– Джулиана?

– Не уверена, что она все забыла.

– Но она теперь старше и мудрее.

– Мейлин всегда была мудрой, – возразила Джулиана, вспоминая, как ее малышка скрывала свои муки, чтобы не тревожить мать. – Я хочу дать ей возможность увидеться со мной, Ив, если она захочет. Она вернулась в Гонконг, чтобы построить нечто прекрасное там, где была так несчастна когда-то. Но я не хочу вмешиваться. Это было бы нечестно с моей стороны.

Ив снова глубоко вздохнула, пережидая новый приступ боли. Когда она заговорила, ее голос был так спокоен, что посторонний никогда не догадался бы о безмолвной битве, которую она вела.

– Я собираюсь увидеться с ней, Джулиана.

– Ты? – прошептала Джулиана. – Когда?

– В следующую субботу. Джеффри дает званый ужин в честь начала строительства «Нефритового дворца».

– И Мейлин будет там?

– Джеймс сказал, что она придет.

– Ты не сказала Джеймсу, что она моя дочь?

– Разумеется, нет. Я обещала тебе, что никто не узнает об этом, Джулиана, и ты знаешь, что я никогда не нарушаю обещаний.

– Знаю. – В голосе Джулианы слышалась гордость за свою подругу, обладающую редким даром чувствовать сердца других. – Я рада, что ты увидишь ее, Ив.

– Может быть, ты тоже хочешь прийти на этот вечер, Джулиана? Я могу спросить Джеффри, и тогда ты тоже…

– Нет, – спокойно возразила Джулиана. – Спасибо за предложение, Ив, но Мейлин должна сама захотеть встретиться со мной. После всего того, что произошло между нами, после всех лет, что прошли со времени нашей последней встречи, мы просто не можем увидеться вот так, случайно…

Мартовский бриз был прохладен и свеж, полночная луна пробивалась сквозь пелену облаков, окрашивая море в неверный серебристый цвет, а песок – в цвет потускневшей слоновой кости. Он бежал, а волны шуршали по песку. И все же он услышал отдаленный гром, чьи раскаты прокатились по ночи.

Но это был не гром. Хотя он еще не знал, что это, этот звук положил конец всем его мечтам и надеждам, он повернулся и побежал назад, к дому… и в этот момент небо перед ним окрасилось в оранжевый цвет, подсвеченное алым внизу.

Он ускорил бег, сердце вырывалось из грудной клетки, и тут ночную тишину разрезал вой сирен. «Неважно, – сказал он себе. – Даже если дом загорелся, там никого нет – она ведь в Лондоне спокойно спит в своей постели, и ей снятся сны о нашей любви».

Но почему-то эти здравые мысли, которыми он пытался успокоить себя, не действовали, и он вспоминал ее голос, ее пожелание спокойной ночи – он пропустил самое важное, то, что она хотела приехать к нему. Она слишком соскучилась по нему и, несмотря на усталость от беременности, была так рада носить их малыша, что у нее хватило энергии доехать до Уэльса.

Ее автомобиль был здесь, безжалостно освещенный адским пламенем, пожиравшим их приморскую резиденцию. Пожарные попытались не пустить его – но он был сильнее их, его любовь к жене была сильнее всего на свете.

Он задыхался от дыма и огня, но пытался проникнуть все глубже в дом, ему чудился ее жалобный зов: «Джеймс, помоги мне! Пожалуйста, помоги!» Казалось, он видит тень на фоне огня – ее силуэт сквозь дым и пламя – и даже может разглядеть в ее утробе их сына, который тоже зовет его, веря, что папа спасет его из огня…

Джеймс проснулся, задыхаясь, словно в ту далекую ночь. Его легкие наполнял свежий чистый воздух, но он все равно задыхался, на этот раз от жгучей, острой боли. Это был сон, единственный, который с тех пор снился ему, кошмар, перед которым был бессилен даже дневной свет, потому что он почти с начала и до конца был правдой, неистребимым воспоминанием о его безнадежной попытке спасти свою жену и их нерожденного сына.

Но Гуинет не звала его, как и их сын: они погибли мгновенно, не успев проснуться, не успев ужаснуться виду пламени. Ни Джеймс, ни кто другой ничего не смогли бы сделать для их спасения.

