— Так, как она хотела сама.

— Она послала нам сообщение…

— Только когда поняла, что умирает, — сказал друг Кэрила.

— Почему? — Кэрил смотрел на счастливое лицо Эмберил. — Почему она решила умереть среди… среди людей? — Он указал на кухарку.

— Я думаю, мы этого никогда не узнаем, — тихо ответил ему друг. — Хотя я и догадываюсь, — добавил он, но так тихо, чтобы не услышал убитый горем Кэрил, и подошел к колыбели. Это был наспех приспособленный для кроватки деревянный ящик. Незнакомец что-то шепнул, и малышка очнулась от чар, вздохнула и захныкала.

— Все ли с ней в порядке? Что там говорила служанка… — Голос Кэрила звучал испуганно. — Она не мерт… — Он не мог говорить.

— Нет, — сказал его друг как-то таинственно. — Не бойся. Служанка сказала, что никогда не видела ничего подобного. Но малышка прелестна…

Ах! — Он замер в благоговейном восхищении, потом повернул малышку к Кэрилу. — Смотри, смотри на ее глаза!

Кэрил склонился над девочкой, погладил пальцем крохотную щечку.

Малышка повернула голову и открыла большие глаза. Она инстинктивно искала пищи, любви и тепла.

— Они… золотистые! — прошептал Кэрил. — Золотистые, как солнце!

Такого еще никогда не случалось среди нашего народа… Интересно…

— Это дар ее отца — человека, без сомнения. Хотя я не встречал ни одного из людей с такими глазами. Но и этот секрет Эмберил унесла с собой.

— Он покачал головой и вздохнул. — Ее дочь так же прекрасна, как была она сама. — Он завернул девочку в одеяло. — Теперь, мои друг, пора. Мы достаточно долго пробыли в этой странной, ужасной земле.

— Да, — сказал Кэрил, но не двинулся с места. — А как же Эмберил?

— Оставим ее среди тех, с кем она выбрала быть в свой последний час, — ответил друг Кэрила. — Возможно, один из богов примет ее теперь и проводит ее блуждающий дух домой.

— Прощай, сестра, — прошептал Кэрил. Он взял букетик, поцеловал ее руки и осторожно положил цветы в карман.

Друг Кэрила проговорил слова на древнем языке, чтобы снять чары с гостиницы. И два незнакомца, держа на руках малышку, исчезли из комнаты, как исчезает серебристое облако от солнечных лучей.

И девочка была так же очаровательна, как и ее мать. Ибо говорят, что в давние времена, прежде чем соблазниться злом, самой красивой из рас, когда-либо созданных богами, были людоеды…

Последний отзвук вечернего звона колоколов со сторожевой башни Храма Паладайна сменился звуками захлопывающихся дверей и ставен, скрежетом ключей, поворачиваемых в засовах, и пронзительными протестами любопытных кендеров, выдворяемых из лавок, где они рассматривали товары. Шесть ударов колокола возвестили о завершении трудового дня. Лавочники закрывали свои магазины, покупатели, забежавшие за покупками в последнюю минуту, раздосадованно выходили наружу, все еще сжимая в руках деньги.

— Маркус, мы закрываемся, — поторопила Йенна своего молодого помощника. Покинув свой пост у двери, юноша принялся проворно закрывать тяжелые ставни, защищающие граненые стекла окон.

В магазине наступили сумерки. Йенна улыбалась. Она любила свою работу, но это время ей нравилось больше всего. Все покупатели уходили, шум их голосов стихал, и она оставалась одна. Она не спешила уходить, прислушиваясь к тишине, вдыхая запахи, которые, даже если бы она потеряла зрение и слух, сказали бы ей, что она находится в магазине волшебных вещей: аромат лепестков розы, пряные, крепкие запахи корицы и гвоздики, тяжелый, обморочный дух от высохших крыльев летучих мышей и заскорузлых панцирей черепах. В эти часы запах был сильнее всего: солнечный свет порождал благоухания, а темнота усиливала их. В дверном проеме появился Маркус.

