— Ничего не поделаешь, — пожал плечами я. — Надо если не истребить вратников, то хотя бы отбить у них охоту соваться к нам. А поскольку идти через ухрельские чащобы к Мулетану — верное самоубийство, то, значит, надо выяснить, где расположены другие лагеря, кроме Смартиганского. Будем надеяться, что они окажутся поближе…

— Я остаюсь с вами, — решительно заявил Дион. — Раз вы намерены снова допрашивать пленных, то без моей помощи не обойдетесь.

— Спасибо, Дион, — от души поблагодарил я.

Помощь Диона и впрямь не раз оказывалась бесценной, хотя и не обязательно при допросе пленных. Я неоднократно переходил в границу Ухреллы, гоняясь за вратникам и, прощупывая их оборону и выясняя, нельзя ли разделаться с ними силами одних лишь акритов. К сожалению, потеряв вторую банду, вратники взялись за ум и теперь, уйдя к себе, сразу прятались в лесах. Если мы не отказывались от преследования, то попадали в засады и несли большие потери, чем враг, сражавшийся на знакомой ему местности. И если в таких стычках удавалось взять кого-то в плен, то я устраивал допрос прямо иа месте, а поскольку Дион не мог сопровождать нас в этих трудных и опасных походах, то я был вынужден обходиться без помощи чар, кроме магии каленого железа… И полученные сведения меня не радовали, ведь они подтверждали, что все лагеря вратников располагались по меньшей мере в двух конных переходах от границы.

Незаметно приблизилось Среднелетье, а я все никак не мог найти спасительное решение. Возникла идея посадить войска на небольшие струги и проникнуть в сердце Ухреллы по рекам, но из разговоров с поседевшими на войне акритами я понял, что этот способ уже пробовали, и не раз. Беда в том, что Хвита — приток Далэльва и единственная река, ведущая из Антии в Ухреллу, вернее, наоборот — из Ухреллы в Антию, — недостаточно широка (всего-то чуть больше стадия, как я сам легко убедился) и простреливается с обоих берегов. А если еще метать зажигательные стрелы или огромные, из баллист, которые у вратников тоже имелись… В общем, безнадежно. И в довершение всех прочих неприятностей я получил письмо от матери, узнав, что дипломатические осложнения уже начались: прибывший в Эстимюр посол из Романии, претендующей на гегемонию в Селле, заявил от имени своего императора протест по поводу моих вторжений в Ухреллу, назвав их «ничем не спровоцированной агрессией». Мать сдержала данное мне обещание и отклонила протест, напомнив о так называемом «праве преследования», согласно которому в погоне за шайкой разбойников можно не считаться с неприкосновенностью границ чужого государства. Но в конце письма она посоветовала мне решить проблему вратников поскорее, пока в свару не вмешались другие соседи.

В поисках этого решения я все лето провел в Арантконе и даже вызвал в Элритуну Альдону, чтобы не ездить лишний раз в Эстимюр. В конце концов зарядили осенние дожди, они превратили проселочные дороги в непроходимые болота, и нападения вратников постепенно прекратились. Я вернулся в Эстимюр, но так и не снятая проблема по-прежнему мешала мне жить, словно неизвлеченная заноза сами знаете где. Ведь я отлично понимал, что будущей весной, едва просохнут дороги, вратники возобновят свои набеги, а значит, эта бессмысленная и безнадежная война будет тянуться бесконечно, если только не вмешается какое-либо божество и не нашлет на вратников мор. Я не очень-то верил в подобную милость небес, а потому непрерывно ломал голову в поисках ответа.

Дни между тем сливались в недели, недели — в месяцы, и как-то внезапно в Эстимюр нагрянула зима. Казалось, еще вчера шли дожди, а теперь вдруг повалил густой снег, а потом еще ударил, как всегда, лютый мороз — и на тебе, изволь пересаживаться с колесницы на сани. Я, впрочем, на санях почти не ездил, предпочитая вместе с бароном Одо охотиться на зайцев в его имениях под Эстимюром. При пороше, да верхом, это самое подходящее занятие в зимнюю стужу и зимнюю же скуку.

