Принцефсфса, небоум заклинаю: сжауультесь…
Ну, что ж, - подумал Саша, крутя в руках сломанную телефонную панельку, - неизвестно, чем закончится эта история, но один положительный итог уже очевиден: мне больше не придется морочить себе голову выбором дешёвого оператора связи.
В операционную Глюнова не пустили - сразу же по приезде санитары переложили Серегу на каталку; пациента уже дожидался предупрежденный Лукиным хирург. Второй (после Волидарова) помощник Евгения Аристарховича появлялся в оздоровительном Центре по графику - его семья жила в городе, где он и консультировал, лечил, наблюдал, а в клинику он наведывался на шесть дней каждые две недели.
Пока ехали, Лукин, рассматривая ранение в Серегин живот, неделикатно, с присущим докторам отстраненным цинизмом сказал: «Кажется, вашему другу везёт. Если не истечет кровью, может быть, удастся вытащить».
Зачем вы врете, Евгений Аристархович, - хотел спросить Сашка, но вместо этого вцепился в руль и подпрыгивал с автомобилем и спрятавшимся под сиденьями Черепунчиком на колдобинах. Я же вижу… Что может быть задето? - припоминал экзамен по анатомии человека Глюнов, - аппендикс, кишечник, нижние отделы печени, почки? На боку у Сереги расползалось опасное багровое пятно, на губах выступила красная пена; при этом он весь как-то сжался, ссохся, и - что для Глюнова было самым непонятным, - почернел. Резко потемнели его волосы, сейчас действительно напоминающие парик какого-нибудь египтянина - неопрятного, склонного к длительным запоям и норовящего использовать головной убор в качестве средства для разведения блох; потемнело его лицо, став непривычно смуглым, жестким, суровым. На внезапно похудевшем лице яркими янтарями горели карие глаза, горели лихорадочным, больным блеском, и что-то в выражении их подсказывало Сашке - Серега Барабанов действительно не жилец. Пусть даже ему и повезло с медицинским обслуживанием.
Через верхнюю - стеклянную - часть дверей было видно всё, что происходит в операционной палате. Второй из санитаров пытался увести Сашу прочь - не то, чтобы вежливо, но и не нахально, будто понимая, какие чувства ведут борьбу в душе молодого человека. Хотя - к чему лгать? Саша сам не понимал, что он чувствует. Слишком быстро, слишком стремительно всё произошло. Буквально только что, какие-то пятьдесят минут назад Серега путешествует по коридорам Объекта с черной сфинкс в качестве домашнего питомца; и тут будто кто-то взмахнул волшебной палочкой. Всё меняется, и Серега играет в какие-то непонятные игры, буквально завлекая «волчат» в сфинксову ловушку; еще пригоршня времени, - и он истекает кровью… Крибле-крабле-бумс, раз-два-три. Что будет на счет «четыре»? Да полно, будет ли? Леночка ставит второй пакет с багряным содержимым на штатив у операционного стола; у хирурга зеленый костюм весь окрасился красными разводами; Лукин, успевший переодеться, манипулирует блестящими инструментами, что-то зажимает, режет и время от времени бросает на нервно вышагивающего за дверью Глюнова предостерегающие взгляды.
