Зара, служанка Джулианы, сразу принялась весело хлопотать и наводить уют в новом жилище хозяйки. Казалось, она радовалась переменам больше своей госпожи, но в этом ничего удивительного не было: с изменением статуса наложницы менялся и статус служанки. Одно только несколько омрачало радость Джулианы: покои Айши находятся по соседству и выходят в тот же дворик, что и ее собственные.

Так уж было заведено в гареме, что женщины, пользующиеся в данный момент расположением господина, селились отдельно от других, чтобы иметь возможность совместно противостоять козням менее удачливых обитательниц гарема, некоторым из них даже разрешалось, в виде особого исключения, ставить в комнатах двери с замками.

В настоящее время в помещениях для фавориток находилось всего пять женщин. Кроме Джулианы и Айши – неповторимая Тамам и блистательная Азиза, а еще юная турчанка Малека, покорившая бея своей целомудренной непосредственностью и непритворной любовью. Что касается жен, то для них в гареме имелись особые привилегированные апартаменты и свой отдельный штат прислуги и охранников.

Джулиана долго не решалась выглянуть в маленький дворик, опасаясь встречи с Айшой. Как они посмотрят в глаза друг другу после того, что случилось ночью? Смогут ли остаться подругами, если невозможно забыть ни одного момента из тех безумств, что они творили вчера на глазах друг у друга, отбросив всякую стеснительность?

Неизвестно, сколько бы времени Джулиана предавалась мучительным размышлениям, но Айша, угадав настроение подруги, первой пришла к ней в комнату и поспешила разрядить обстановку. Посмотрев в глаза Джулианы очень долгим и очень внимательным взглядом, эфиопка улыбнулась самой обезоруживающей улыбкой и сказала:

– Ты можешь сколько угодно мучиться и терзать себя, но все станет ясно лишь тогда, когда ты честно ответишь на один-единственный вопрос: ты чувствовала себя вчера счастливой?

– Да, я могу твердо сказать, что была счастлива вчера, – чуть помедлив, ответила Джулиана, и как только она это осознала, ей действительно стало немного легче. Да, восточные философы, без сомнения, правы. Ведь жизнь – это короткий, ускользающий миг, и надо пользоваться радостями каждого прожитого дня, не задумываясь о будущем. – Прости меня, милая моя подруга, – тихо проговорила она, с виноватой улыбкой глядя в сапфировые глаза темнокожей красавицы. – Прости, что я… на какой-то миг перестала тебе доверять.

Айша осторожно обняла подругу и вытерла краешком своего шарфа капельки слез на ее ресницах.

– Это произошло только потому, что ты ревновала меня к Джаббару. Не возражай! Никакой другой глубокой причины нет. Просто ты забыла одну важную вещь. Чтобы подчинить себе мужчину, нельзя любить его, а нужно лишь пользоваться тем, что он может тебе дать. Вчера нам обеим было безумно хорошо, но разница между нами в том, что ты любила бея, а я наслаждалась его близостью.

– Значит, ты… ты не попала под влияние его одурманивающих чар?

Эфиопка со вздохом покачала головой.

– У меня нет на это права, так же, как и у тебя, Зульфия, если ты еще хочешь когда-нибудь вырваться из этой роскошной тюрьмы. Но то, что ты очарована Джаббаром Хафизом, меня не слишком беспокоит. Поверь, когда ты узнаешь его немного лучше, эти обманчивые чары быстро рассеются. Но пока они сохраняют свое магическое действие, нужно принять некоторые меры безопасности, чтобы избежать ловушки.

– Ловушки?

– Да, Зульфия, самой страшной ловушки, в которую только может угодить женщина, – ненужной беременности. Бесспорно, все женщины гарема мечтают забеременеть от повелителя и родить ему сына, чтобы занять почетное положение третьей или четвертой жены, но нам с тобой это совершенно ни к чему. Поэтому внимательно слушай, что ты должна делать, чтобы этого избежать…

Пролетело еще несколько недель жизни в неволе. На смену душному, пыльному сентябрю пришел царственный, благодатный октябрь. С моря задули северные ветры, приносящие спасительную прохладу в сады сераля. Но за глухими стенами гарема жизнь текла прежней чередой однообразных ленивых дней, и вести из большого мира доходили туда крайне редко. Во всяком случае, так было во владениях тунисского бея, запретившего слугам рассказывать наложницам о том, что делается в столице. Хотя для пяти фавориток время проходило гораздо веселее, чем для остальных обитательниц женской половины сераля. Не меньше одного раза в неделю Джулиана и Айша бывали в покоях бея, правда, больше он не приглашал их одновременно. Постепенно Джулиана привыкла к этим визитам, и они уже не требовали от нее такого нервного напряжения, как вначале.

