыл от возмущения, когда она наклонилась к нему и, благоухая духами, поцеловала в бровь.

— Как ты себя чувствуешь, мой милый бедный мальчик? Да ты почти ничего не съел.

— Вас это удивляет? — спросил он.

Миледи Исива плотно сжала губы.

— Я заплатила за тебя десять империалов. Вряд ли я стала травить тебя. Если бы ты не был так чувствителен, хацет не причинил бы тебе вреда.

Филин не ответил, но страх и недоверие в его глазах тронули даже Миледи Исиву.

— Ты закончил завтрак? — спросила она.

Он кивнул, и она знаком приказала ему следовать за ней. Он послушно пошел, отстав на положенные три шага.

В дверях библиотеки она остановилась и с легким раздражением сказала:

— Я кое-что забыла у себя в будуаре. Пойди развлеки пока моего гостя.

— Может быть, я могу принести это вам, милостивейшая Миледи?

— Делай, как я сказала.

Она открыла дверь, мягко втолкнула его в комнату и сразу же закрыла за ним дверь. Он услышал, как в замке повернулся ключ. У высокого окна стоял какой-то человек и смотрел на улицу сквозь задернутые шторы. Когда он повернулся, у Филина перехватило дыхание. Он видел этого человека во сне: молодой, худой, с орлиными чертами лица, а на руке — кольцо с большим зеленым камнем. Пока они рассматривали друг друга, на лице у человека сменилось несколько выражений, в точности как Филин видел во сне. С легкой улыбкой он поманил Филина. Потом взял его за подбородок и повернул лицо к свету, почти так же, как делала Миледи. Он потер зеленеющие синяки.

— Это Исива сделала? Или приказала, чтобы это сделали?

— Нет. Меня избил мой брат.

— Брат? — От удивления его голубые глаза расширились, взгляд скользнул по повязке на левом запястье Филина.

— Еще до того, как продал меня.

— Как тебя зовут, мальчик?

— Филин.

— Филин? Почему?

— Норка так назвала меня. Она сказала, что у меня глаза как у филина. — Неожиданно нахлынули воспоминания: совсем молодая порывистая Норка излагает ему правила: «Если ты хочешь быть одним из нас, тебе нужно новое имя. Вот как у меня: я — Норка, а не Фриса. А ты будешь Филином. У тебя глаза филина, да и зрение тоже. Филин видит в темноте, а ты можешь заглянуть в темные глубины души. Это очень помогает, когда просишь милостыню, — сразу узнаешь, кто может посочувствовать и раскошелиться».

Воспоминания причиняли боль. Глаза наполнились слезами, но он прикусил губу, решив, что ни за что не заплачет. На лице незнакомца отразилось сочувствие, и он пригладил взъерошенные волосы Филина.

— Эх, Филин, — вздохнул он грустно.

Именно эта нежность сломила его решимость. Слезы хлынули из глаз мальчика, и незнакомец, приобняв, мягко привлек его к себе. Филин постарался унять слезы и оттолкнул его. Ничего не говоря, мужчина дал ему носовой платок.

Филин вытер глаза и высморкался.

— Обычно я не такой плакса, — сказал он с отвращением. — Извините.

В ответе мужчины сквозил цинизм:

— Я тоже не всегда такой мягкий. Меня зовут Цитанек. И давно ты здесь, Филин?

— Четыре ночи и три дня.

— А чем ты занимался до того, как твой брат продал тебя?

— Просил милостыню у Храмовых Ворот.

Цитанек приподнял брови.

— А ты довольно чистый для трущобной крысы. — В его тоне прозвучала насмешка. — Должно быть, тебе нравится твоя новая жизнь — вдоволь еды, новая одежда, удобная постель.

— И такие красивые украшения, — откликнулся Филин, показав на рабский браслет. — Я ненавижу это. Даже если еда не отравлена, то слишком острая. Кровать настолько мягкая, что душит меня, а от одежды все чешется. Уж лучше бы я был дома, и пусть в нем полно грязи и паразитов. Может, жизнь в Трущобах и труднее, но здесь я всего лишь собственность Гитивов. И вы думаете, мне нравится все это? О, боги! — Он повернулся и пошел прочь. Но на полпути к двери остановился. — Я даже не могу обидеться и уйти, — добавил он. Несмотря на гнев, ему стало весело. — Она нас заперла.

Они оба неожиданно рассмеялись.