— Что-нибудь еще я могу сделать для вас, госпожа Йенна? — Пылкому молодому человеку не терпелось выказать свое рвение. Он был недавно нанят и уже безнадежно влюблен в нее, как только девятнадцатилетний может быть влюблен в женщину пятью годами старше. Впрочем, в Йенну влюблялись все ее помощники. Она даже рассчитывала на это и была бы разочарована и, возможно, разгневана, если бы этого не произошло. Тем не менее она нисколько не заигрывала со своими юными приказчиками, всегда оставаясь сама собой — чего было более чем достаточно благодаря ее красоте, могуществу и окружавшей ее таинственности. Йенна была влюблена, и это знали все в Палантасе.

— Нет, Маркус, — заявила Йенна, хватая метлу и принимаясь оживленно мести пол, — можешь отправляться на Кабанью Голову на ночную пирушку со своими дружками!

— Они просто дети, — презрительно отозвался Маркус, не отрывая от нее глаз и с восхищением глядя на каждое ее движение. — Я предпочел бы остаться и помочь вам прибраться.

Йенна шутливо вымела за дверь вместе с сором и несколькими мятными листками и горящего желанием помочь Маркуса.

— Я уже говорила: здесь, в магазине, ты ничем не можешь быть для меня полезен. Будет лучше для нас обоих, если ты не будешь вмешиваться. Я совсем не хочу, чтобы твоя кровь была на моих руках.

— Госпожа Йенна, — начал было Маркус, — мне вовсе не страшно…

— К тому же у тебя нет ни малейшего представления о том, что находится здесь, — прервала его Йенна, улыбкой смягчая резкость своих слов. — Вон в том футляре лежит брошь, которая способна забрать твою душу и отправить — причем совсем для тебя незаметно — прямиком в Бездну.

Рядом — колечко, у которого хватит силы вывернуть тебя наизнанку. А там, на длинной полке, видишь магические книги? Если ты переусердствуешь, разглядывая надписи на их обложках, вполне можешь, оторвавшись от этого занятия, оказаться безумцем!

Маркус был несколько ошеломлен, но не собирался показывать этого.

— Откуда у вас это все? — спросил он, вглядываясь в утонувший в сумерках магазин.

— Из разных мест. Волшебница Белой Мантии дала мне брошь, похищающую душу. Брошь эта злая, как видишь, и она никогда не собиралась ею пользоваться. Волшебница выменяла на эту брошь несколько магических книг, которые были у меня, — она давно их искала, но никак не могла раздобыть.

А помнишь гнома, приходившего утром? Он принес эти ножи, — Йенна указала на выставленный в витрине футляр, в котором миниатюрные ножи и кинжалы были сложены в узор, напоминающий веер из листьев.

— Они волшебные? Я не знал, что магам можно носить оружие!

— Мы не можем пользоваться мечами, а ножи и кинжалы допустимы. Эти ножи не волшебные, но гномы делают много такого, что можно потом заколдовать. Маг, если захочет, может наложить заклятие на один из них.

Выслушав все это, юноша все же отважно возразил:

— Вы, госпожа Йенна, не боитесь, так почему же я должен?

— Потому что я знаю, как обращаться с такими волшебными вещами, а ты — нет. Я ношу Алую Мантию. Я прошла Испытание в Башне Высшего Волшебства.

Когда ты пройдешь такой же путь, тогда сможешь зайти в мою лавку. А пока,

— добавила она с очаровательной улыбкой, ударившей в голову молодому человеку, как пряное вино, — ты будешь охранять мои двери.

— Конечно, буду, — восторженно пообещал Маркус, — и… и, пожалуй, изучу магию…

Пожав плечами, Йенна кивнула. Все ее помощники, появившись у нее на работе, для начала заявляли нечто подобное, но никто из них не воплотил в жизнь своих намерений. В этом Йенна не сомневалась. Она никогда не нанимала никого, имевшего хотя бы мизерные способности к колдовству, — ее товары могли оказаться слишком сильным искушением для юного волшебника.

Поэтому она и выбирала сильных молодых людей для охраны своей двери, а не способных к магии умниц.

Только те, кто имел право носить Мантию Магов, да несколько торговцев волшебными товарами допускались в магазин Йенны. На его дверях красовались три луны: серебристая, красная и черная. Луны были символами тех, кто использовал магические силы, и несколько лавок в Ансалоне, которые торговали магическими изделиями, были отмечены этими знаками.