- Я унес его домой под мышкой. Насос был небольшой, типа чемодана, но весил, зараза, килограмм сорок. Пресс без насоса никуда не годился и в течение двух месяцев простоял в университетском дворе без дела. Я выждал какое-то время, подъехал за ним на автопогрузчике и под покровом темноты перевез в подвал. Таким образом, я пресс вначале испортил, а потом украл.

Со страшным трудом несколько работяг начали опускать металлический агрегат вниз. Внезапно один из них оступился, пресс вывалился из рук и резким ударом срезал трубу центрального отопления, проходившую через подвал. Огромная, обмотанная стекловатой труба сломалась так легко, будто была сделана из бумаги. Дело было летом и только поэтому подвал «нехорошего дома» не залило. Трубу в срочном порядке пришлось заваривать...

- Вскоре я собрал все необходимое оборудование. Идея была простой и дерзкой одновременно. В вакуумной камере, работавшей под напряжением 2000 вольт, на пластинку напыляется слой серебра, который затем гальванически утолщается до стандартных размеров матрицы. Я добросовестно проделал весь цикл, но массовое призводство, слава Богу организовать не удалось. Иначе сидеть мне в тюрьме - это точно. А пресс до сих пор стоит в подвале и вытащить его оттуда не могут никакие службы. Опустить мы его опустили - а вытащить никак. Тяжелый, сволочь. Тонны две весит.

Конформист

Кретин

Не знаю, за что

Дай крылья мне, Бог

А мне и так конец

Свадьба кретинов

(Бродяга пес)

Сон

Черный пес

Один из редких концертов. Крайний справа - Юрий Морозов. Ленинград, 1977 г.

Недооценить место Морозова в магнитофонной культуре так же легко, как и переоценить. Мистик или мистификатор, проповедник-теоретик или несгибаемый борец за идею? Его давешние попытки создать заумно-туманную альтернативу пустоголовой советской эстраде 70-х кажутся сегодня чем-то алогичным, книжным. Мультиинструменталист-отшельник, смурной гений студийного подпольного рока, он оказался чуть ли не единственным из рок-динозавров семидесятых, выжившим как личность, как эдакий эталон первой волны русской рок-революции, большинство представителей которой разбросаны нынче по погостам и заграницам или застыли навечно в виде восковых фигур в Музее Рок-н-Ролльной Славы...

Морозов начинал на заре 70-х в составе группы «Босяки» из Орджоникидзе. Переехав в Ленинград, он после окончания технического вуза и службы в армии был принят звукоинженером в местный филиал фирмы «Мелодия». К этому моменту в домашних условиях им был записан магнитоальбом «Вишневый сад Джимми Хендрикса», отражавший традиции наркотического рока обоих берегов Атлантики конца шестидесятых. В те годы цитаты из рок-классики еще не набили в России оскомину, и тот факт, что композиция «Настанет день» фрагментарно напоминала «Happiness Is A Warm Gun» из репертуара Beatles и культовый блюз «Since I’ve Been Loving You» c третьего «Цеппелина», заставлял видеть в Морозове скорее пропагандиста великих образцов, нежели банального плагиатора.

Звучание дебютного опуса Морозова, записанного при помощи лампового микшера, амплитудного модулятора, кольцевого ревербератора и двух стереомагнитофонов «Юпитер 201» и «Айдас», напоминало своими звуковыми эффектами, мелодекламацией и сплошной нарезкой песен атмосферу ранних альбомов Фрэнка Заппы. Это был первый отечественный психоделический альбом, в котором, по воспоминаниям автора, «партии акустической гитары сплетались с ревом фисгармонии и со странным скрежетом то ли бензопилы, то ли соло-гитары, а изысканные мелодии погружались в шум спускаемой воды, всплывая затем в позывных Ватикана и после крика электрической вороны превращались в мантру, колокольные звоны и автоматные очереди».

Юрий Морозов в группе «Босяки», Орджоникидзе, начало 70-х.

Пристроившись на фирму «Мелодия», Морозов в 76-м году при первой же возможности обновил свои любительские записи и с помощью первоклассной государственной аппаратуры оформил их в виде полноценных магнитоальбомов. Только после подобной реставрации его ранние работы с некоторым опозданием наконец-то пошли в народ. Переписанные со старых пленок на «многоканалку», получившие дополнительные наложения всех степеней и замаскированные по саунду и балансу под диски, созданные в атмосфере танцплощадок и армейских казарм, эти альбомы стали фундаментом легенды о Морозове как о великом подпольном режиссере. В 80-м году его коллега Андрей Тропилло ставил своим ученикам из Дома юного техника пленки Морозова как образец студийной звукозаписи.

Суть звукорежиссерских подвигов Морозова скорее заключалась в приверженности «правильному» сбалансированному звучанию, нежели в каких-то новаторских звуковых находках. При этом в основе его студийного мировоззрения всегда лежали профессионализм и взвешенность оценок. Другими словами, не что звучит, а как.

Вершиной экспериментов с новой советской песней стал альбом «Свадьба кретинов», большая часть композиций которого датировалась 76-м годом. Слушать песни этого цикла гораздо интереснее, чем разбирать. Хотя язык национальной поэзии здесь отнюдь не подменялся сленгом университетских буфетов, все восемь композиций «Свадьбы кретинов» тем не менее изящно дополняли друг друга. В силу неконтактности их автора и «закрытости» официальной конторы появление дополнительных музыкантов во время записи исключалось. Так на ближайшие десять лет был сформирован принцип «Морозов - человек-оркестр».

Пленка начиналась с песни «Конформист», получившей впоследствии второе рождение после ее переаранжировки группой «Крематорий» в 84-м году.

«В мутной воде проплывают цветы и сор/Я в темноте потерял в ней свое лицо...»

Лирическое настроение «Конформиста» было подано в лучших традициях вокально-инструментальных ансамблей («Самоцветы» - «Колеса диктуют вагонные», «Веселые ребята» - «Мир весной околдован вновь»), но разительно отличалось от них раскованным текстом и мистицизмом, а также игрой смычком на струнах акустической гитары в финале и записанной с задержкой реверберации партией альта.

Футуристические оды «дьяволу и гению» в «Кретине» предварялись замечательным риффом, расцвеченным ржавым тембром самодельной гитары, и последующим заездом аж в панковский по сути припев: «Да-да-да-да-да-Дай/Я кретин и мне в кайф!»

Последняя строчка поражала рок-фанов в самое сердце. Кто не мог достать в конце 70-х этот альбом, пересказывал со слов товарищей текст «Кретина» примерно так: «Ну ладно там «Битва с дураками»! А ты слышал у Морозова «Я кретин и я торчу»? Полный ништяк!!!»

Примечательно, что вокал Морозова в этих двух композициях был записан не в студии, а дома. Это имело смысл, поскольку раскрепощенно петь «Я кретин и мне в кайф» в помещении Ленинградской капеллы, где находилась студия, было довольно рискованно. 

При всей хаотичности студийного процесса и неоднородности композиций быстротемповые песни с басом, электрогитарами и ударной секцией по законам жанра чередовались с менее «шумными»: «Не знаю, за что», «Черный пес», чья музыкальная энергетика не уступала таким забойным хитам, как «Кретин» и «А мне и так конец». Сложный ритм хард-роковой композиции «Не знаю, за что» успешно маскировал схожесть ее мелодической линии с «From Me To You» из репертуара Beatles. Тем не менее, исполненная при поддержке группы на одном из редких концертов 77-го года, она по забойности звучала примерно так же, как самые крутые хиты «ЧайФа» спустя пару десятков лет.