Джеймс хорошо знал, что раньше девяти ужин не начнется. Ив сказала ему, что он может и не появляться раньше, не тратя два часа на предшествующие ужину светские разговоры. Однако, чтобы не обижать Ив, согласившуюся быть хозяйкой вечера, данного в честь начала строительства его собственного отеля, Джеймс решил все-таки приехать в половине восьмого вечера.

Из-за Ив… и из-за Алисон.

Джеймс не видел Алисон с понедельника, когда уехал в Австралию, однако и там его преследовал образ ее пылающих щек и сияющих изумрудных глаз, робко и вместе с тем настойчиво возникавший в его сознании много раз, даже в самые неподходящие для этого моменты: когда ему приходилось разбираться со строительными проблемами… и тогда, когда он вспоминал Гуинет.

Джеймсу хотелось встретиться с Алисон, побыть рядом с ней. Наверняка, подумал он, когда перед ним окажется женщина из плоти и крови, а не ее идеальный образ, неуместные мысли исчезнут.

Он нашел ее на одной из открытых террас Замка. Она стояла совершенно спокойно, глядя через перила на город. Ее золотистые волосы отсвечивали всеми цветами радуги от струящихся внизу огней города. Так же радужно отсвечивало блестящее вечернее платье.

Джеймсу не было видно ее лица, но он мог представить себе, как оно прекрасно; ему пришлось признаться – его чувства не развеялись при их встрече.

И тихо, очень тихо, он спросил – скорее себя, свое сердце, чем ее:

– Вы чувствуете себя виноватой?

У Алисон при звуках его голоса учащенно забилось сердце. В дни, когда его не было, она думала о нем и дала себе слово, что будет говорить с ним так, как говорит со всеми, откровенно и просто. А если она покажется ему безнадежно наивной? Ничего, пусть так и будет – она такая, какая есть. Но теперь, когда она повернулась к Джеймсу, мужество покинуло ее. Отвечая ему, она отвечала и самой себе – честность должна была проявиться немедленно.

– Очень, – призналась она. – А откуда вы узнали это?

– В первый раз, когда мы говорили с вами и я выразил надежду, что вы приедете в Гонконг, вы упомянули о свадьбе, которая должна была состояться как раз в этот уик-энд, где вы тоже должны были присутствовать.

– Я уже забыла, что говорила вам об этой свадьбе!

– Вы должны были быть свидетельницей невесты?

– Нет. – Она покачала головой, и лунные отсветы разлетелись по всей веранде. – Я должна была быть невестой.

– Алисон… я очень виноват…

– Спасибо, Джеймс, но ничего страшного не случилось. Этот брак не должен был состояться.

– И все же, – тихо напомнил Джеймс, – вы почувствовали какую-то вину.

– Не из-за этого. – Она отрицательно покачала головой. – Я виновата перед своими родными, особенно перед бабушками и дедушками. По некоторым чисто личным причинам, они не хотели, чтобы я ехала в Гонконг. Им бы хотелось, чтобы я, приехав сюда, ужаснулась и первым же рейсом улетела назад.

– Но вы не улетели.

– Да.

– Так что вы не возненавидели Гонконг.

– Нет, конечно, – тихо ответила Алисон, стараясь следовать своему обещанию, – я полюбила его.

Когда в Замок приехала Мейлин, Сэм сразу же почувствовала это. Он ждал ее, беспокоился из-за ее отсутствия, удивлялся тому, что она решила приехать позже и одна. Но когда он увидел ее поднимающейся по мраморной лестнице дворца, его тревога рассеялась.

Она просто хотела появиться на сцене как можно более эффектно – и ей это удалось. Все оставили свои занятия и повернули головы в ее сторону, пока она медленно, по-королевски спускалась по ступенькам в зал. На ней, правда, не было короны, но она в ней и не нуждалась: ее блестящие черные волосы, уложеные в великолепную прическу, казалось, сверкали ярче, чем коронные бриллианты.

Разумеется, на таком званом вечере, как сегодняшний, действовали неписаные, но отлично известные всем присутствующим правила одежды: фраки для мужчин и длинные шелковые платья для женщин. Но Мейлин Гуань решилась явиться на этот праздничный прием в брюках. На ней был элегантный, дорогой костюм – с первого взгляда было видно, что он от Шанель. Блестящие складки золотого ламе соблазнительно облегали ее совершенный бюст и затем ниспадали на свободные, струящиеся брюки.