Джеймс чуть не умер от ран, полученных на пожаре, и если бы не одна мысль, не одно зловещее предчувствие, он скорее всего позволил бы своему телу умереть.

– Это был не простой несчастный случай, Джеймс, не просто взрыв из-за утечки газа. Это была бомба. Гуинет убили.

Так сказал ему однокашник по Кембриджу, теперь работавший в Скотленд-Ярде и приехавший в госпиталь, чтобы лично сообщить Джеймсу ужасную новость.

Однако из углей дома в Уэльсе не удалось раздобыть никаких зацепок – несомненно, убийца был профессионалом, наемным киллером. Пластиковая взрывчатка – классическое оружие террористов; подложена она была так искусно, что менее тщательное расследование, скорее всего, пришло бы к выводу, что это несчастный случай. Именно потому, что убийца был так искусен в исполнении своего замысла, Скотленд-Ярд решил дать ему понять, что он преуспел – пока дело не было раскрыто, никто, ни пресса, ни журналисты, так и не узнают, что смерть Гуинет Дрейк вовсе не была следствием нелепого несчастного случая.

Джеймс провел немало часов, размышляя над тем, кто же мог хотеть его смерти; очевидно, что жертвой должен был стать он, одиноко спящий в своей постели. У его жены не было врагов. Впрочем, как и у него до этого покушения. Разумеется, у него были конкуренты, соперники в борьбе за самую ценную землю на планете, однако трудно было вообразить, чтобы стремление к обладанию землей могло привести к убийству. Так как Джеймс как раз начал расширять свою империю недвижимости в сторону Тихоокеанского региона, особенно в Гонконг, то было бы логичнее всего искать этого смертельного врага там; это должен был быть застройщик, который мог пойти на убийство, чтобы защитить свою территорию, на которую собрался посягнуть Джеймс.

Доктора не верили, что Джеймс выживет, – у него не было ни физической возможности преодолеть болевой шок и последствия ожогов, ни воли к жизни, которая заставила бы исцелиться его обожженные легкие. Однако после визита его друга из Скотленд-Ярда произошло чудо – он выжил.

Уже на следующий день после выписки из больницы Джеймс примчался в Гонконг и развил гораздо более дерзкую, более агрессивную строительную программу, чем та, что была придумана при Гуинет, ведь если бы она осталась жить, то ему нужно было бы уделять немало времени жене и сынишке. Теперь же каждая секунда его жизни была посвящена одной цели – найти и убить человека, который разрушил его мечту. Ибо как еще выманить чудовище из его логова? Только путем постоянного нападения и лишения чудовища новых частей его драгоценной территории.

Джеймс Дрейк стал богатейшим и наиболее авторитетным застройщиком в Гонконге. Он расширял свое влияние, строя все более великолепные здания, захватывая лучшие земли и самые выгодные контракты. Так прошло четыре года, однако его смертельный враг не поддавался на провокацию. Да, конечно, конкуренция была жестокой, иногда безжалостной, но нигде не было даже и признака физической опасности.

Джеймс терпеливо ждал, как зверь, запертый в клетке, ждет шанса, чтобы броситься на тех, кто посадил его туда, и ненависть росла с каждым днем. Четыре года – и полный ноль, за исключением финансового успеха, который без Гуинет ничего для него не значил. Ему оставалась только сжигающая его изнутри ярость, становившаяся тем невыносимей, чем дольше приходилось таить ее внутри.

И вот через четыре года он начал строить «Нефритовый дворец» – для Гуинет, в ее честь. Она всегда говорила, что это их общая идея. Но насколько помнил Джеймс, это была ее идея, и именно она придумала название. Они были единодушны в отношении цели проекта – отель должен стать зримым символом Гонконга, города, который Джеймс любил с детства, а Гуинет полюбила всего через пару недель жизни в нем.

Гонконг… город, спасший его душу, его сердце, сам его дух – и давший ему самую великую способность – способность любить.

Джеймс не сомневался, что если бы вырос в Англии единственным наследником колоссального состояния своих родителей, он стал бы таким же холодным и недоступным, как они. Они поженились по расчету, и хотя оба были довольны и, наверное, испытывали крайнее облегчение от того, что их рациональный союз так скоро принес необходимый плод мужеского пола, его мать, очевидно, полагала, что на этом ее обязанности в отношении сына и кончаются, а роль отца сводилась к воспитанию сына в свирепой суровости.