Ворон вновь свой клич прокаркал. Я торжествовал: "Оракул!

Я не знаю, чей посланник ты, и пусть сия печать

Не нарушится. Поведай, в мире, где пустынны беды,

Где слепую безнадёжность можно только повстречать,

Обрету ли я забвенье, чтобы сызнова начать?

"Никогда уже",- опять

Ворон мне ответ оставил. "Птица дерзкая иль Дьявол!

Ради бесконечных высей, ради стоптанных могил,

Ради Сил, которым служим, правду выложи наружу -

Суждено ли мне обняться с той, которую любил?

Суждено ль обнять в Эдеме ту, кого я так любил?"

Ворон снова посулил:

"Никогда уже". Из кресла я поднялся. "Интересно!

Пусть же эта фраза станет знаком к расставанью нам.

Прочь! Исчезни с бурей тусклой и из сердца вырви клюв свой.

Ни пера не оставляй здесь. Прочь! Вернись в ночной туман".

Ворон, точно слившись с камнем, верный собственным словам,

"Никогда уже" сказал.

…И с тех пор минуло время, но по-прежнему над дверью

На Паллады бледном бюсте, как на верхнем этаже,

Восседает Ворон скорбно, а каминный свет неровный

От него бросает оттиск на пол – серый зов душе,

За границу этой тени не сбежать моей душе,

Знаю, никогда уже!

(2003)

Это было в час полночный.

Бился я над древней строчкой -

был язык мудреным очень

в пыльной книге вековой…

И задолго до восхода

я услышал стук у входа -

Кто-то в эту непогоду

встретил дом печальный мой.

"Гость, – подумалось лениво -

гость в приют печальный мой.

Только гость – ко мне домой".

Помню ясно я и четко -

стыл декабрь морозом кротким,

Сквозь каминную решетку

темный жар в золе мерцал…

В книгах я искал забвенья,

но не помогало чтенье

Растворить во тьме виденье

девы, чистой как кристалл,

Той Линор, чей бледный призрак

в сонме ангелов витал…

Книги тщетно я листал.

Зашуршавший шелк портьерный -

мрачный, пурпурный, неверный -

Угнетал как запах серный -

ужас в шорохе его.

Чтобы сердце успокоить,

я сказал себе: "Не стоит!

Подойду – и дверь открою.

Ждут ответа моего.

У моих дверей уж долго

ждут ответа моего.

Ждут – и больше ничего".

Овладев собой немного,

я промолвил: "Ради Бога,

Сэр иль леди, вам дорога

здесь легла не для того,

Чтоб хозяева молчали.

Очень тихо вы стучали -

Я в своей ночной печали

не услышал ничего".

Сам словам своим не веря,

наконец, открыл я двери.

У порога моего -

тьма, и нету никого.

Звукам тишины внимая,

я стоял, не понимая,

ЧтО там шепчет ночь немая,

кроме слова одного.

То, что с губ моих слетало,

тьма мне эхом прошептала.

Словно вздох пустого зала

услыхал я от него.

Слышал я: "Линор!…" -

то эхо повторяло мне его.

Эхо – больше ничего.

Дверь прикрыв, вернулся в дом я.

Что услышал в стуке том я?

Но едва захлопнул том я,

громкий стук раздался вновь -

но теперь он громче вдвое!

Я подумал: "Ветер воет…

Ветер окна не откроет".

Кровь в виски – во весь опор…

Вдруг – не ветер? Вдруг за ставней -

моя нежная Линор!?

Ветер – или же… Линор!!?

Прочь засов – и из провала

черного – так ночь зияла -

в дом мой Ворона прислало

древней тайны волшебство.

С благородством паладина

Ворон сел на бюст Афины,

Что над входом в зал каминный

мной поставлен был давно.

Уравняв с собой античность,

Ворон сел ей на чело.

Сел – и больше ничего.

Возмущен его бесстыдством,

я спросил не без ехидства

У иссиня-черной птицы,

начиная долгий спор:

"Сэр, коль вас ко мне примчало

без щита и без забрала

Из плутоновых подвалов,

из подземных мрачных нор,

Не изволите ль припомнить,

как вас звали до сих пор?"

Каркнул Ворон: "Nevermore!"

Неожиданно, державно,

пусть бессмысленно, но явно

Говорил он! Но не грянул

громом этот разговор.

Хоть никто, клянусь вам, ночью

не рассматривал воочью

Это мрака средоточье -

перья черны, клюв остер -

Не встречал, пожалуй, гостя,

с бюста зрящего в упор -

Гостя с кличкой "Nevermore"

Собеседник мой суровый

как живой венец терновый

На челе Богини Слова

отдыхал, потупя взор.

Я сказал тогда: "Похоже,

он исчезнет утром тоже,

Как надежда не тревожит

по утрам меня с тех пор,

Как друзей своих не вижу

я с тех самых давних пор",

И услышал: "Nevermore!"

В этот раз ответ логичен.

Но, как видно, был привычен.

Это просто выкрик птичий,

затвержденный с давних пор.

Чьей-то грустной жизни знаком

Ворон прилетел из мрака,

Где рефреном был, однако,

этот крик – живой укор

Злой судьбе, что над надеждой

заносила свой топор,

Заявляя: "Nevermore!"

Как ни странно, в то мгновенье

ощутил я облегченье

От тягот ночного бденья,

даже – верьте мне – задор!

К бюсту пододвинув кресло,

так, чтоб не было в нем тесно,

Я откинулся, воскреснув,

к вещей птице мысль простер.

Что сказать хотел оракул?

Что мне шлет ночной простор

В хриплом крике "Nevermore!"

В полусне я ждал ответа.

Ворон же меня при этом

Освещал нездешним светом,

вперив огненный свой взор,

Отразившийся на ткани,

что, увы! – уже не манит

Голову твою в тумане

и волос твоих узор

На лиловый бархат спинки…

Чистый свет высоких гор,

Где же ты, моя Линор!

В грезах, в снах, в дымАх мечтаний

Нежно-ладанных литАний

я услышал отзвук дальний,

Серафимов стройный хор…

Крикнул я: "О Боже правый!

Брось жестокие забавы,

дай мне сладостной отравы,