Незаметно наступил день, когда Джулиане исполнилось двадцать лет. Знаменательное событие было со всей возможной пышностью отпраздновано в маленьком кругу подруг, а бей милостиво разрешил просить о подарке, и Джулиана, содрогаясь в душе от столь рискованного намерения, решилась попросить Джаббара отпустить в Англию фаворитку бывшего правителя Касима Джамилю.

– Это не подарок, а огромное одолжение, которое может быть даровано только за какие-нибудь очень значительные заслуги, – недовольно нахмурился бей. – Я могу сказать лишь одно, чтобы удовлетворить твое любопытство: если Джамиля не начнет плести против меня интриги, я не стану лишать ее жизни. Во всяком случае, сейчас мне совершенно некогда подумать о судьбе этой женщины. Но остерегайся еще когда-нибудь напомнить мне о возлюбленной Касима. Проси другого подарка, Зульфия.

И Джулиана попросила о том, о чем мечтала все месяцы, проведенные в стенах гарема: позволить ей совершить прогулку по городу. К ее удивлению, Джаббар великодушно согласился, и в один прекрасный день Джулиана с Айшой покинули дворец в пышных носилках с зелеными занавесками, украшенных эмблемой правителей Туниса, и в сопровождении шести вооруженных телохранителей и евнуха Мустафы, маленького полного человечка с хитроватыми рысьими глазками.

По столь торжественному случаю девушки облачились в широкие балахоны с длинными рукавами, расшитые золотыми узорами, Джулиана – в розовый, а Айша – в лимонно-желтый, обвешались с головы до ног звенящими украшениями, хотя всей этой красоты не могло быть видно под черным шерстяным покрывалом и чадрой, прикрывающей лицо спереди и оставляющей открытыми только глаза. Но зато уж глаза блистательных одалисок могущественного бея, сильно подведенные сурьмой, сверкали, подобно драгоценным алмазам в царской короне, обжигая пронзительными взглядами всех проходящих мимо мужчин.

Шум портового города опьянил Джулиану, словно глоток свежего воздуха после духоты мрачного подвала. Она понимала, что эта прогулка лишь иллюзия свободы, но все равно радовалась, как ребенок. Все привлекало ее внимание: и пестрая толпа, в которой мелькали люди самых различных оттенков кожи и в самых экзотических нарядах, и вычурная архитектура мавританских зданий, и бесчисленные мечети с уходящими в небо минаретами с зелеными куполами, увенчанными полумесяцами.

Но сильнее всего чувства девушки всколыхнула встреча с морем. В одно и то же мгновение она испытала огромную радость, детский восторг и вместе с тем мучительную боль. А следом за всем этим в сердце хлынул неудержимый поток запретных воспоминаний, и остановить его уже не было никакой возможности.

– Ты так пристально всматриваешься в морскую даль, будто ждешь, что на горизонте вот-вот замаячат знакомые паруса, – сочувственно проговорила Айша, заметив, как изменилось лицо подруги.

– Понимаю, как глупо питать себя несбыточными надеждами, – грустно усмехнулась Джулиана, – но мне действительно кажется, что вдруг случится чудо и среди этих бесчисленных кораблей мелькнет гордый силуэт «Красавицы Востока».

– Значит, ты все же любишь того англичанина, Зульфия?

Джулиана опустила глаза.

– Я запретила себе даже думать о нем, загнала все связанные с ним воспоминания в самый дальний уголок своего сердца, но… К чему обманывать саму себя? Да, Айша, я люблю этого человека. И с каждым днем боль этой потери ощущается все острее. Когда-нибудь, в минуту слабости, неудержимый поток горестных воспоминаний прорвет непрочную плотину сердечного запрета и тогда… Я не знаю, Айша, что будет со мной тогда. Наверно, я задохнусь от этой лавины страданий!