ФЛАГ НА ГАФЕЛЕ[1]

Прогрохотали под колесами автомобиля доски наплавного моста, и широкий разлив Буга остался позади. Город, словно опускаясь вниз, постепенно заслонялся высоким берегом реки и вскоре скрылся совсем. Еще некоторое время виднелись верхушки заводских труб, но наконец они тоже исчезли, и машина осталась одна в необъятном степном просторе.

Сладков и Воин Петрович Римский-Корсаков, все еще возбужденные только что окончившимся совещанием в губревкоме, говорили и о наступлении Врангеля в Северной Таврии, и о вооружении буксиров и барж на николаевских заводах, и об установке орудий в Очаковской крепости… А Федор Бакай слышал все это и не слышал, в голове его неотвязно вертелась, тревожила назойливая мысль: «Ну как же так?! Можно сказать, от верной смерти спасли. Вылечили, на работу устроили, приняли как родную — и сбежать… А может, несчастный случай?..»

— Так что, она в самом деле княжной была? — нарушил раздумье Федора Сладков.

Федор недоуменно пожал плечами.

— Не знаю…

А про себя подумал: «Уж не подсмеивается ли?»

Да нет, в голосе командира крепости не было ни насмешки, ни иронии.

— Она мне ничего не говорила, — добавил Бакай.

— Что-то потянуло наших военморов на голубую кровь, — не без намека проронил Римский-Корсаков.

И Сладков и Бакай поняли намек: в штабе Коморсиюгзап — командующего морскими и речными силами Юго-Западного фронта — служит княжна Гедеванова. Впрочем, бывшая княжна; сейчас она жена военмора и обычная совработница. Стучит целыми днями на «ремингтоне», перековывается, так сказать.

— Но если ей удастся добраться до своих, сколько сведений передаст! Почти все через ее руки проходило… — продолжал Римский-Корсаков.

— Обычная переписка, — по обыкновению негромко покашливая, заметил Сладков. — Но все равно, кажется, прав был Стенька Разин, раз княжна — за борт…

— Но ведь Гедеванова работает! — возразил Римский-Корсаков.

— Работает! Возвратись сейчас царский строй, увидишь, что с ней станет…

— Ну, почему вы к ней с таким недоверием? — с обидой спросил Римский-Корсаков.

— Кто заслужил, тому доверяем. Вы, к примеру, не сможете пожаловаться на недоверие. Впрочем, вы и не князь…

— Дворянин. С шестисотлетним, а может, и большим стажем…

— Вас ценят, вам доверяют, но все равно вы белая ворона. Сколько Римских-Корсаковых во флоте служило? Если мне память не изменяет, только на Балтике пятеро. Да на Тихом океане были. А с народом пошли? Вы один…

Воин Петрович ничего не ответил, но в душе не мог не признать справедливости слов Сладкова. В самом деле получается — он что-то вроде белой вороны… И бывший старший лейтенант Российского военно-морского флота Воин Петрович Римский-Корсаков-Пятый тяжело вздохнул.

— Не каждому дано понять, что Родина, Россия — это не царь, не бог, а ее просторы и богатства, ее история и культура, наконец, ее народ, — негромко, словно думая вслух, продолжал Сладков. — Но уж если кто понял это, неминуемо должен поддерживать большевиков. Такова логика. Ну ладно об этом, другое меня беспокоит. Что-то уж больно много кораблей в Тендровском заливе собралось, и еще подходят. Не берегами же они любоваться пришли… Как бы не попытались прорваться в лиман.

— Да-а. Вон даже дредноут «Воля» пожаловал, — заметил Сладков.

— Будто бы на нем башни неисправны.

