— Где ты бродишь? — обрушился он на Федора. — Уже и литература подготовлена, и машина вот-вот должна уйти, а его нет и нет. Давай быстро!..

И закрутила жизнь. А Вера не забылась, и уже не мог Федор без того, чтобы не думать о ней, не мечтать о новой встрече. А как закроет глаза, так и встает ее профиль.

Дошло до того, что не постеснялся, попросил самого командира крепости взять сегодня в Николаев. Конечно же, по делу, но надеялся повидать Веру.

И не удалось. Исчезла Вера Лобанова. Еще вчера сидела вот на этом стуле, отстукивала на машинке штабные бумаги. А вечером исчезла: на квартире не ночевала, на работу утром не явилась.

Вывод один — сбежала. Но не сама же, несомненно, ей кто-то помог. Стали вспоминать, кто ее навещал. Почти никто, только Федор да еще как-то раз заявился разговорчивый и смешливый парнишка из госпиталя, надо было подписать какую-то накладную на выданное при выписке из госпиталя белье. И Вера почему-то даже проводила этого рассыльного.

Федора сразу же направили в особый отдел, к самому Фомину, чекисту, о подвигах которого ходили легенды. Высокий, худой, затянутый в ремни, с маузером в деревянной колодке, Фомин встретил Федора стоя.

— Ну, выкладывай все, что о ней знаешь.

Федор рассказал. И про рыбу, которую передавал в госпиталь, и про колечко, от которого отказался, и про стихи. Только о своих чувствах к Вере не стал говорить, постеснялся. Да это не укрылось от Фомина:

— Значит, втюрился? Что ж, бывает…

Прошелся по тесноватому кабинету.

— Стихи, говоришь, в ссылке выучил? Да, для нашего брата ссылки да тюрьмы настоящими университетами были, настоящими…

Снова зашагал по кабинету.

— А тебя вот и тюрьма не всему научила. Неужели наш человек стал бы кольцо предлагать только за то, что его направили в госпиталь? Так почему же не доложил? И стихи, что она читала… Ну о мече-кладенце… Тут и такому, — Фомин опустил руку к полу, — ясно: пароль. Недаром же она несколько раз эту строчку повторяла. Откуда это, не знаешь?

— Нет, не знаю…

— Ну что ж, иди… влюбленный антропос. Это у Чехова, кажется. Вот так-то… Мы, брат, в таком положении — всегда нужно быть начеку…

Легко отделался Федор, все подозрение пало на того разбитного рассыльного. Дело в том, что никто никогда к Вере Владимировне Лобановой из госпиталя никаких накладных не направлял и вообще по штату там рассыльные не положены…

А отношения между Федором и Верой не остались незамеченными, вон даже Сладков и Римский-Корсаков о них узнали. Наверное, кто-то в штабе рассказал. Впрочем, в этих отношениях и самому Федору все оставалось неясным. Их вроде и тянуло друг к другу, но в то же время Федор чувствовал: никакой связи между ними нет. Даже когда Вера была рядом, ощущение оставалось одно: чужая.

В знойной фиолетовой дымке показались искаженные рефракцией домики Очакова. И вдруг там, прямо в центре города, огромными развесистыми деревьями взметнулись черные фонтаны. И тут же тяжело вздохнула земля, а через несколько секунд донесся грохот взрывов.

— Опять «Кагул» начал! — сжал кулаки Сладков,

— Нет, это… это не «Кагул», — возразил Бакай. — От шестидюймовых не такие взрывы…

— Он прав, — поддержал Федора Римский-Корсаков. — Вьет «Воля». Стало быть, отремонтировали ее…

— Ну что ж, товарищи, обстрел обстрелом, а дело делом. По местам! — распорядился Сладков.

…Тайна, как распространяются слухи, так, наверное, никогда и не будет раскрытой. Во всяком случае, не успел Федор ступить на борт своей плавбатареи «Защитник трудящихся», как сигнальщик Василий Потылица спросил с плохо скрываемой насмешкой:

— Ну что, проворонил свою княжну?

