Когда наши корабли отошли от причалов, воины взволнованно загомонили, всем было ясно, что это не обычное сторожевое плавание, а морской поход с высадкой на вражеский берег, иначе зачем бы я приказал погрузить на суда и триста лошадей для стрелков и телохранителей, и своего Уголька? А догадаться, против кого мы выступаем, теперь было нетрудно. Однако, несмотря на грозную славу северян, моя дружина не испытывала страха перед этими берсерками. После побед над жунтийцами и вратниками она твердо верила в свою силу, ну и в меня, конечно, тоже. Так что ребята не унывали, а, наоборот, шутили и смеялись. Надо сказать, они верили в победу потверже, чем я: никогда еще мне не приходилось бросаться на противника вот так, как в омут головой, не имея ни малейшего представления о его численности, о расположении его сил, о предводителях его войска (ведь даже имена ярлов я узнал лишь потом, после высадки). Но пойти на попятный я уже не мог, это значило бы поступиться принципами, чего я делать, как уже сказано, не привык. Поэтому я стоял на носу флагмана и нетерпеливо всматривался в серый горизонт, ожидая, когда же появятся очертания Антланда.
Свежий ветер нас не подвел, не прошло и шести часов, как я завидел впереди темно-зеленую полоску суши. Дав условленный семан собраться кучней, я направил флотилию к берегу, спеша высадиться, пока нас никто не обнаружил. Волновался я напрасно. То есть обнаружить-то нас обнаружили, но приняли за своих, возвращающихся из удачного набега, и лишь когда мы приблизились, кто-то из этих варваров разглядел очертания судов и сообразил, что они не похожи на корабли северян. И поскольку варвары привыкли нападать, а не отражать набеги, некоторое время среди них царила растерянность, прзволившая нам беспрепятственно высадиться на берег и построиться в боевые порядки.
После этого я двинул свое войско колонной туда, где прежде стояло селение Хримстад, самое крупное на острове. По моему мнению, северяне должны были там обосноваться. Свои корабли я бросил на произвол судьбы, кроме тех десяти, на которых стояли баллисты: этим я приказал двигаться вдоль берега параллельно нашей колонне и, когда начнется битва, зажечь селение холлерной, пусть враги видят, что нажитое ими превращается в пепел, пока они сражаются с нами. Это я, пожалуй, сделал зря. Из Хримстада вышли на бой около тысячи воинов против моих пяти тысяч, я прижал северян к морю и перебил всех до одного, так что мог бы и дальше сохранять внезапность удара: однако поднявшиеся к небу столбы дыма от подожженной деревни известили весь остров, что на нем хозяйничает враг, и когда мы, пройдясь по всей западной оконечности острова, устремились на восток, на подходе к деревне Гула нас поджидало объединенное войско противника. Уж не знаю, случайно ли так вышло или варвары прослышали о холлерне, но только встретили они меня чуть ли не на самой середине острова, то есть милях так в десяти от берега (ведь Антланд — остров большой), куда самая мощная баллиста не могла добросить горшка с зажигательным зельем. Тем самым враги лишили меня главного оружия. Развернув свои войска в фалангу, я с высоты седла окинул противника взглядом и решил, что преимуществ у меня маловато: если северяне уступали нам в численности, то ненамного. К тому же первые ряды их клина тоже имели, подобно моим бойцам, кольчуги и шлемы. Тактика северян не представляла собой загадки — они явно собирались рассечь мою фалангу надвое, а потом развернуться и ударить обеим половинам во фланг или же разгромить их поочередно. Беда в том, что тактика эта была весьма действенной и со времен изобретшего ее полководца Ксантиппа Исократида никто так и не придумал, что ей противопоставить, кроме встречного удара таким же клином. Будь у меня побольше стрелков, я бы взялся проредить этот клин, но двум сотням лучников эта задача не по плечу. Северяне — не вратники, они не потеряют строя, когда дойдут до нас, и удар сохранит свою пробойную силу. Я впервые столкнулся с противником, обладавшим и рвением и умением, и, не стану скрывать, мне стало страшновато.
