И достаточно противный

электрический звонок.

Кто вступил на мой порог?

Кто же этот гость нежданный,

что с настойчивостью странной

В этот вечер столь туманный

нарушает мой покой?

Это кто возник из ночи

и на кнопку давит очень?

Неужели на мерзавца

нет управы никакой?

А милиция на кой?!

Звон меж тем раздался снова.

– Что за наглость, право слово?! -

И нахмурив бровь сурово,

повернул я ключ в замке.

Предо мною на пороге

неулыбчивый и строгий

Вырос странник одинокий

в старомодном сюртуке

С черной птицей на руке.

Позабытые страницы

мне напомнил облик птицы,

Утлой памяти границы

вдруг раздвинулись на миг,

Вспомнил я: все это было -

"…мрак, декабрь, ненастье выло…"

И как будто из могилы

доносился хриплый крик,

Вызывавший нервный тик.

Уловив мое смятенье,

он шагнул вперед из тени:

– Извините, вы Иртеньев?

У меня к вам разговор:

Мой кисет, увы, непрочен,

а табак дождем подмочен,

Что вы курите, короче?

Я ответил: – "Беломор".

– Боже мой, какой позор, -

Прошептал он с возмущеньем

и, обдав меня презреньем,

Устремился по ступеням

темной лестницы во двор.

Хлопнув дверью что есть мочи,

из подъезда вышел прочь он

И исчез. Но с этой ночи

не курю я "Беломор".

Никогда. О, nevermore!

Это было мрачной ночью; сны являлись мне воочью,

В смутном книжном многострочье мысль блуждала тяжело.

Над томами я склонялся, в них постигнуть суть пытался,

Вдруг как будто постучался кто-то в темное стекло…

"Это путник, -прошептал я, -мне в оконное стекло

Постучал-и все прошло".

Помню этот час, как ныне: мир дрожал в декабрьской стыни,

Умирал огонь в камине… О, скорей бы рассвело!

Поверял я книгам горе по утерянной Леноре -

Это имя в райском хоре жизнь вторую обрело,

Осчастливленное небо это имя обрело,

А от нас оно ушло.

И под шорохи гардины в сердце множились картины,

Где сплеталось воедино грез несметное число.

Чтоб избавиться от дрожи, я твердил одно и то же:

"Что же страшного? Прохожий постучал слегка в стекло,

Гость какой-нибудь захожий постучал, придя, в стекло,

Постучал – и все прошло".

Так прогнав свою тревогу, я сказал: "Вздремнул немного,

Извините, ради бога, наваждение нашло.

Вы так тихо постучали, что подумал я вначале -

Не снега ли, не ветра ли застучали о стекло?

Я подумал: звук случайный, вроде ветра о стекло,

Отшумел-и все прошло".

Дверь открыл и на ступени вышел я – лишь тьма и тени.

В сердце скопище видений умножалось и росло,

И, хоть все кругом молчало, дважды имя прозвучало -

Это я спросил: "Ленора?" (так вздыхают тяжело),

И назад печальным эхом, вдруг вздохнувшим тяжело,

Имя вновь ко мне пришло.

И прикрыл я дверь несмело. Как в огне, душа горела.

Вдруг от стука загудело вновь оконное стекло.

Значит, это не случайно! Кто там: друг иль недруг тайный?

Жить под гнетом этой тайны сердце больше не могло.

Я сказал: "Пора увидеть, что б таиться там могло,

Время, – молвил я, – пришло".

И тогда окно открыл я, и в окне, расправив крылья,

Показался черный ворон – что вас, сударь, привело? -

И на статую Паллады взмыл он, точно так и надо,

Черный, сел, вонзая когти в мрамор, в белое чело;

И пока взлетал он с пола изваянью на чело,

И минуты не прошло.

Кто бы мог не удивиться? Был он важен, как патриций.

Все меня в спесивой птице в изумленье привело.

Я спросил, забыв печали: "Как тебя в Аиде звали,

В царстве ночи, где оставил ты гнездо – или дупло?

Как тебя в Аиде кличут, чтоб оставил ты дупло?"

Ворон каркнул: "Все прошло!"

Странно! Гость мой кривоносый словно понял смысл вопроса.

Вот ведь как: сперва без спроса залетел ко мне в тепло,

А теперь дает ответы (пусть случайно, суть не это),

В перья черные одетый, сев богине на чело;

Кто видал, чтоб сел богине на высокое чело

Тот. чье имя "Всепрошло"?

Он сказал – и смолк сурово, словно сказанное слово

Было сутью и основой, тайну тайн произнесло,

Сам же, словно изваянье, он застыл в глухом молчанье,

И спросил я: "Где мечтанья, расцветавшие светло?

Ты и сам, как все, покинешь дом мой – лишь бы рассвело!"

Ворон каркнул: "Все прошло!"

Как же я не понял сразу, что твердит от раза к разу

Он одну лишь эту фразу – то, что в плоть его вошло, -

Оттого, что жил он прежде в черно-траурной одежде

Там, где места нет надежде (одеянье к месту шло!)

И хозяину былому лишь одно на память шло:

"Все прошло, прошло, прошло!"

И не то, чтоб стал я весел, -к гостю я привстал из кресел

(Он на статуе, как прежде, громоздился тяжело):

"Темной вечности ровесник, злой ты или добрый вестник?

Что за вести мне, кудесник, изреченье принесло -

Неуклюжий, тощий, вещий, что за вести принесло

Это – дважды – "все прошло"?

Мысли полнились разладом, и застыл я с гостем рядом.

Я молчал. Горящим взглядом душу мне насквозь прожгло.

Тайна мне уснуть мешала, хоть склонился я устало

На подушки, как склоняла и она порой чело…

Никогда здесь, как бывало, больше милое чело

Не склонится – все прошло.

Мнилось: скрытое кадило серафимы белокрыло

Раскачали так, что было все от ладана бело,

И вскричал я в озаренье: "О несчастный! Провиденье

В пенье ангелов забвенье всем печалям принесло,

От печали по Леноре избавленье принесло!"

Ворон каркнул: "Все прошло!"

"О пророк! – спросил его я, – послан будь хоть сатаною,

Кто б ни дал тебе, изгою, колдовское ремесло,

Мне, всеведущий, ответствуй: есть ли в скорбном мире средство,

Чтоб избавиться от бедствий, чтоб забвенье снизошло?