Как испанский гранд, отважен,

Так же чопорен и важен.

Я развеселился даже, вдруг почувствовав обман.

Я спросил: как ваше имя, глупый вумэн… или манн?

Он ответил: – "Graf o"Mann"!

Переводчик, к славе вящей,

Оказался говорящий.

Был как будто настоящий. В голове стоял туман -

Я подумал: это белка.

Видно пил из чашки мелкой,

Надо бы, чтобы забыться, поскорее взять стакан.

А быть может это просто глюк или самообман,

Переводчик Graf o"Mann?

И внезапно отчего-то

У меня прошла охота

Забавляться его видом – хоть он глуп, как истукан.

И в прострации глубокой

Посмотрел я злобным оком

На его холеный профиль, на улыбочку-фонтан.

И сказал: вали отсюда, ты, придурок и чурбан,

Как тебя бишь? – "Graf o"Mann"!

Я подумал: черт, а может,

Все же дать ему по роже -

И тогда он перестанет улыбаться, как болван?

Будет к слову осторожен,

Станет тексты править строже.

А, быть может… сам напишет эпопею иль роман!

Может он почти хороший, не такой уж и чурбан?

Этот… В-общем, "Graf o"Mann".

Выпив, затушив окурок,

Я вскричал: учти, придурок!

Эсли ты пришел за славой – широко держи карман!

Ты скажи за то спасибо,

Что твой текст, урод спесивый,

Я прочел – хоть и говно он, и хоть я немного пьян.

Может быть, ты переводишь, когда кушаешь дурман?

Переводчик "Graf o"Mann"?

Он молчал, стоял как небыль,

Я сидел и думал: где бы

взять нам сил, чтобы случайно тоже не попасть в капкан.

Потому что эта нежить,

будет также жить и нежить

Всех подряд – так что не важно, пан ты или ты пропан.

К нам ко всем приходит в гости переводчик "Graf o"Mann",

Беспощадный "Graf o"Mann"!

А. Бальюри

Как-то раз, влекомый тайной, я склонялся над туманной

Книгой одного пророка, кто пытался на краю

Быть меж Дьяволом и Богом… Вдруг, как будто бы негромко,

Будто кто-то мимоходом постучался в дверь мою.

"Странник,- я решил,- стучится осторожно в дверь мою".

"Просто странник",- говорю

Сам себе. Я помню ясно, как в камине угли гасли,

И полуночные тени ткали призрачный узор.

Ожидая час рассвета, я постичь пытался тщетно

Книгу, полную намёков, как вернуть мою Линор, -

Ту, что ангелы на небе меж собой зовут Линор,

А земля молчит в укор.

Её нет. Вздувал как горы ветер пурпурные шторы,

Наполняя душу жутью, что давно уже не знал -

Жутью нервного провала. Сердце бешено скакало.

Чтоб унять его волненье, я бессвязно повторял:

"Это странник одинокий попросился на привал.

Вот кто в дверь мою стучал!"

Мне немного полегчало. Я тогда решил сначала

Оправдаться: "Сэр иль леди, моя дверь не заперта!

Извините, Бога ради, просто я листал тетради.

Зачитался. Стук ваш тихий стёрся шорохом листа",-

Я толкнул двумя руками дверь, не закрывая рта, -

Только ночь и темнота.

Удивлённый, в изумленье я стоял, но даже тени

Пребывали неподвижны, месяц лишь цедил раствор

Мутноватой жёлтой жижи. А вокруг всё было тише,

Чем в могиле. Тут раздалось слово милое: "Линор?"

Это я шепнул, и эхо стало вторить мне: "Линор!"-

И всё громче слышен хор!

Тело и душа горели, я скорей захлопнул дверь, и

Вдруг услышал стук по ставням много громче, чем тогда.

"Может, с веткою,- я мыслил,- в мои окна бьются листья,

Иль железная задвижка неизвестными снята?

Надо быть холоднокровней, всё решится без труда -

Просто ветер. Ерунда!"

Я раскрыл седые рамы, и в мои покои прямо

Из тумана, что, когда я выходил, был мёртво пуст,

Нагло хлопая крылами, отражающими пламя,

Ворон залетел и, чёрный, гордо сел на белый бюст

(У меня давно над дверью каменный Паллады бюст)…

Ждал ли я, что рассмеюсь?!

Как я мог не умилиться важности нежданной птицы?!

"Ах ты Ворон, лысый, смелый, мудрый (вспомнил я клише),

Древний, вещий и бесстрастный! Ты здесь явно не напрасно.

Как же звали тебя в землях, где лишь Ночь настороже?

Ворон, мрачный представитель мест, где Ночь настороже,

Каркнул: "Никогда уже".

Я взглянул на птицу рядом совершенно новым взглядом.

Пусть ответ её не слишком осветил собой вопрос,

Но не каждый вечер, верно, через окна (или двери)

Прилетает к людям Ворон, забирая вкривь и вкось

Черными как смоль крылами к бюсту белому на нос…

Что за чёрт его принёс?!

Он смотрел в глаза мне с выси, я же всё ещё от смысла

Понимания событий был существенно далёк.

Он вложил всю душу в фразу, от которой бедный разум

Трепетал… "Ушли надежды,- прошептать я еле смог,-

Так и ты уйдёшь с рассветом". Ворон как иной пророк

"Никогда уже" изрёк.

Птичье предзнаменованье поразило будто камнем,

Точно Ворон как-то понял то, что я его спросил.

"Может быть, так тяжко плачет твой хозяин-неудачник?!-

Я вскричал на птицу.- Может, он лишился всяких сил

В состязанье с мукой, горем? Потому, растратив пыл,

Он так часто говорил!"

Выпалив всё это залпом, я почувствовал, что стало

Веселее мне. Придвинув кресло ко двери входной

И присев на бархат мягкий, я обдумывал загадки,

Приговаривая тихо: "Я сейчас пойму, постой,

Что ты мне сказать пытался и что делаешь со мной,

Ворон старый и худой!"

Неосознанное чувство вызывали взгляды с бюста,

Опалявшие мне сердце демоническим огнём.

В голове творился хаос, и невольно вспоминались

Вечера и дни с любимой, разделённые вдвоём.

Даже бархат кресла помнит нас – счастливейших – вдвоём.

Никогда уже на нём

Не сидеть ей… И так странно: я вдыхал кадильный ладан, -

Словно некто бестелесный стал в мою обитель вхож,

Словно бы огонь в камине вырвал тени серафима.

"Боже!- я вскричал в волненье.- Ты забвенье мне даёшь!

Бесподобнейший напиток, чтоб забыть Линор, даёшь!

Как же морфий твой хорош!"