— Говорили, что у него машины не на ходу, а оказывается, ходит! У белых, Воин Петрович, немало отличных специалистов, это вам не хуже меня известно, да и тылы у них хоть и за морем, но крепкие — Антанта ни в чем не отказывает…

Причин для беспокойства у командира крепости было больше чем достаточно. После освобождения Очакова от белых здесь не осталось никаких средств обороны. Батареи оказались разрушенными, склады боеприпасов взорванными. В мае французская канонерская лодка «Ла Скарп» даже пыталась мимо крепости прорваться в лиманы, да получила в борт снаряд с плавучей батареи «Защитник трудящихся». Убралась восвояси и больше не показывается… После этого наступило затишье, ни белогвардейские, ни иностранные суда на очаковском рейде не показывались. Но как только войска генерала Врангеля, смяв немногочисленные заслоны 13-й армии, вырвались на степные просторы Таврии, на горизонте показался миноносец «Жаркий». За ним появился крейсер «Кагул» и сразу же начал обстрел Очаковской крепости.

И командир крепости Иван Давыдович Сладков, вместе с флагманским артиллеристом Воином Петровичем Римским-Корсаковым сразу же выехали в Николаев, в штаб морских сил, поторопить доставку вооружения в крепость, ускорить работы по оборудованию новых плавучих батарей. Вряд ли белогвардейцы оставили надежду прорваться в лиман, значит, нужно быть готовым к этому.

Напросился поехать с ними и Бакай. Ему, как секретарю партячейки батареи, позарез нужно было в политотдел, но мечтал Федор и с Верой встретиться. Хоть на минутку. Эх, Вера, Вера… Надо же так, чтобы пересеклись пути — твой и Федора Ивановича Бакая. И закрутило моряка…

«Кто ты, откуда ты взялась на мою голову?» — не раз думал Федор и ничего не мог поделать сам с собой. И где бы он ни был, о чем бы ни думал, стоят перед ним ее глубокие синие с зеленцой глаза, в которых таится какая-то загадка, видится ее строгое лицо.

…Студеный январский вечер, заснеженная степь, жгучий мороз, белые ручейки поземки. И город на горизонте, город, в котором Федор родился и прожил больше половины своей не так-то уж длинной жизни. Короткая схватка у моста через Ингул — и уличные бои.

Помкомвзвода Федор Бакай — впереди; ему тут каждая улица — да что там улица! — каждый камень знаком. Ведет кратчайшим путем к мосту через Буг, чтобы отрезать белым путь на Одессу. Неожиданная стычка с кавалерийским отрядом на Спасском спуске… Взрыв снаряда… Скрывшиеся за углом всадники… Снег, забрызганный черными комьями земли. И продолговатый тюк на этом черно-белом снегу.

— Ишь ты, и добришко бросили, — заметил кто-то.

— До него ли тут! Дай бог ноги унести…

— Небось не жалко… Все равно награбленное.

— Интересно, что там? — И один из красноармейцев начал распутывать сверток.

— Братцы, да тут баба! Сгрудились все, смотрят недоуменно.

И Федор полюбопытствовал. Черная бурка, какой-то мех, одеяла. Закутанная в них, лежит пышущая тифозным жаром женщина.

— Ха, даже крали им не нужны стали!..

— А, видать, знатная штучка, ишь сколько всего на ней накручено. Что же с ней теперь делать?

— Раз им ни к чему, а нам на что? Пусть лежит…

— Человек же! — возразил Федор. — Отправьте в госпиталь, потом разберемся.

Так и забылось бы это; за плечами столько осталось виденного и пережитого — на столетия вспоминать хватит. Но передали из госпиталя, что какая-то женщина хочет его видеть…

При первой же возможности Бакай отправился в Николаев. Хотелось по городу побродить, но времени в обрез. Направился прямо в госпиталь. Вышла к нему женщина, впрочем, какая там женщина — девчонка. Худенькая, сквозь марлевую косынку торчит темная щетина отрастающих волос, ростом Федору по плечо, но смотрит на него огромными, словно блюдечки, глазами. И, даже не поздоровавшись, огорошила вопросом: