Ириска не ответила, лишь погладила холодную поверхность фарфора, и ей показалось, что сиамочка улыбнулась. Мир заполняло сладостное безмолвие. Знакомые нотки толклись за невидимой, надёжно закрытой дверью. Их тревожный писк некому было слушать.

— Ты бы могла её разбить ради меня?

— Зачем?

— Я ведь не прошу, чтобы ты сию же секунду швырнула её об асфальт, — с нажимом заметил Рауль. — Просто спрашиваю.

Ириска посмотрела на его бледное лицо, коварно улыбнулась и впечатала фигурку в серые кирпичи трансформаторной будки. С жалобным звоном осколки сиамочки осыпались на чахлые кустики травы.

— Спасибо, Ирисочка! — удивлённо прошептал Рауль и сжал её пальцы своими.

— Но мне всё равно её жалко, — запинаясь, призналась Ириска.

— Жизнь — череда потерь и находок. Потеряв эту вещичку, ты нашла что-то ещё. Возможно, куда более ценное, чем хрупкая фигурка. Вопрос только — что именно?

Вместо ответа Ириска ласково погладила его твёрдую руку. Хотелось чуть помолчать. Но с молчанием ускользало что-то едва ощутимое. Рвалась только что натянувшаяся нить. Цепочка из слов, звенящая в пустоте. Тающая. Нет, молчание не спасало. Нужны разговоры. Хотя бы о пустяках. А ещё лучше о вещах, которые могли протянуть цепочку в бесконечность.

— Расскажи мне про Переулки, — попросила девочка.

Те ли это слова? Оказалось, те. Потому что СЛОВА играли сейчас главную роль. И именно СЛОВА оказались в первых рядах ответа.

— Переулки сотканы из слов. Переулки сложены из нот. Улицы — песни и жители — те, кто их слушает. Заслушаешься — застрянешь навсегда. Сумеешь перепеть — окажешься на следующей улочке. Думаю, ты уже догадалась, почему местных странников называют перепевниками.

— А кто может стать перепевником?

— Да кто угодно. Ты удивишься, но большинство людей — перепевники.

— И я?

— И даже ты!

— Не понимаю.

Рауль наморщился, словно ловя какие-то чуть заметные вибрации воздуха. Потом его лицо прояснилось.

— Слышишь песню?

Ириска прислушалась. Действительно, из верхних окон бубнило радио.

— О чём поют? Называй слова.

Ириска напрягла слух. Песня звучала неразборчиво. Сначала речитатив, потом проигрыш. Но разобрать можно было лишь повторяющийся припев: "Усама, усама, усама, подлеца, подлеца, подлеца".

— Про подлеца какого-то, — скривилась Ириска, не любившая ерундовых песен.

— А сейчас? — плечи сжали сильные пальцы.

Музыка таинственным образом усилилась.

— Русского, русского, русского, — отчётливо звенело в голове. — Хочется, хочется, хочется.

— Русского хочется, — удивилась Ириска, узнав песню, которую слышала не один десяток раз.

Пальцы соскользнули с плеч, и песня сразу превратилась в разнобой звуков.

— Но ведь минуту назад песня звучала иначе?

Ириска кивнула.

— Ты подменила слова, и обычная песня стала загадкой. Слова обернулись кирпичиками, из которых ты строила мир, звучащий лишь для тебя. Перепевники строят свои миры и следят, чтобы они звучали красиво. "Нам песня строить и жить помогает". Слышала?

— Разумеется, — фыркнула Ириска. — Фразочка, которая всех задолбала.

— Потому что для всех она осталась теоремой из высшей математики. Лишь перепевники пользуются ей. Чего ж не перестроить мир, если тебе разрешили и дали подходящий инструмент.

— Но как может мир измениться от слова?

— Есть слова с двойным смыслом. Есть слова со скрытым значением. А бывает и так, что время незаметно меняет одно значение на другое. Оставь звучание, но подмени смысл. И Daddy Cool, бывший сердитым отцом, превращается в крутого папика.

— Не поняла, — замотала головой Ириска. — Совсем-совсем не поняла.

— Перепевники перебивают смысл. Помнишь четвёртый переулок? "I'm blue" подразумевает иной смысл, чем "Люблю". Какой? Зависит от тебя! Беда, если ты начинаешь радостно закручивать извращённые выверты. Тогда из романтического "Плохие мальчики грустят" рождаются "Песни голубых плохишей". Легче испохабить красивое, чем из чавкающей грязи слепить изумительное, ни на что не похожее царство. Чем пронзительнее перепевник, тем осторожнее он обращается со словами. Ты ещё помнишь песню, — рука указала на верхние этажи, — оттуда? Какие слова прислышались ИЗНАЧАЛЬНО?

