Ничего не случилось. В смысле — не вышло. Какая-то сила успела остановить мою руку. Я рванулся что было сил — без толку. Тогда я обвел взглядом колдунов, пытаясь определить, кто из них это устроил. Но он и не думал скрывать.

— Не дергайся, — посоветовал мне Свейн Фитиль. — За Краем Света я встречал Вестников Притяжения, и они теперь всегда готовы мне содействовать, ибо у меня Яйцо Грифона! — И он с торжеством помахал тем самым не больно-то внушительным шариком.

Я мысленно обругал себя: мог бы сразу сообразить, что тяжелый меч неудобно бросать снизу, не подняв его, как копье. Надо было сделать знак Мечиславу, он бы наверняка понял и, внезапно метнув Погром, разбил бы проклятый магический квадрат. Но чего уж теперь сожалеть, надо думать, как действовать дальше.

Вот тут-то и подал голос Мечислав, явно сообразивший, что слова сейчас действенней мечей.

— Я, как и весь вендийский народ, ваших дурацких сочинений не читал, но уверен, что они ничуть не лучше писанины этого хмыза[29] Эпипола, до которого я еще доберусь и отомщу ему за все оскорбления, нанесенные им моему роду. Так же как и вам, щелкоперы паршивые!

Эти слова задели колдунов за живое, и они дружно зашипели. Наконец Вильхельм, их вожак, сумел справиться с чувствами и громогласно заявил:

— Теперь нам ясно, что, используя вас для нейромантики, мы не только прорвем Янтарный Рубеж, но и окажем огромную услугу мировой литературе, сохранив жизнь одному из лучших ее представителей, который хоть и не принадлежит к числу рулевых светящихся гнилушек, но своим творчеством объективно способствует торжеству Дешевых Истин и является истинным алго-лианином.

Но довольно! Пора наконец отформатировать этих…

Повинуясь его властному жесту, колдуны направили на нас предметы Силы и принялись хором читать Самое Великое Заклинание:

???????? ???????????

??? ?????????????

?????????? ?? ???????? ???

???????? ?????????? ???

??????? ????? ???

????? ??????? ??????? ?????!

От этих слов меня не в переносном, а в самом буквальном смысле пробрал холод. Суть услышанного оставалась туманной, хоть я и знал все эти слова. Как я понял, в заклинании говорилось о признании человечеством основополагающей роли светящихся гнилушек в качестве рулевых. Но мое незнание ничуть не помешало бы колдунам вымотать нам нервы для своей нейромантики, если бы тут в темноте не прогремел новый голос:

???? ?????? ???? ??? ???1??????

????? ???? ???????? ??????????!

То есть каждый человек — странник, а наш рулевой — не какие-то светящиеся гнилушки, а запятая[30]. Но хоть мне и было невдомек, при чем здесь, тот знак препинания, я отлично понял одно: парализовавший меня холод пропал, и я снова могу двигаться. Что я тут же и сделал, бросившись, однако, не к Вильхельму, а к бородатому северянину в шипастом собачьем ошейнике. Я решительно не желал снова испытать на себе могущество его знакомых, Вестников Притяжения (во всяком случае, я перевел «??????? ??? ??????» именно так). Мне и одного раза на всю жизнь хватит.

Меч я все еще держал поднятым как копье. Увидев, что Свейн вскинул яйцо над головой и открыл рот, готовясь вновь призвать на помощь неведомых Вестников, я сообразил, что добежать до него не успею, и метнул Кром, но не в колдуна, а в яйцо. Кром свистнул, рассекая воздух, и проткнул штуковину насквозь, выбив ее из рук Фитиля. Тот издал горестный вопль и, выхватив из-под балахона окованную медью палицу, бросился на меня с этим совсем не колдовским оружием.

Похоже, он впал в боевое безумие, свойственное многим северянам (особенно после доброй досы мухоморов). Уж не знаю, ел ли Свейн мухоморы, но загадочная шизахнара, видать, действовала не хуже.

