— Собери все, что тебе надо постирать и отдай служанке внизу. За меди она с удовольствием избавит тебя от этих хлопот.

Еще в лесу, когда мы шли с баронессой и Шасом, я прихватил себе походный мешок одного из погибших бойцов (мои вещи забрал Оррин). Поэтому за все время нашей бешеной скачки у меня до собственного мешка руки так и не дошли — он так и проболтался, притороченный к седлу. А в том мешке были все вещи, что я захватил из дома, человеческая одежда (не мешало бы ее отстирать от вони подземелий) и так еще кое-что по мелочи. Пора разобрать накопившееся барахло и решить, что оставить, а с чем расстаться. Так как ночь на дворе и хотелось бы поспать хоть чуть-чуть, вытряхиваю все из мешка и начинаю быстро сортировать. Это — в стирку, это — на выброс, это — спрятать и подальше. А это что? Эльфийская коса! А я был уверен, что давно ее выкинул где-нибудь. Странно, мне казалось, что она была намного толще и короче. Что такое? Я вопросительно посмотрел на наблюдающего за моей возней Оррина.

— Это мой тебе подарок.

Не понял. Так теперь я должен хранить эти патлы всю оставшуюся жизнь, если это его подарок?

— Посмотри внимательнее.

Ну, и на что тут смотреть? Конечно, из этих волос вышел бы неплохой парик для какой-нибудь чеданской купчихи, но я то тут причем. Начинаю вытаскивать косу из кучи вещей, стараясь не порезаться, как в прошлый раз, о лезвия. Какая-то странная стала коса — тонкая, длинная, с черным плетеным узором (что-то не припомню у Эльдариона темных прядей).

Только когда появилась резная деревянная рукоять, я сообразил, что держу в руках плеть. И какую! Длиной около двух саженей, с лезвиями и вплетенным в самый кончик тяжелым эльфийским боевым украшением. Рукоять легла очень удобно в ладонь (орк явно вырезал ее сам для меня). Любимое (после дубинки, конечно) орочье оружие — боевая плеть. Серьезная вещь. Если верить слухам, орки спокойно своей плетью перешибают хребет степным волкам. Оррин был доволен произведенным впечатлением. Не став слушать мои благодарности он отвернулся к стенке и заснул.

Я уже стал раздеваться, собираясь поспать хотя бы несколько часов, как в комнату тихо вошел Рорин. Он подошел к спящему брату, прислушался к его дыханию и кивнул мне, показав на дверь. Понятно, сладкие сны отменяются. С тяжелым вздохом, опять надел сапоги и вышел из комнаты.

— Малыш, пойдем, поможешь парням с охраной.

Я, если сказать прямо, был слегка в недоумении. Неужели мои услуги все-таки понадобились? До этого я чувствовал себя не столько членом отряда, сколько ценной посылкой, которую необходимо обязательно доставить до адресата. Причем посылкой настолько ценной, что есть куча желающих ее доставить, правда, по разным адресам.

— Что от меня требуется? — Внимательно смотрю на дядюшку, мне интересна его реакция на мои слова. — Или ты опять имеешь в виду эльфийское колечко, а я так, приложение к нему.

Рорин понимающе хмыкнул, видимо вспомнил мой облом около поместья (но ведь мои сведения очень им пригодились, так что я не совсем бесполезен). Он сильно нагнулся и прошептал мне на ухо.

— Нет, на сей раз понадобился именно ты. Все устали, Шас сегодня нам не помощник, а парням надо хоть часок соснуть. Если нам повезет и ночью будет тихо, то на рассвете мы быстренько переместимся к нашему человечку. Тут совсем недалеко, но у нас двое больных на руках, значит, нужна не столько скорость передвижения, сколько аккуратность перевозки. Если длинноухие просто следуют за нами, то их совсем мало и мы сможем отбиться своими силами. Если же планируют силовую операцию, то, скорее всего, прихватили с собой отряд Эль, это тридцать бойцов — для нас это многовато. Так что придется хитрить, а для этого нужны силы.

Во время разговора Рорин не стоял спокойно: он, то внимательно осматривал коридор, то замолкал, прислушиваясь, как будто подозревал, что из стен торчат эльфийские уши. Все это выглядело, учитывая весьма внушительные размеры орка, слегка настораживающе. У Рорина был небольшой Дар и вполне может быть, что он чуял что-то (не мог же он специально вгонять меня в состояние паники, ведь тогда я стану совершенно бесполезен), однако прямо сказать мне о наличии эльфов в пределах досягаемости он так и не удосужился. Что настораживало еще сильнее.

