Хорошие вина и чай были единственной слабостью Александра Васильевича. На них он не жалел денег. С детства осталась и привычка к «красному» мартовскому пиву, которое по матушкиному рецепту зарубалось в лед. Но и в питье придерживался правила: «умеренность и норма». Если случайно рука Суворова тянулась за лишней рюмкой, должен был вмешаться адъютант. Причем всегда повторялся один и тот же разговор. Александр Васильевич спрашивал, по чьему приказу тот действует, на что следовал ответ: «Фельдмаршала Суворова». «Ему должно повиноваться», – объявлял полководец и послушно отставлял рюмку или тарелку. Сценка запоминалась и служила наглядным уроком для остальных офицеров, как и непременный послеобеденный сон, позволявший до ночи оставаться в хорошей форме. Сон считался и лучшим лекарством при всех недугах, от которых тяжело страдал Суворов, никогда не обращавшийся к врачам. Он любил повторять эпиграмму на врачей Лукилия, поэта времен Нерона:

Обрушившаяся на него еще в раннем детстве болезнь дорого обходилась Суворову, заставляя бороться со слабостью, с время от времени возвращавшимися болями, судорогами. Родные вспоминали: матушка, сколько могла, облегчала недуг сына, но и учила его превозмогать усталость и боль. Где шуткой, лаской, а где и строгостью. В памяти Суворова так и отложилось, что строгость – тоже проявление любви. Главное – научить человека не расслабляться, не жалеть себя, не печалиться над своими бедами: «пожалеть проще, чем на ум наставить».

Казалось, все шло к тому, что у младшего Суворова будет хорошая, образцовая семья. Хозяйственные навыки. Умение устраивать дом. Образ матушки, к месту погребения которой Василий Иванович вернется, выйдя в конце 1760-х годов в отставку. Видя слишком большую увлеченность сына службой, он сам позаботится о невесте для него. Слов нет, в сорок три года пора подумать о собственном гнезде!

Но после рождения дочери Варюта, как ласково звал ее муж, закружилась в вихре светских удовольствий. Молодая – почти на двадцать лет моложе супруга, – теперь уже богатая, принятая в свете и вынужденная постоянно пребывать в одиночестве. Память о матушке не давала Суворову возможности задуматься о супружеской неверности. В его представлении жена офицера всю жизнь была обречена ждать мужа, заботиться о доме, быть хозяйкой. Решение о разводе было мгновенным, хотя далеко не простым. Навсегда отобрав у матери дочь, Александр Васильевич долго колеблется, готовый искать хоть какую-то возможность совместной жизни. Растянувшиеся на годы попытки примирения не приносят результата: Варюта не хочет понять своей вины, тем более ограничивать себя домашними заботами.

Очередное увлечение Варюты приводит к окончательному разрыву. Суворов даже не хочет признавать своим родившегося в это время сына. Аркадий останется с матерью и только подростком будет признан отцом и взят им в последние суворовские походы. Но внутренней близости между ними так и не возникнет. Хоть отличала Аркадия Александровича Суворова-Рымникского и отцовская преданность военному делу, и дружба с солдатами, и редкая отвага. Погиб Аркадий через десять лет после смерти отца при переправе через ту самую реку Рымник, которая вошла в их фамилию: Суворов-младший бросился спасать не умевшего плавать своего кучера и, сломав руку, утонул.

Суворов возвращает до рубля полученное от тестя приданое Варюты, а позже выделяет на содержание жены значительные средства, предоставляет ей для жилья московский дом у Никитских ворот, унаследованный от Василия Ивановича.

За всеми этими поступками – чувство долга, но не движение сердца. Душевный отклик вызывают в нем только сестры и память о матушке.

Памятью о родительском доме объясняется и удивительная забота Суворова о семейном устройстве его крепостных. Александр Васильевич лично следит, чтобы все молодые парни в его деревнях находили себе суженых, помогает их обзаведению, настоящим несчастьем считает, если кто-то остается холостым. И никого не обременяет поборами и налогами. Каждая принесенная ему в подарок корзина грибов или лукошко лесных ягод записываются в счет оброка. «Я по вотчинам ни рубля, ни козы, не токмо кобылы не нажил», – с гордостью отвергает генералиссимус предложение начать извлекать из поместий доходы, и еще: «Никого не осиротил, ни одной лишней капли крови не пролил, вдов солдатских глупостью своей не плодил».

В суворовской «Науке побеждать» есть строки: «Солдат дорог; береги здоровье. Кто не бережет людей – офицеру арест, унтер-офицеру и ефрейтору – палочки, да и самому палочки, кто себя не бережет. Богатыри, неприятель от вас дрожит, да есть неприятель больше и больницы: проклятая немогузнайка, намека, загадка, лживка, краснословка, краткомолвка, двуличка, бестолковка. От немогузнайки много, много беды. За немогузнайку офицеру арест, а штаб-офицеру арест квартирный».

Он прожил трудную жизнь и принял горький конец, не удостоенный никаких государственных почестей. Но незадолго до смерти, прикованный к постели, Суворов вернулся к своей любимой мысли, что доброта должна быть справедливой. Прежде всего справедливой. Этот завет оставила ему матушка.

Почти тринадцать лет, связанных так или иначе с домом у Никитских ворот. Как ни заботился Суворов о своем хозяйстве, походная жизнь, трудно складывавшиеся отношения со двором, и особенно с Павлом I, ссылка не могли не давать о себе знать. Когда в 1798 году Суворов неожиданно предоставляет дом для пользования Варюте, в нем уже достаточно ветхостей. Варюте наследовал сын, трагически погибший в 1811 году. Годом позже все домовладение сгорело. Остовы домов довелось восстанавливать уже другим владельцам.

Генерал-майор, почетные граждане, купцы, московская купчиха 1-й гильдии, ставшая во втором браке «женой шведского подданного» Гагмана, как числилось в документах… И это единственная «шведская» деталь в связанных с жизнью Суворова обстоятельствах. Кстати, на средства Гагмана, может быть, поверившего в шведскую версию Суворова, и была установлена в 1913 году Московским отделением Военно-исторического общества находящаяся ныне на доме мемориальная доска.

Еще одна из заповедей суворовской науки побеждать: «Храни в памяти своей имена великих людей». Соблюдена ли она в отношении великого полководца? Правда, появился в не имеющем никакого отношения к Суворову районе конный памятник. Бок о бок с фигурами героев Ерофеева «Москва-Петушки», которые соорудил водочный завод «Кристалл», о чем гласит соответствующая надпись на их постаменте. Но потерял свое имя Суворовского – Никитский бульвар. Баланс остался ненарушенным. Никто по-настоящему не заинтересовался и тем, как вошел суворовский дом в биографию А. С. Пушкина. После пожара 1812 года он был восстановлен Н. Я. Свербеевым. В 1830-е годы владение занимал Никита Андреевич Вейер, французский вице-консул, купец 2-й гильдии, занимавшийся ростовщичеством. В 1831 году Пушкин заложил у Вейера бриллианты Натальи Николаевны. Сохранились заемные письма от декабря 1830-го и января 1831-го, выданные ростовщику П. В. Нащокиным за взятые им в долг семь тысяч рублей с передаточной надписью на имя Пушкина. Улаживание долга произошло позже и доставило поэту немало горьких минут. Так или иначе, это был один из пушкинских адресов в старой столице.

Никитский бульвар без преувеличения можно назвать «литераторскими мостками» старой столицы: столько имен литераторов и деятелей культуры с ним связано. Вместе с тем это один из районов Москвы, на которых особенно ярко прослеживается ход исторического формирования города от Средневековья до наших дней.