Еще вчера, когда до меня все это дошло, сразу стало все ясно – решение уже есть, я буду преодолевать отчуждение, я буду порождать и испытывать влюбленность в свою девочку, буду хотеть ее именно как девочку – устремленную, испытывающую непостижимые для меня сейчас Переживания, нежную, безжалостную, искреннюю. Я буду представлять, как мы с ней ласкаемся и трахаемся – я буду преодолевать те стены, которые пока что обходил и даже усиливал. Описания того, как Рамакришна проявлял свою любовь к своей девочке, являются мощной поддержкой этого решения, я могу учиться у него искренности, отсутствия ханжества и отчужденности. И хотя он относился к ней как к матери (в том понимании, которое он вкладывал в это слово), а я – как к любимой девочке, это ничего не меняет. Я буду учиться у него любить свою божественную девочку. Я знаю, как это делать – шаг за шагом, усилие за усилием, упорство, решительность, устремленность.

Громко хрустнула ветка, и Слип замер.

«Ну и ну… скоро я стану таким же, как кадумы. Совсем потерял осторожность… возомнил себя умником, что ли? Смотри, Слип, лес проучит тебя, как он проучил кадумов…»

Теперь надо подождать, постоять на месте, а еще лучше – посидеть. Да, лучше посидеть. В таком состоянии, когда наступаешь на ветки и хрустишь на всю округу, можно натворить что угодно.

Вокруг все шершавое, мохнатое, мокрое, пахучее, густая мокрая трава, высокие раскидистые деревья с красной корой и висячим мхом на ветках и стволах. Большие овальные разноцветные листья в мелком прозрачном ручье.

Неопытному глазу лес показался бы слишком темным и неуютным, луна куда-то сбежала с неба, и все тени сдвинулись, дружно слились в одно влажное, подрагивающее, непредсказуемое существо. Раньше в такие безлунные ночи Слип старался даже не высовываться, но теперь он знал, как ориентироваться в полной темноте. Для этого не надо судорожно озираться по сторонам, и уж тем более не нужно никуда всматриваться и пытаться что-то разглядеть – это совершенно бесполезно. Нужно поднять взгляд чуть вверх от земли и поворачивать голову из стороны в сторону, не торопясь, сделав глаза будто бы расслабленными, мягко и широко охватывающими темноту; не стараясь ухватить детали, а лишь спокойно сосредоточившись на том, что ты хочешь, и тогда в какой-то момент прямо в центре груди возникает тонкое предчувствие, почти неуловимое, которое и ведет к цели. Теперь он уже умел это делать, натренировавшись в густых порослях на безопасных Вороньих холмах, что в полудне отсюда. Ночью ветер особенно яростно выдувает запахи прочь с холмов, подхватывая их у самой земли и унося вертикально вверх к верхушкам деревьев, а потом бережно опуская их к нижней кромке леса между холмами, так что можно не опасаться, что чуткий нос невольно будет давать подсказки глазам. Это было непросто, да, непросто… Слип ощутил гордость за свои успехи, но тут же вспомнил длинную Кариссу и быстро укоротил возникшее довольство, и вовремя! – тонкое равновесие между безмятежным знанием, живущим в груди, и тем, что он слышал, видел, нюхал, ощущал, не было потеряно. Чуть качнувшись, связь восстановилась, и он снова стал неотъемлемой частью этого леса, а не просто охотником или жертвой. Да… у Кариссы многому можно научиться. Он еще обязательно вернется к ней, и не раз.

Слип поводил глазами из стороны в сторону, прислушался к своим ощущениям. Да… определенно… вон то черное пятно среди других черных пятен отзывается в его груди. Мягко ступая и изгибая тело, вторя нежным прикосновениям пушистых еловых лап к бокам, он сделал несколько шагов. Тьма расступилась. Точно, тут будет удобно. Две больших сосны срослись у основания, образовав прочный укромный шатер, и когда Слип разгреб листья вокруг корней, ниша стала достаточно глубокой, теперь можно прижаться спиной к шершавой коре. Теплая... сосны всегда теплые... теплые и уютные. Березы – те тоже уютные, но более отстраненные, они живут сами по себе и не любят общества. Теперь можно замереть и отдаться чувствам и мыслям.