Сэм, наверное, первым отвел бы взгляд от этой золотой богини, но заглянув в ее глаза, увидел там боль и тут же понял всю правду – именно так Мейлин и удалось выжить в жестоком и презирающем ее мире. Она сама бросала вызов ему, открыто демонстрируя, что она – другая, и открыто радовалась своей уникальности.

Но Сэм знал, что радости тут мало, – Мейлин терпеть не могла быть в центре внимания, просто она считала, что у нее нет выбора. У нее экзотическая внешность, на нее обращают внимание независимо от того, чем она занимается и как одета; предоставляя возможность разглядывать ее, Мейлин обретала чувство собственного достоинства и сохраняла, хотя бы отчасти, контроль над собой.

Поэтому Сэм не стал отворачиваться: он продолжал смотреть на нее обеспокоено и сочувственно, пока Мейлин медленно проходила сквозь ряды самых богатых и знаменитых людей Гонконга. И как только она поздоровалась со всеми, он спас ее.

Мне нужно поговорить кое о чем с моим архитектором, – заявил Сэм, похищая ее из общества.

Выведя ее на благоухающую от цветущей плюмерии террасу, он тихо сказал:

– Вы добились своего.

– Разумеется!

Она отвечала резко и агрессивно, потому что ее сердце кровоточило.

– Я – не из их числа, Мейлин. Я ваш друг. Хотел бы быть им.

Его слова или, по крайней мере, та нежность, с которой он произнес их, смутили ее.

– Вы хотели о чем-то поговорить, Сэм? Что-то с проектом?

– Нет, – улыбнулся Сэм. – Сентиментальное путешествие?

– Извините?

– Я просто думал, где вы можете быть, почему вы решили приехать одна, вместо того, чтобы выехать с нами. Я волновался.

И опять какая-то безответственная и опасная часть ее души хотела подтолкнуть ее признаться ему во всем. Да, это было именно сентиментальное путешествие. Сначала она проехала мимо того места, где когда-то жила с Джулианой – места, где сначала она была так счастлива, а потом так несчастна. Потом она доехала до Маунт камерон-роуд, откуда открывался вид на дом Вивьен Жун в Долине Счастья – место, где жила Джулиана, когда она встретила Гарретта Уитакера и где родилась сама Мейлин. Теперь там опять жила, как и обещала, ее мать. Недавняя покупка Джулианой Гуань этого дорогого дома еще раз доказывала, что она не освободилась от своих романтических представлений о выдуманной ею любви.

Настоящего в этой любви Гарретта Уитакера и Джулианы Гуань было только одно – их ребенок, их дочь, принадлежащая двум мирам… и ни одному из них она не нужна.

– Джейд?

– Мне просто хотелось прокатиться по городу. – Ей удалось изобразить сияющую улыбку, натянуть на лицо радостную маску. – Ну, а как вам показался Замок, Ковбой?

– Он великолепен.

– Но вы почему-то нахмурились?

– Мне кажется, он несколько претенциозен.

– Для того, чтобы показать, что ты – король горы?

– Именно. Или, – тихо добавил Сэм, – чтобы заставить себя поверить в то, что у тебя есть право ослепить дракона.

– Что вы знаете о фэншуй, Алисон?

Сэр Джеффри Ллойд-Аштон задал этот вопрос во время перерыва между пятым и шестым блюдом. Всего полагалось по семь перемен, согласно кантонскому меню, которое было исполнено одним из лучших гонконгских шеф-поваров. Всего за столами в банкетном зале Замка сидело сорок человек. Зал был украшен репликами флорентийских фресок, над головой сияли венецианские люстры, и в каждом углу зала стояло по статуе работы Донателло.

За круглым столом красного дерева с искусной резьбой рядом с хозяином и хозяйкой сидели почетные гости. Беседа лилась свободно, как и рисовое вино. Джеффри был мастером застольной беседы, однако не менее ловко мог разговорить и гостей, умея придать значение и важность даже самому незамысловатому рассказу.