Верно, надо бы отойти, перестать смущать врачей своим присутствием. Тем более, что к дверям операционной подошел Лот - очень кислый, угрюмый, выглядящий невероятно старым в больничной помятой одежке. Надо бы поприветствовать приятеля, чудом избежавшего встречи со смертью, - но это означает бросить на произвол судьбы другого товарища, того, чьи приколы и шутки скрашивали Саше последний год, того, кого буквально несколько дней назад спасал от глупейшего, истерически-показушного суицида, того, кого сам, своими руками поднимал на заднее сидение автомобиля, того, чей перепачканный кровью халат еще продолжаешь сжимать в кулаке…
Посмотри на меня, - шепчет смерть. Ведь прежние наши встречи были мимолетны - разве успеешь за краткий миг хорошенько узнать друг друга? А теперь - вот я, во всем великолепии. Ты пытался понять, что я такое? Я боль, отчаяние и одиночество. Холодные руки в резиновых перчатках, которые копаются у тебя внутри, холодные стальные лезвия, рассекающие ткани, холод, медленно пробирающийся в обескровленные сосуды и мышцы… Кто сказал, что я прекрасна? наверное, такой же глупец, кто придумал, что я - уродлива и безобразна. Спорьте, глупые люди, спорьте, ломайте копья, сворачивайте себе шеи, пронзайте друг друга насквозь - я всё равно появлюсь, и вы узнаете меня в любом обличье…
«Не выкарабкается,» - сказал Лот еле слышно, по-своему, явно не думая, что Саша поймет язык, на котором произнесена фраза. «На рассвете мы с Октавио, дядей Васей и Ноздряниным договорились отправиться на поиски бестии,» - ответил Саша, неотрывно следя за прибором, по экрану которого бегала зеленая линия, отмеряющая Серегино сердцебиение. «Я пойду с вами,» - излишне быстро ответил Лотринаэн. Сашка будто не слышал, резко сглотнул, продолжил: «Евгений Аристархович обещал помощь, думаю, что на этот раз всё будет сделано так, как надо».
Полуэльф посмотрел на застывшего в напряженном ожидании Сашу, несколько раз порывался что-то сказать, но в итоге промолчал. Наверное, представил, как три дня назад он сам также лежал на узком столе, ослепленный безжалостным мертвым светом. И как, в соответствии с тонкой, непонятной обычным смертным, иронией Судьбы, все его знакомые, друзья и родственники в эти трудные часы занимались своими привычными делами, и никто - ни один из них! - не вышагивал нервно и тревожно, заглядывая в стеклянные двери операционной…
- Кто такой Ноадин? - спросил Саша некоторое время спустя. С Серегой что-то случилось - его тело изогнулось, сотрясаемое судорогой, зазвенел сброшенный наземь лоток с инструментами, вскрикнула Леночка, Лукин потребовал внимания и действий.
- Ноадин, Ноадин… - задумался Лот. - Кажется, что-то очень давнее, из прошлых времен. А, вспомнил - был такой маг-экспериментатор.
- И чем он прославился? - Глюнов, точно зачарованный, неотрывно смотрел на суетящихся в операционной людей. Казалось, что весь мир для него ограничивается пляшущей по монитору прибора зеленой линией, и нет ничего другого - ни горькой полынной степи, ни стоящего рядом полуэльфа, ни даже коридора, выложенного скучной болотной плиткой, и даже времени, которое мог бы отмерять равнодушный бег стрелки по кругу - тоже нет. Есть лишь разграниченные зеленой линией смерть и бесконечность. Безвременье. Тайм-аут…
Тряхнув головой, Лотринаэн сбросил наваждение уныния и продемонстрировал ладонь, сжатую дощечкой:
- «Ладонь Ноадина» - одно из самых простых и даже, в общем-то, примитивных заклинаний магии Четвертого Шага. О, прости, я всё время забываю, что ты не из наших - да будет тебе известно, что Первым Шагом считается управление поведением разумного существа, Второй Шаг позволяет изменять память, или, если использовать научную терминологию, внутреннюю реальность, сотканную из пережитого опыта. Третий шаг означает умение воздействовать на эмоции, чувства - всё то, что побуждает вести себя определенным образом, а Четвертый Шаг - непосредственно влиять на волю разумного существа. Заслугой мэтра Ноадина, - с легким оттенком занудства объяснял Лотринаэн, - является разработка особых жестов - использование их практически сводит к минимуму вербальный компонент заклинания; весь эффект магического действия сводится исключительно к концентрации воли мага.
Саша кисло посмотрел на руку Лота:
- Я думал, он что-то со сфинксами экспериментировал…
- Пф!- фыркнул Лот. Потом поразмыслил, и выразил недоверие в гораздо более вежливой и относительной формулировке: - Не знаю, не знаю… Ноадин был родом из Эль-Джалада - собственно, в тамошних пустынях и скалах сфинксам настоящее раздолье. Но чтобы изобрести заклинание против сфинксов? уму не постижимо! Это… это просто-напросто невозможно!