Федор сначала не знал, что и сказать, а потом огрызнулся:

— Проворонил, проворонил!.. Вон княжна стоит, любуйся, если хочешь, — кивнул он на дредноут.

— Это тебе надо любоваться, ты на нем больше служил, а я что? Я на «Воле» без году неделю побыл, а то все на «лаптях» плавал, чуть лучших, чем теперь!..

— Лаптях, лаптях… Гордость нужно иметь за свой корабль!

— Товарищ Бакай, а вы в самом деле служили на этом линкоре? — спросил оказавшийся поблизости комиссар батареи.

— Довелось немного.

— Расскажите товарищам о нем!

— Что ж тут рассказывать? Вон он сам за себя говорит: одним залпом может больше шестисот пудов металла выбросить!

Дредноут как раз окутался огнем и дымом, затем над головой проскрежетали снаряды, и почти сразу же в городе выросла черная стена.

— Вот гад! Вдарить бы по нему тоже! — воскликнул Потылица.

— Не достанем…

— Так хоть попугать!

— Снаряды небось не из Англии получаем, беречь их надо, — заметил комиссар.

И к Федору.

— Так расскажите о корабле, товарищ Бакай.

Федор и слова вымолвить не успел — неожиданно чудовищный взрыв потряс все окрест. Темная шапка закрыла город, обломки бетона, камней, глыбы земли разлетелись на сотни сажен.

— В минный склад угодило!.. — вздохнул кто-то.

И сразу же, еще не успели рассеяться пыль и дым, поступило сообщение: группа кораблей движется к Очакову.

— Идут на прорыв, — сказал командир батареи Яков Петрович Чернышев и распорядился: — Боевая тревога.

А из штаба уже поступило приказание: выйти на позицию и при входе кораблей в зону обстрела открыть огонь.

Позиция плавбатарей у Кинбурнской косы. Хотя коса и считается владением белых, но фактически это ничейная территория. Белые пытались установить здесь корректировочный пост, но огнем плавучей батареи он был просто сметен в море. Не отважились высаживаться на эту узкую песчаную насыпь и красные.

Когда плавбатарей приблизились к косе, вражеские корабли уже подходили к острову Березань. Каждый понимал: они намерены прорваться мимо крепости в лиман, к Николаеву и Херсону, высадить там десант, поднять кулацкие восстания, дезорганизовать оборону и облегчить наступление войск Врангеля в Северной Таврии и белополяков на западе. Бельмом на глазу — да еще каким! — сидит красный Очаков у белых.

— Впереди эсминец «Жаркий», — докладывает сигнальщик Потылица; он из старых, еще дореволюционных моряков, служил сигнальщиком на брандвахте и силуэты черноморских кораблей знает отлично. — За ним еще такой же. «Живой» или «Жуткий» — определить не могу… Вспомогательный крейсер «Георгий»… Два тральщика… Морской буксир… Моторная шхуна… У нее на буксире два дубка…

— Целая армада! — заключил комиссар.

А краском Чернышев уже дает вводную:

— По белогвардейскому эсминцу «Жаркий»… Прицел… Дистанция… Огонь!

Рявкнуло орудие. Пенистый столб воды поднялся перед носом корабля.

— Прицел… Дистанция… — дает поправки командир. — Огонь!

Федор, находясь у прицела, строго выполняет указание. Снова выстрел.

Открыла огонь и плавучая батарея № 2, потом заговорили гаубицы с берега. В гуще судов закипели пенистые столбы. Вот из кормы «Жаркого» повалил черный дым, и он сразу же лег на обратный курс. Потом крейсер «Георгий» начал описывать циркуляцию. По-видимому, близким взрывом у него заклинило руль. И армада повернула назад, к Тендре. Прорыв не удался и на этот раз.