Через несколько дней после завершения работы Шевчуку исполнилось 24 года. Друзья подарили ему несколько десятков катушек "Периферии", специально оформленных в виде коллажа из фотоснимков, сделанных во время записи альбома фотографом Анатолием Войновым. 

"Юра опасался, что по этим снимкам можно будет распознать, где именно производилась запись, - вспоминает Войнов. - Поэтому впоследствии он просил меня ретушировать на фотографиях те места, по которым можно было идентифицировать студию телевидения".

Но, несмотря на все меры предосторожности, копия альбома вскоре попала в уфимское отделение КГБ. Шевчука с завидной оперативностью уволили с работы, вызывали "на собеседование" в обком партии, обком комсомола и непосредственно в КГБ, предупредив напоследок: "Еще одна запись - и решетка". 

Затем все внимание сотрудники госбезопасности перенесли на поиски предполагаемых соорганизаторов записи. Как уже упоминалось, выбор у КГБ был небольшой. Не имея на руках вещественных доказательств, они устроили Верещаке психологический прессинг - начиная от ежедневных росписей в журнале, фиксирующем время появления и ухода с работы и заканчивая тремя выговорами "за нарушение трудовой дисциплины".

"КГБ всегда очень четко умел поставить человека в тупик, - говорит Верещака. - Если бы в тот момент за меня не заступились именитые башкирские композиторы, трудно представить, что могло произойти".

Когда в связи с резко усилившимся стремом Шевчук решил перепрятать оригинал, Верещака сказал, что отдал его на хранение в надежное место. Шевчук, подозревая, что оригинал уничтожен, злился и говорил: "Дурак, лучше бы ты его закопал!".

Все гонения на основных действующих лиц этой истории закончились тем, что Шевчук рванул из Уфы в Свердловск, а Верещака был вынужден уехать на несколько лет работать в Сибирь.

Имя звукорежиссера "Периферии" держалось в секрете около десяти лет. К примеру, в одном из интервью, датированном концом 80-х, Владимир Сигачев, несмотря на бурные перестроечные времена, наотрез отказался раскрывать "тайну записи" - под предлогом, что "в Уфе такого понятия, как гласность, не существует". Фамилия Верещаки впервые была обнародована лишь в 1996 году - в связи с переизданием фирмой "DDT Records" альбома "Периферия" на кассетах и компакт-дисках. Пластинки выпускались с экземпляра, сохраненного в свое время в Уфе человеком по имени Джимми и отреставрированного в Ленинграде Владимиром Кузнецовым. 

В заключение отметим, что во время очередных гастролей "ДДТ" в Уфе в конце 80-х годов за кулисами встретились восходящая питерская рок-звезда Юрий Шевчук и вернувшийся из "ссылки" Игорь Верещака. 

"Ко мне подходил тот парень... звукооператор с телевидения, с которым мы писали "Периферию". Просил прощения, - вспоминает Шевчук. - Признался, что сжег оригинал, когда начались эти таски по КГБ. Черт, до чего жаль - ведь идеальная была запись, с нее можно было бы сразу пластинку выпускать! Ладно, чего уж там. Руку подал ему: "Господь с тобой, старик". Я всем простил сейчас. По-христиански".

У всей этой истории есть красивый эпилог. Не так давно, уже после выхода "Периферии" на компакт-дисках, "ДДТ" в очередной раз гастролировало в Уфе. Пользуясь случаем, Шевчука пригласили на местное телевидение, где ему вручили профессионально сделанную копию с оригинала "Периферии", которая была спрятана во время гэбистского стрема 84-го года кем-то из сотрудников телевидения. Довольно долго эта пленка хранилась в земле, глубоко закопанная и завернутая в несколько слоев бумаги и целлофана. К своему законному владельцу она вернулась спустя двенадцать лет. "В тот момент я был просто потрясен", - признается Шевчук.

сторона А

Пусть

Под маской сладкой страсти

Подвенечный блюз

Квартира № 37

сторона В

Баллада о синтезаторе

120 рублей

Я так хотел...

Рок

Слева направо: Геннадий Кривченков, Андрей Яхимович, Геннадий Эдельштейн.

Рижская рок-группа "Поезд ушел" с первых дней своего существования ориентировалась на энергичные живые концерты с исполнением жестких хард-роковых номеров в духе Slade и Nazareth. Однако за пределами Прибалтики они стали известны именно благодаря своему единственному магнитоальбому, который, несмотря на дискретное распространение, вполне мог бы стать классикой советского тяжелого рока. Набитый хитами, как полный патронов патронташ, он представлял собой целую энциклопедию запоминающихся гитарных риффов и клавишных раскатов - причем, что удивительно, совершенно оригинальных. 