Но, возможно, конница лучше справится с этим кабаном, подумал я, привстав на стременах и разглядывая четкий тупой клин северян. Если удастся пробить его внешний кольчужный слой и ворваться в мягкую сердцевину…
Я быстро подозвал тагмархов и отдал ряд приказов. Если эти распоряжения и удивили кого-то, то никто не подал вида. А сам я со стрелками и телохранителями подался на правый фланг, где и выдвинулся в косом построении, нависая над левой стороной наступающего клина.
Когда клин приблизился на расстояние выстрела, мы принялись осыпать северян стрелами, стараясь бить только по середине их фланга, где я намечал прорыв. Северяне перешли с шага на бег, но, как я и ожидал, не утратили своего клиновидного построения; на месте сраженных тут же появлялись их товарищи, и брешь не расширялась.
Но вот в середине обращенной ко мне грани живой пирамиды блеск кольчуг, похоже, потускнел, и я устремился туда, увлекая за собой вооруженных копьями и мечами телохранителей. По обе стороны от каждого телохранителя находилось по лучнику, и они тоже скакали за мной, продолжая осыпать врага стрелами. Лишь когда нас отделял от северян бросок копья, они дружно убрали луки в гориты и взялись за мечи, одновременно придерживая коней и давая телохранителям вырваться вперед. Мы врезались в строй противника, как копье, брошенное умелым охотником, глубоко вонзается в бок кабана. Стрелки потрудились на славу, уложили тут почти всех воинов в кольчугах и шлемах, но это отнюдь не значило, что нам пришлось легко. Конница сильнее пехоты, только когда пехота удирает и остается лишь рубить бегущих.
А эти ребята не побежали. Они набрасывались на нас со всех сторон, подсекали ноги коням, стаскивали телохранителей и стрелков с седел и раскраивали им черепа тяжелыми обоюдоострыми секирами. Нас бы, несомненно, вскоре смяли, но в проделанную нами брешь в стене щитов уже врывались гоплиты фаланги, которая под ударом клина сломалась, как доска под топором, и зажала клин между двумя половинами. Я к тому времени уже не следил за боем, сосредоточившись лишь на том, как бы уцелеть самому, и неистово отбивал клинком чужие копья, секиры и мечи. Уголек тоже старался вовсю: казалось, он лягался всеми четырьмя ногами одновременно и во все стороны, и пораженные северяне так и разлетались под его ударами. Но, несмотря на его и мои усилия, пару раз мне спасла жизнь только отличная, вюрстенской работы, кольчуга, выдержавшая и меч рослого северянина, которого я тут же и зарубил, и тяжелый топор, брошенный каким-то отчаявшимся врагом издали. К тому времени, когда накал боя вокруг меня поутих и я смог окинуть взглядом общую картину битвы, победа уже явно склонялась на нашу сторону. Еще один, пусть самый слабенький удар, и северяне сломаются. К сожалению, нанести его мне было решительно нечем Я мысленно поклялся, что если уцелею, то никогда больше не повторю такой глупости — идти в сражение, не имея резерва. Но пока придется нам побеждать тяжелым способом. Я уж было собирался снова ринуться в гущу сражения, но тут произошло нечто такое, чего никто не ожидал. Откуда-то позади вражеского клина вылетел некий темный предмет и, описав в воздухе дугу, приземлился посреди врагов, взорвавшись пламенем и вызвав неописуемую панику. А за ним еще один, и еще, и еще. И не страшившиеся ни стрел, ни копий, ни мечей северяне дрогнули, заколебались и… побежали. Как ни изумило меня такое чудо, у меня хватило сообразительности им воспользоваться.
— Не отставать! — заорал я во весь голос. — Догнать и уничтожить!
И, подавая пример, сам устремился в погоню за северянами, бросив меч в ножны и вынимая из горита лук. Правда, пускал я его в ход только в тех случаях, когда беглецы останавливались, сбивались в кучки и давали жестокий отпор преследователям. Не теряли времени даром и мои лучники, и, когда мы в очередной раз остановились расстрелять издали два десятка выстроивших «ежик» северян, нас догнал всадник на серой кляче, в котором я без особого удивления узнал Кольбейна, оставленного мной на кораблях командовать баллистами. Прекрасно понимая, что он по существу выиграл эту битву (если не всю кампанию), я подъехал к нему и в порыве чувств так крепко обнял, что он даже крякнул. Я смог спросить только одно:
