Квасов отвел Николая подальше от дверей, к решетке забора.

—- Помочь мне может друг, а не начальник милиции. Верю тебе и не боюсь. Слушай...

Перед Николаем развертывалась дикая история во всех ее подробностях. Наконец-то открылся «кузен Серж» и полностью прояснились туманные предостережения Аделаиды. Николаю не приходилось сталкиваться с той стороной жизни, которую можно назвать ее изнанкой. Враги, несомненно, существовали, и специальные органы советской власти следили за их происками, обезоруживали их. Два мира находились в смертельной схватке. И, однако, все это было далеко, проходило как бы стороной. Дрались и дрались! Никто не поручал вмешиваться, помогать. А ну вас! Занимайтесь своим делом... Теперь же опасность была рядом. В борьбу против рабочих зарубежные враги втягивали самих рабочих. Понятным становилось поручение Ожигалова.

— Слушай. — Квасов оглянулся. — Послезавтра в одиннадцать ночи он будет ждать меня.

— На квартире?

— Нет, не на квартире. В переулке, — Жора назвал переулок.

Однако он хотел проверить самого себя, найти больше сил для борьбы, если уж в нее нужно вступать, отбросить всяческие сомнения.

— Не преувеличиваешь ли ты, Жора? — напрямик спросил Николай, так же прямо, не мигая всматриваясь в глаза своего друга.

Жора вначале не понял вопроса и попытался так же горячо, порывистым шепотом повторить какие-то подробности, выплеснуть хотя бы часть из того, что тяготило его.

— Подожди, подожди, — остановил его Николай, — раздеталировал ты все и так правильно, могу сам все до последнего шурупа собрать, свинтить. Ты скажи главное: нет ли тут того самого страха, от которого глаза велики? Приучают нас везде видеть шпионов, агентуру коварного врага, оглядываться туда-сюда, крутиться на собственной оси, за хвостом своим гоняться.

Квасов остановил друга, схватил его за руку; глаза его помутнели, а губы стали белыми-белыми, безжизненными, мертвыми.

— Шпионов пусть гепеу ловит, — яростно выдохнул он. — Страшнее тут, Колька, пойми... Душой они хотят нашей завладеть, Колька! Хотят, чтобы мы отказались от крови нашей, ото всего... Мы один на один схлестнулись с ними и один на один должны решить, по-рабочему, без свистков, без протокольчиков. Нас не нужно за ручку водить по революции, поглядите, какие цветочки хорошенькие... Революция во мне сидит, тут, — ударил кулаком в грудь. — Я отсюда должен все выкидать к чертям собачьим! Сам, не нужно мне чужих вил и граблей... У меня аммонал внутри... Сюда фитиль тянут...

— Успокойся, Жора, — остановил его Николай, осмысливший все, что было сказано. — Я понял все. Не доказывай мне больше ничего, не убеждай... Ясно, я должен помочь тебе, только как?

Ничто теперь не выдавало внутреннего волнения Николая. Именно таким, спокойным, обязан предстать перед мятущимся другом, чтобы он поверил ему и доверился полностью.

— Говори, Жора, — попросил он твердо, — где тебе назначил «свидание» Коржиков?

— Недалеко от Марфиньки. От нашего дома. Если мы его не повяжем — нулевые мы люди! — Глаза Жоры сверкнули гневом. — Подумать только! Хуже меня не нашли... Меня в Сибирь нужно, а не на стружку. Сегодня, мол, подписывай, а завтра иди и завод подпали...

— Только не надо шарахаться, — сказал Николай. — Ты был один, теперь нас двое. Тебе стало легче и мне! Разное можно было подумать...

— Каких только кошмаров не вижу!.. — Жора придвинулся ближе. — Утопленника вижу... Фомина. Шрайбер из головы не выходит. Будто гвоздей повбивали мне в голову. Щипцами не ухватить, не вытащить...

— Ухватим, вытащим, — успокоил его Николай. — Узаконенным путем не хочешь?

— Пойми: если я его сам — одно дело. Если явлюсь с повинной и выложу это, — он вытащил деньги, — спросят, и правильно сделают: «Почему ты их так долго таскал? А кто поручится, не две ли было колоды, гражданин Квасов?» Понял?

— Понял...