"Мы были слишком ленивы, чтобы что-то снимать с Запада", - вспоминает барабанщик группы Юрий Городянский. 

Немаловажным моментом в эволюции "Поезда" стало и скептическое отношение к музыкальной стороне творчества ленинградско-свердловско-московских рок-групп, альбомы которых имели определенное хождение в Риге. Выучившись на чужих ошибках, музыканты "Поезда" уже более или менее знали, как альбомы делать не надо. Другими словами, "Поезд ушел" выбивался в люди методом "от противного".

Свою программу они подготовили на удивление быстро - в течение лета 83-го года. После первых же репетиций стало понятно, что в среде однообразных хард-роковых команд появился возмутитель спокойствия, бунтарь, резко выделяющийся мощным выбросом энергии. И хотя текст одного из основных хитов "Пусть" напоминал композицию "Nobody's Fools" из репертуара Slade, всех это волновало в последнюю очередь. 

Slade, Slade, Slade! Разве много было в России на тот момент команд, сопоставимых по энергетике с бандой Нодди Холдера? Автор большинства композиций, гитарист и основной вокалист "Поезда" Гена Эдельштейн орал в микрофон про "черную ночь - дьявола дочь" так, словно ему в этот момент отрезали от тела основной орган. Юношеский адреналин кипел в крови, и это не могло не создавать "на выходе" необходимые вибрации. 

Новорожденный проект в составе Эдельштейна (гитара, вокал), Городянского (ударные), Андрея Яхимовича (вокал, ударные), Петра Развадовского (клавишные, гитара) и Геннадия Кривченкова (бас) тяготел к ортодоксальному хард-року и совершенно не боялся казаться старомодным. Темы песен были весьма ординарны: унизительное материальное положение советского инженера ("120 рублей"), классический сюжет о невесте, сбежавшей с другом жениха ("Подвенечный блюз"), вопли жителя блочных домов ("Квартира № 37"), злободневные рок-н-ролльные частушки (для 83-го года достаточно актуальные). Вместе с тем "Поезду" удалось удержаться от ненужной псевдо-философичности, переизбытка мистики, назидательности и неумеренного символизма. Их основными козырями стали энергия и драйв. 

По понятным причинам концертов у группы было немного. На первом из них, состоявшемся в сентябре 83-го года на открытии рижского рок-клуба, "Поезд" не только стал любимцем публики, но и запомнился сценическими костюмами и тщательно подготовленными фонограммами, состоявшими из фрагментов популярных советских песен и заполнявшими паузы между композициями. Очередное выступление "Поезда" произошло в конце октября на закрытом прослушивании, перед членами специальной "авторитетной" комиссии. Этот так называемый "комиссионный фестиваль" завершился изданием постановления, запрещавшего директорам всех клубов Латвии пускать на сцену вверенных им очагов культуры коллективы, запятнавшие себя участием в просмотре. Более того - пленки с записью этого прослушивания были изъяты представителями власти и только чудом часть концерта сохранилась у рижского журналиста Сергея Волченко. 

Идеологический прессинг и невозможность давать концерты подталкивали группу к записи собственной программы, переросшей к зиме 84-го года планку 45 минут. Поклонники "Поезда" уже давно требовали от группы альбом, но предыдущая попытка записи успеха не принесла. Применение самодельного пульта Mason производства Петра Развадовского давало на выходе лишь дикие искажения. Поэтому на этот раз подготовку к сессии было решено начать с поисков адекватной аппаратуры. Вершиной этих усилий стала уникальная гитарная примочка, изготовленная бывшим инженером Александром Чугуевым, уволенным из рижского политехнического института за прогрессивные технические взгляды. Полугодовое сидение Чугуева с паяльником и осциллографом (снимались амплитудно-частотные характеристики гитарных пассажей виртуозов Запада) увенчалось успехом. В результате многочисленных экспериментов был пойман звук, покоривший Гену Эдельштейна, и достигнута форма кривых, удовлетворившая Сашу Чугуева. После чего примочка была торжественно залита эпоксидной смолой - во избежание любого вмешательства извне. Схема примочки, естественно, была утеряна на следующий день. Зато Musima Эдельштейна звучала теперь как фирменный Fender - по крайней мере, не хуже. Это были хорошие новости.