Девочка вслушалась. Песня уже закончилась. Теперь сверху тараторил ди-джей. О чём же тогда пелось? Пришлось копаться в памяти.

"Русского, русского, русского, — гремело там. — Хочется, хочется, хочется".

И больше ничего не вспоминалось.

— Маленький шажок, и ты разрушила свой мир, — печально сказал Рауль. — Легко подменила его на тот, как у всех. Поэтому тебе нельзя ходить по Переулкам в одиночку.

Они пересекли двор и снова выбрались на оживлённую улицу. Снова мимо проскальзывали люди с мёртвыми взглядами. Остекленевшие глаза смотрели сквозь или вперились в замусоренный асфальт.

— Иногда им не мешало бы взглянуть на солнце, — тихо сказал Рауль, огибая толпу автобусной остановки.

Им… Снова им… А как же я? Не смотри на них! Взгляни на меня! Ведь рядом же Я!!!

— А я всегда смотрю на солнце, — горделиво возвестила Ириска.

— Ну и зря, — усмехнулся её спутник. — Видя лишь солнце, ты обязательно ступишь в какое-нибудь дерьмо. А потом заявишься в гости, пройдёшься по вымытому полу, по свежечищенным коврам. Думаешь, кто-нибудь догадается в этот момент оценить красоту увиденного тобой солнца?

— Нет, — хмуро ответила Ириска. — Они будут смотреть на ковёр.

— Именно, — кивнул Рауль. — А скажи, как плохо, когда тебя запомнят не по блистательному дню, когда ты соизволила их навестить, а по грязным следам на ковре.

— Они простят, — девочка беспечно махнула рукой.

— Конечно, простят. Но запомнят. Ведь кто-то всё равно должен чистить ковёр.

Из ближайшего киоска донеслись аккорды проигрыша. Словно молоточек весело выстукивал по клавишам металлофона. Эту песню Ириска слышала в третьем классе, когда её вывозили в лагерь на море. Ей так хотелось разыскать её, записать и слушать целыми днями. Но ни названия песни, ни того, кто её исполнял девочка не знала.

— Человек прекращает расти, когда перестаёт отслеживать новые песни и начинает разыскивать старые, — неодобрительно сказал Рауль, заметив Ирискину заинтересованность. — Этим умело пользуется Тоскующий По Эпохам.

— Тоже перепевник?

— Да не скажи, — задумался Рауль. — Его песни никто уже не поёт. Я считаю его властелином мёртвых песен. Но над теми, в ком звучат песни, которые здесь и сейчас, у него нет власти.

— А кто из перепевников главный? — спросила девочка.

"Может быть, Ванабас?" — испуганно ёкнуло в груди, и на миг всплыла картинка сумрачного сна, где страшный великан разгуливал по Переулкам.

— У перепевников нет главного, — пожал плечами Рауль. — Зачем им?

— Ну, — неопределённо протянула Ириска. — Должны же они кого-то слушать.

Теперь ей хотелось, чтобы главным там был Рауль. Быть может, он и не поёт лишь потому, чтобы не заглушать приказами чужие песни.

— Они слушают себя, — ответил Рауль и, видя, что девочку ответ не устроил, добавил. — А ты можешь представить песню, которая ГЛАВНЕЕ остальных?

"Могу, — подумала девочка, — если её поёшь ты".

Но вслух она спросила совсем другое:

— Помнишь, мы говорили про любовь? А что называешь любовью ты?

— Страсти хватает на неделю, уважения — на год, — задумчиво выдал Рауль. — Скорее, это когда двое тянутся за одной мечтой.

— Сказки, — девочка зло мотнула головой. — А по жизни один любит, а второй позволяет себя любить.

— Ну, Ирисочка, — Рауль мягко погладил её подбородок. — Разве это любовь? Это ненормированное использование дешёвой рабочей силы.

— Тогда…

— Давай, о любви потом, — не дали ей договорить. — Сейчас у нас другая сказка. И начинается она так. В самом чёрном-чёрном подвале, в самом чёрном-чёрном углу живёт самый чёрный-чёрный котёнок. Он-то нам и нужен.