— Так что тебе надо, только скажи прямо, без всех этих пояснений.

— Малыш, куда уж прямее? Иди в конюшню, смени бойца и сиди тихо до утра. Это достаточно понятно?

Странный он все-таки. То даже в кусты ведут с сопровождением, то выкидывают из дома под весьма сомнительным предлогом.

— Хорошо, только возьму несколько вещей потеплее.

Тихонько прокрадываюсь в нашу комнату и начинаю скидывать в свой мешок кое-что из своего арсенала. Пора вспомнить, что не всю жизнь мне сопли вытирали орочьи няньки. Когда человеку почти двадцать пять, он успевает расстаться со своими романтическими представлениями об окружающем мире и людях. И эльфах. Да и орках. Что-то мне сомнительно, что ночь пройдет без приключений. Если уж орки стали чудить, с их простотой, то явно что-то намечается. Ладно, к утру станет ясно — кто из нас дурак.

Собрав все предметы первой необходимости для встречи с «друзьями», спускаюсь вниз. Прихватив на кухне кувшин парного молока и пару ломтей хлеба с солью (не столько для себя, сколько для Лакомки), отправился к нашим лошадям. Конюшня была небольшая, десять стойл (по пять с каждой стороны), лестница на сеновал у дальней стены. Темно, тепло, от присутствия лошадей в помещении было уютно и спокойно. Боец ждал меня у дверей, пожелал спокойной ночи и ушел. Я внимательно осмотрел все, даже залез на сеновал (судя по нескольким утрамбованным ямкам, он пользовался популярностью у местных служанок и посетителей), подготовил себе удобную лежку около слухового оконца и спустился вниз.

Местечко в общем-то, неплохое, вход один, дверь слегка поскрипывает, своеобразная сигнализация, так сказать. На самый крайний случай размер окошка вполне позволял (при моей-то сухощавости) выбраться на крышу. Конюшня пристроена к дому, так что добраться до своих не составит особых проблем.

На дворе было темно и тихо. Я постоял, посмотрел на звезды, и пошел к лошадям. Лакомка с удовольствием приняла мой подарок в виде ломтя хлеба с солью. Не знаю почему, но рядом с лошадьми я чувствовал себя в безопасности. Естественно, имея дело с длинноухими, нельзя было полагаться на чуткость животных. Но все равно, в последнее время я не любил долго находиться один. Начинали лезть в голову всякие неприятности, произошедшие с нами в последнее время, одолевать сомнения в правильности своих действий и т. д.

Так, все спят, пора приниматься за дело. Моих запасов должно хватить на несколько не приятных сюрпризов незваным гостям. Пусть приходят, а там посмотрим.

Каэльри, глава отряда храмовников Эль, с вожделением смотрел на тихий человеческий постоялый двор. Его интерес к этому зданию был вызван не розовой мечтой стать трактирщиком, и не желанием приобрести столь сомнительную недвижимость, а тем, что там находилось его будущее. Его блистательное будущее. Предметом вожделения была не эльфийская дева, томящаяся в плену у грязных орков, а гадкий человеческий выкормыш, настолько скользкий, что мальчишку не смогли поймать предыдущие перед Каэльри охотники.

Их неудача — шанс для эльфа. Наконец-то у него появилась надежда восстановить свое положение в Доме и рассчитаться со всеми своими «доброжелателями», которые и довели его положения изгоя. Наконец-то он получит возможность вернуть свое, уже почти позабытое имя — Элькари.[3]

Триста лет. Триста лет он вынужден общаться с людьми и орками ежедневно. Для приличного эльфа это слишком тягостное общество. Каэльри готов был умолять о вынесении ему смертного приговора, только бы избавиться от близкого знакомства с этими примитивными животными. Но тот, кто выбирал для провинившегося эльфа наказание, знал что делает. Что такое мгновенная смерть по сравнению с десятилетиями моральных страданий от недостойного его окружения. Первое время, чтобы вынести рядом находящихся людей и не дать им понять о своем отвращении к ним, эльфу приходилось принимать душ по несколько раз на день. А из-за специфического запаха человеческих городов и жилищ (временами от этого амбрэ с трудом удавалось удержать приступ рвоты), он старался говорить как можно меньше — поэтому за ним в отряде закрепилась кличка «Чистенький Молчун». Потом прозвище сократили до «Молчуна», а теперь его отряд почтительно называл своего главу «капитан Мол».