— Нет. Я об этом узнала только сегодня.

Довольно типично для нашей конторы, подумала она.

— А я думаю… — Голос Маттеи звучал так, будто она и в самом деле думала вслух. — Я думаю, если б я была замешана в ту историю, то осенью восемьдесят девятого года я бы просто-напросто спилась.

— С чего бы это? Ведь четырнадцать лет прошло! Почему? Как раз к этому времени я бы посчитала, что все обошлось.

— Восточная Германия, — пояснила Маттеи с нажимом. — Восточная Германия развалилась в восемьдесят девятом году. Развалилась и Штази, секретная полиция, архивы пошли по рукам. Западные службы рассылали их друг другу. Наш шеф Юханссон сваливает их все в кучу, может быть, уже и читает кое-что. Я что хочу сказать: если б я в середине семидесятых помогала террористам, как ты думаешь, числилась бы моя фамилия в регистрах Штази? Штази и Фракция Красной Армии, в которой подвизались ребята Баадера—Майнхоф, — старые приятели. Оказалось, они помогали друг другу на всю катушку. Ясно как день: Штази знала все и про террористов, и про их помощников.

— Действительно, ясно как день, — согласилась Хольт. — И, если бы меня звали Эрикссон, Веландер, Тишлер или Штейн, я бы занервничала.

Особенно если бы я была Штейн, а Эрикссон знал бы нечто, чем мог бы меня шантажировать, подумала она. Теперь ты почешешься, старина, подумала она, вспомнив свой разговор с шефом, легендарным Юханссоном, состоявшийся всего пару часов тому назад.

— Такой мотив вполне возможен, — задумчиво сказала Маттеи. — Несколько надуман, пожалуй, но очень даже возможен… Причем их фамилии могли даже и не числиться в архивах Штази, достаточно, чтобы они думали, что они там есть. Я хочу сказать, это вполне достаточный повод, чтобы занервничать.

— Но они же там и в самом деле есть! И Юханссон, и Викландер это подтверждают.

— Конечно, однако наши фигуранты могли об этом и не знать. И это не так уж важно, потому что такую возможность они наверняка допускали, — уточнила Маттеи.

Анна хочет немедленно сделать практические выводы, подумала она.

— Ну и как, девушки? — спросила Мартинес. Она, как и Лиза Маттеи полчаса назад, внезапно материализовалась в дверном проеме кабинета Хольт. — У нас настоящий девичник. Парни все разбежались по домам — принять на грудь и поглазеть в ящик.

— Мы уже заканчиваем, — сказала Хольт. — Подожди, сейчас узнаешь…

— Не спеши, подруга, — подняла ладони Мартинес. — Я голодна как собака. Давайте закажем какую-нибудь ерунду вроде той, что мужики трескают во всех полицейских фильмах, фастфуд: гамбургеры, порошковое пюре, пончики… Что скажете?

— Только не пюре! — взмолилась Маттеи. — Чистая отрава. Может, лучше суши? Я стараюсь есть как можно меньше мяса. Могу сбегать за суши.

— Суши… — Мартинес брезгливо оттопырила губу. — Настоящие полицейские разве лопают суши?

— Мы лопаем, — поддержала Маттеи Хольт. — Я тоже хочу суши.

— Ну ладно. — Мартинес пожала плечами. — Суши так суши.

Через полчаса Мартинес вернулась с коробкой суши и бутылками с минеральной водой. Насытившись, они открыли военный совет.

— Думаю, вы попали в десятку, — высказала свое мнение Мартинес, выслушав сначала Хольт, а потом Маттеи. — Во-первых, связали Штейн и Эрикссона, во-вторых, надыбали мотив — Штейн вполне могла всадить тесак в Эрикссона. Не думаю, чтобы Юханссон начал гнать волну, когда узнает, до чего вы докопались. — Она широко улыбнулась. — А хотите знать, о чем я думала?

— Йес, — сказала Хольт.

— Хотим, — сказала Маттеи.

— Я проглядела все протоколы криминалистической экспертизы. Ясное дело, что я и не думала о Штейн, я же не знала, что именно в тот день она столкнулась с Эрикссоном, но, пока японец мастерил эти рисовые плевочки, я вспомнила и про нее…

— Так, — выжидательно произнесла Хольт.

— Так, — эхом откликнулась Маттеи.