…Карисса. С ней оказалось интересно… Длинная, смешная… Сначала Слип даже не воспринял ее всерьез, ну в самом деле – что можно ожидать от столь странного существа? Их встреча была случайной. Это случилось во время его самой первой попытки дойти до границ. Тогда он чертовски сильно проголодался, еды не было уже два дня, и ведь заранее же было известно, что никакой еды не будет на всем пути от тростниковых болот до заброшенного логова, но любопытство оказалось сильнее здравого смысла, тем более, что после заброшенного логова начиналась пойма реки, где еды должно быть вдоволь. Два дня без еды – в общем ничего страшного, бывали времена и похуже, да и Слип уже не был ребенком и знал, как выживать в лесу, но вот то, что не будет еще и воды, вот этого он не предусмотрел. Самому спросить не пришло в голову, а Нара ничего не сказала – то ли забыла, то ли специально решила проучить, чтобы отбить охоту соваться куда не следует. Конечно, ей всего этого не надо, у нее ведь все хорошо, вообще у всех все хорошо, так зачем искать проблемы на свою голову? В этом она вся… в этом все они – все его родственники и друзья, и родственники его друзей... довольство... сначала думаешь, что в нем и есть счастье, а потом оно превращается в зудящую рану, словно умираешь минута за минутой. Почему так? Почему другие могут просто жить день за днем, а он, Слип, не может?

А может Нара и не была здесь никогда, а просто похваляется? Кто знает… слишком много слухов, слишком мало правды. Что ж, теперь по крайней мере правды будет больше.

Первый день он продвигался с максимальной скоростью, но к вечеру определенно устал лавировать между бесчисленными стволами, растущими в разные стороны, затейливо сросшимися друг с другом под немыслимыми углами. В конце концов, с опухшим от жажды языком он завалился на ночь на кочку, поросшую густым сухим мхом, и впервые в своей жизни позавидовал деревьям, пожалев об отсутствии корней, которыми он мог бы добывать воду из-под земли. Вот бы сейчас такой корешок, как у елки – стремительно уходящий вглубь, к теплу, к воде. Деревья живут своей жизнью, загадочной, далекой... Уже засыпая, Слип видел сквозь полуприкрытые веки, как меж ветвей сосен и елей текут, стремительно струятся, не переставая, тонкие зеленые светящиеся пунктирные нити. Деревья общаются между собой, это ему было известно, но можно ли их понять? Не просто воспользоваться безмолвным знанием, приходящим при созерцании нитей, а именно понять, почувствовать – как и что чувствуют они? Это, конечно, снова «лишний» вопрос – из тех, за которые ему так часто доставалось от взрослых. А если вообразить, что и от него исходят зеленые нити, вливаются в мельтешащий танец?.. на несколько мгновений Слип уловил необычное чувство, оно пронзило его легким касанием, но набежавший сон унес его прочь.

Ночь прошла в кошмарах. Снилась всякая ерунда – то крики кадумов и страх, что тебя обнаружат и поймают, то вдруг кочка стала уходить под землю, и сначала он обрадовался, что теперь-то доберется до воды, но с каждой секундой становилось все жарче и жарче, воздух раскалился и стало больно дышать. Проснувшись с глухим вскриком, Слип попытался отдышаться и обнаружил, что горло и в самом деле раскалено и болит при каждом глотке – оказалось, он совершил серьезную ошибку. Во мхе росли вонючки, и когда во сне он навалился на них боком, в воздух поднялось целое облако горьких спор, и вот теперь он ими надышался, и стало совсем плохо. Остаток ночи прошел в полубреду, Слип то проваливался в горячие сны, то вырывался из них со стоном. Стоило закрыть глаза, как вновь начиналось мельтешение деревьев, кустов, травы, земля мчится под ногами и уходит влево, вверх, вниз… Сколько же будет продолжаться это мучение… Когда же рассвет? Минута течет за минутой, Слип приподнимался, ворочался, переворачивался с боку на бок, проваливался в забытье и вырывался из него, чуть не плача от досады, что даже сон не спасает от мучений.