— А раз так... — В светлом пролете двери показалась Марфинька, и Жора прикрикнул на нее. Марфинька скрылась. — Раз так, то я его на гирьку. Она на добром ремешке и крепится вместо браслетки. Мне ее до послезавтра таскать не годится. Вдруг застукают: улика.

Николай опустил гирьку в карман галифе.

— Фунтовик, что ли?

— Фунтовик. Дашь по темени — и в самый раз!.. Пойдем. Опять Марфута тута как тута. Идем, Марфута! — Он сказал серьезно: — Ради нее тоже... Люблю ее, Колька...

Жора и Марфинька уехали в город. Отец остался ночевать. Ему постелили в маленькой комнате.

На следующий день Квасов должен был заехать за Николаем в десять часов вечера на машине. Коржиков знал Николая. Не годилось раньше времени появляться в переулке, чтобы не спугнуть осторожного «кузена Сержа».

Дальнейшие действия тоже были распланированы во всех подробностях, обсуждению их они отдали немало времени. Но друзьям и в голову не могло прийти, что Марфинька следила за ними, будто невзначай задавала вопросы. У них сложился свой план, у Марфиньки — свой, и только будущее могло ответить, чья мысль работала лучше.

Нетрудная, казалось бы, задача — встретиться с Коржиковым. Но по мере приближения этого «свидания» вырастали все новые сложности.

Наташа постелила отцу в их старой комнатушке, взбила подушку и, вернувшись в новую комнату в пристройке, увидела, что сегодня муж почему-то необычно рано решил отправиться на боковую.

— Э, нет, будущий студент, мы по-другому намечали наши обязанности! — Наташа растормошила Николая, велела сесть к столу и, раскрыв учебник, проговорила скучным педагогическим голосом: — На чем мы остановились в прошлый раз?

— Наташа, прости, совсем не варит сегодня голова, — взмолился Николай, не зная, как заставить ее лечь и заснуть поскорее.

— Нет, нет, и не проси! Теперь тебе нельзя надеяться на внешний вид, ведь шинели уже нет, приходится рассчитывать только на знания.

Как назло, в доме долго не замирала жизнь. На тетушкиной половине разливалось сопрано Вяльцевой, потом цыганщину сменили каторжные песни. Граммофон заводили дочки Лукерьи Панкратьевны, и воздействовать на них было невозможно. Через капитальную бревенчатую стену проникали и другие звуки; на полную мощность работал самодельный радиоприемник, долгожданное детище мужа Наташиной сестры, который служил на центральной станции связи; на улице бродили люди, доносились обрывки разговоров.

Легли в десятом часу, при открытых окнах. Уже неделю держались прохладные вечерние зори, и спалось легко, если ветер не нагонял копоть с завода. Наташа, пожелав мужу спокойной ночи, повернулась лицом к стене. Он знал, что она притворилась спящей. По-видимому, он плохо скрывал свое беспокойство, и Наташа инстинктивно ждала чего-то. Неяркий свет уличного фонаря проникал в окно и, словно просеянный сквозь тюль занавески, рассыпчатыми мельчайшими пятнышками играл на зеркале и на свежеокрашенной белой двери.

Какие-то чертики мигали в глазах Николая, подсмеивались и вдруг сливались в одно лицо. Коржиков! Не только Квасова преследовал «гражданин вселенной».

Часы на руке фосфорически мерцали. Скоро должен подъехать Жора. А что Наташа? Он легонько прикоснулся к ее руке.

— Ты не спишь?

— Засыпаю, Коля. — Она не изменила позы, приоткрыла глаза. — Вы что-то надумали с Жоркой? Что?

— Поверь, ничего страшного.

— Почему же ты так волнуешься?

— Не знаю... Мне трудно тебе объяснить... — Он прислушался: кажется, машина уже пробиралась по их улочке. — Подробности ты узнаешь не позже утра. А в идее, если хочешь знать, я должен сегодня бороться за двух человек... Бороться и победить.

Наташа быстро повернулась к нему, приподнялась на локте.

— Мы договаривались никогда не лгать друг другу, всегда говорить откровенно и... гасить ссоры или недомолвки в самом начале.

Свет фар скользнул по окошку, хлопнула дверца машины. Надо спешить. Николай встал, быстро оделся, незаметно опустил гирьку в карман.