— Надо же доказывать, что она была у Эрикссона в квартире. Мне кажется, теперь у нас есть шанс. Во-первых, два отпечатка, неясно чьи. Они могут вполне принадлежать убивцу. Качество, правда, то еще. Один — на мойке в кухне, другой — на внутренней стороне дверцы шкафчика под раковиной.

— Обнадеживает, — сказала Хольт.

Всего не упомнишь, подумала она. И тут же в ее памяти всплыл окровавленный кухонный нож марки «Сабатье» — как будто она видела его вчера.

— А во-вторых, я все думаю об этом заблеванном полотенце. Можно попробовать выделить ДНК. В то время этого еще не делали.

Хелену Штейн вырвало на полотенце Эрикссона. — подумала Хольт. Она вдруг так живо представила себе всю картину, что ее саму затошнило.

— Если полотенце хранится в морозильнике, — продолжила Мартинес, — такая попытка имеет смысл.

— И полотенце, и отпечатки, надо полагать, хранятся в криминалистическом отделе стокгольмской полиции.

— Мы же можем их позаимствовать, пусть наши эксперты тоже поработают. Кто позвонит Юханссону, чтобы он дал добро?

— Могу я, — сказала Хольт. От перспективы поговорить с начальником она заметно оживилась.

— Завтра, — неуверенно сказала Маттеи. — Уже скоро десять.

— Конечно, не сегодня, — успокоила ее Хольт. — Я хочу как можно скорее добраться домой и завалиться спать.

— И я, — подержала Маттеи. — Я с шести утра на ногах: у меня по пятницам джоггинг — бегаю от болезней.

— Если бы вы были настоящими полицейскими, — заявила Мартинес, — мы бы пошли в кабак, хлопнули по стаканчику и закадрили парней для койки. Никому не охота?

Хольт и Маттеи дружно покачали головами. Одна голова была темной, другая — светлой.

— Типичные девицы из пансиона, — вздохнула Мартинес. — Прикажете понимать, что вы по-прежнему помешаны на вашем идиотском здоровом образе жизни и что мы встретимся здесь в восемь утра? Ладно… Но перед сном подумайте об одной практической трудности.

— А именно?

— Как раздобыть отпечатки пальцев и ДНК Хелены Штейн, чтобы Юханссон не взвился до потолка.

— У тебя усталый вид, — заметила жена Юханссона.

— Это потому, что я устал, — вежливо ответил он. — Очень много работы.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — спросила жена бодро и с внезапным любопытством.

Начинается, подумал Юханссон, неохотно улыбаясь.

— Хочешь, чтобы меня посадили?

— Представь себе на минутку, — сказала она, выливая в бокал остатки красного вина из бутылки, — что ты рассказываешь мне о своей работе точно так же, как я рассказываю тебе. Всякую безобидную чушь: кто что сказал или сделал, кто чем занимается, кто с кем… ну, в общем, то, что люди рассказывают друг другу, если уж вышло так, что они живут вместе… Ты понимаешь, о чем я говорю? И что тогда будет? Тебя посадят?

— Без сомнения, — заверил ее Юханссон.

Причем с полным основанием, подумал он, если вспомнить его служебный контракт и бумаги, которые ему приходится подписывать.

— Полный идиотизм! — Жена недоверчиво покачала головой.

— Более того, — продолжил Юханссон. Настроение у него несколько улучшилось. Плевать на эту чертову Хольт, решил он. У тебя жена — красавица и умница. Подумаешь — какая-то пигалица лезет на рожон! — Более того, — повторил он, откашлявшись. — Есть ситуации, когда я могу угодить за решетку только за то, что ответил на твой вопрос: посадят или не посадят.

— Абсолютный, я бы даже сказала, глобальный идиотизм. Эпидемическая паранойя. Тебе хоть за это добавляют к жалованью? Особый бонус за супружеское молчание?

— Почему молчание? — Юханссону стало весело. — Я могу тебе рассказывать все, что угодно, мы можем даже спорить — только не о том, что происходит на службе. Представь себе обратный расклад: мы сидим на кухне и треплемся о перипетиях моей работы, и это считается нормальным… Поверь, последствия были бы ужасны. И для тебя тоже.

— Объясни, — попросила жена, подперев щеку кулачком. — Приведи пример.