На одной из таких охот Светозар вдруг вынес меня прямо на крутой берег Далэльва, и я невольно натянул поводья, завороженный ослепительной красотой: кругом заснеженные поля и леса, и меж темных ельников белая змея реки. И прозрачная синева небес с редкими белыми облачками. Казалось, что мы со Светозаром единственные живые существа на всем белом свете, настолько пустынным и неподвижным выглядел этот пейзаж.

Тут мирную тишину нарушил отчетливый конский храп со стороны реки. Я сперва подумал, что подоспел наконец Одо, и слегка удивился: зачем он поскакал к реке? Но, присмотревшись, я различил тянущийся по льду реки купеческий санный обоз. В Руантию, догадался я. А оттуда во все стороны света. В отличие от войн, торговля с наступлением зимы отнюдь не замирала, а, наоборот, заметно оживлялась. А почему бы и нет? Разбойники зимой предпочитают отсиживаться у теплых печек, а не мерзнуть в лесах, где их ничего не стоит выследить в любой ясный день вроде сегодняшнего. А что до дорог, так зимой любые реки превращаются в такие ровные проезжие пути, каких не построить даже ромеям.

Я застыл как вкопанный. Неужели это оно и есть — вожделенное решение? Такое простое? И если да, то почему раньше никто не додумался? Видимо, все дело в присущей военным ограниченности мышления. Привыкли считать, что кампании ведутся с поздней весны до ранней осени, и точка. Им и в голову не приходит повоевать зимой, разве что далеко на юге, где-нибудь в Кортоне или Финбане. Да я и сам хорош, если быть до конца честным…

Позади застучали копыта. Я обернулся и увидел серое на сером, барона Одо в волчьем полушубке, верхом на сером в яблоках жеребце. По обеим сторонам передней луки седла свисали привязанные за ноги зайцы.

— Извини, отвлекся, поднял в кустарнике этих прыгунов и решил не упускать случая. Тропим дальше?

— Нет, — отказался я, — возвращаемся в Эстимюр. Кажется, теперь я знаю, как разделаться с вратниками!

Разумеется, от идеи до похода — путь не близкий и усеянный многими препятствиями, одно из которых я увидел еще по дороге к Эстимюру, когда первый мой энтусиасм поостыл. Оно состояло в том, что до Среднезимья оставались считанные дни, и даже мне, опьяненному удачной идеей, было ясно, что за такой срок мне, хоть тресни, не удастся ни собрать нужного числа бойцов, ни подготовить сам поход.

Когда же я приехал в Эстимюр и поделился своей идеей с Гудбрандом, тот не замедлил указать и на ряд других трудностей, причем косность военных, которой я опасался, стояла тут на последнем месте, — полемарх мою идею принял и одобрил практически сразу, да и остальные полководцы загорелись, стоило мне только изложить преимущество зимней компании. Но и трудности такой войны они тоже хорошо видели, хотя первым на них указал полемарх. Их было в основном две: как одеть такую уйму народу (по нашим прикидкам выходило, что понадобится никак не меньше четырех тысяч воинов), а во-вторых, как эту ораву прокормить, учитывая к тому же, что мы возьмем только конных. Если забрать продовольствие с собой, то за нами потянется совершенно немыслимый обоз, а если рассчитывать лишь па добытое в пути, то можно и обжечься. Особенно если вратпики сумеют поджечь занятые нами ухрельские деревни.

Но, помимо этих двух основных забот, меня мучила еще и третья, никем не высказанная: как на целый год сохранить в секрете мой замысел? Я отлично знал, что тайна, известная трем, известна всем, а о моей идее знали по меньшей мере пятнадцать человек, и это не считая матери, которой тоже вскоре придется сказать. Конечно, люди эти проверенные и надежные, на измену не пойдут… но ведь это и не обязательно. Просто отдадут, не задумываясь, какой-нибудь приказ, из которого, и из других в том же духе, всякому станет ясно — готовится зимний поход в Ухреллу. Люди ведь не дураки, во всяком случае не все. Надо как-то обмануть всех таких умников, привести их, а значит, и вражеских лазутчиков, к ложным выводам. Но как?