Я едва успел достать кинжал Альдоны, когда на меня обрушился последний довод Проповедника Дешевых Истин…

Окованная медью дубинка ободрала плечо, но я спас от удара голову, чего не мог бы сказать о своей Фитиль, даже если бы сохранил способность разговаривать после того, как кинжал вонзился в его глаз по самую рукоять. Фитиль издал рев, заставивший меня поверить, что он и впрямь рожден Гинунгагапом, но не упал, а всего лишь остановился, подняв палицу и слегка пошатываясь. Я, не долго думая, изо всех сил ударил его коленом в пах, полагая, что разбитому Яйцу Грифона нужна компания. Тут он наконец рухнул на землю, но сразу же заворочался, пытаясь подняться и завывая так страшно, что напугал бы, наверное, и обитателей своего родного Гинунгагапа.

Пока северянин копошился, я подобрал Кром. Яйцо Грифона исчезло бесследно, да и Дешевых Истин в округе тоже вроде не наблюдалось.

Я недооценил Фитиля — пока я искал свой меч, колдун, светясь поярче здешних гнилушек, поднялся на ноги, подкрался ко мне и замахнулся палицей. У меня не было времени встать. Припав на одно колено, я изо всех сил рубанул сбоку. Клинок прошел от левого подреберья до правого бедра, половины Фитиля с глухим стуком упали на землю. Я нагнулся к верхней половине и выдернул из глазницы кинжал. А потом вскочил и огляделся.

И сразу заметил новое действующее лицо на сцене. Правда, лица этого лица я не увидел, поскольку оно, это лицо, сцепилось с Тюрисом, норовя вышибить у него посохом медную лампу, и перед глазами у меня лишь мелькало нечто похожее на объятого пламенем человека. Затем я сообразил, что это никакое не пламя, а просто оранжевый балахон с поднятым капюшоном. Но вскоре мне стало не до разглядывания, так как, хотя Мечислав и незнакомец взяли на себя Псара и Тюриса, главный из колдунов, беловолосый Вильхельм, бросился на меня с криком: «А для тебя у меня есть еще монализатор!» И, подобно Свейну Фитилю, выхватил из-под балахона предмет столь мерзостного вида, что по сравнению с ним Квадратный Трехчлен выглядел выдающимся произведением искусства. И из конца этого монализатора ко мне устремился луч света, который, строго говоря, светом не был. Впоследствии я узнал, что в среде магов такой свет называют «прагматическим» и он оказывает особо вредное воздействие на поражаемого им человека, причем степень вреда зависит исключительно от желания колдуна.

К счастью, луч этот не был бесконечным, а имел не более двух локтей в длину, после чего не рассеивался, а просто исчезал, как обрубленный… Как обрубленный! Шагнув вперед и влево, я рубанул по лучу там, где он выходил из монализатора. Раздался громкий треск, лезвие Крома на миг засияло ослепительно белым и прошло дальше, не встретив сопротивления.

Тут с колдуном начало твориться непонятное: он весь покрылся мерцающими линиями, похожими на изображение нервов в теле человека. А затем он пропал, и только мерцающая паутина какой-то миг еще держалась в воздухе. Потом и она погасла. Мне подумалось, что маг попробовал то, чем долго потчевал других: монализ и нейромантику. Что ж, поделом.

Я посмотрел, как идут дела у других. Псар отчаянно крутил ручку своей машинки, заставляя ее валики бешено вращаться. Видимо, он таким своеобразным способом добывал магическую силу и, похоже, вполне успешно, — клятая машина росла прямо на глазах, мешая Мечиславу зарубить подавшегося в колдуны пивовара. Торжествующий Псар завопил:

— Сейчас я включу думатель!

Однако Мечислав не стал дожидаться, когда Псар это проделает и, главное, что из этого воспоследует, а просто-напросто всадил Погром между валиками машины и провернул с душераздирающим скрежетом.

Машине такое обращение сильно не понравилось. Она заискрила тем же «прагматическим» светом, что и монализатор, и покатилась на своих валиках в находящийся неподалеку бочаг, увлекая следом незадачливого Псара. Оба ухнули в мутную воду под прощальное мигание гнилушек. Трясина несколько раз чавкнула и навсегда поглотила глобальноголового творца шизахнары.