Готов был разразиться ужасный скандал, но в это время обе створки двери распахнулись, и в гостиную вошел герцог де Люсене, вошел, по своему обыкновению, шумно, стремительно и бурно.

— Как, моя дорогая, вы уже готовы? — спросил он, обращаясь к жене. — Да это чудо какое-то… просто поразительно!.. Добрый вечер, Сен-Реми, добрый вечер, Конрад… Ах, перед вами несчастнейший человек… другими словами, я не сплю, я не ем, я до такой степени отупел, что и передать не могу… Бедняга д’Арвиль, какой ужасный случай!

И герцог де Люсене плюхнулся на кушетку с подлокотниками и далеко отшвырнул свою шляпу с жестом отчаяния; затем, положив левую ногу на колено правой, он, по своему обыкновению, ухватился правой рукой за носок левого башмака, продолжая издавать горестные возгласы.

Волнение Конрада и Флорестана понемногу улеглось, так что г-н де Люсене, кстати сказать, человек на редкость рассеянный и ненаблюдательный, ничего не заметил.

Герцогиня де Люсене, отнюдь не от замешательства — она была из тех женщин, которых, как известно читателю, нельзя никогда и ничем смутить, — но потому, что присутствие Флорестана становилось для нее все более неприятным и нестерпимым, обратилась к мужу:

— Мы можем ехать, когда вам будет угодно, я хочу представить Конрада госпоже де Сенваль.

— Нет, нет, нет! — завопил герцог, выпуская свою ногу из руки и хватая одну из подушек, лежавших на кушетке.

Он из всех сил ударил по злосчастной подушке кулаками, к великому изумлению Клотильды, которая от неожиданного вопля мужа даже немного подскочила в кресле.

— Господи, милостивый государь, что с вами? — спросила она. — Вы меня смертельно напугали.

— Нет! — повторил герцог, отпихивая подушку; затем он резко вскочил с места и заходил по гостиной, размахивая руками. — Я не могу, никак не могу смириться с мыслью, что этот бедный д’Арвиль умер. А вы, Сен-Реми?

— Случай и в самом деле ужасный! — согласился виконт, который, внутренне горя ненавистью и гневом, тщетно пытался поймать взгляд юного герцога де Монбризона.

Однако Конрад после последних слов своей кузины, не из недостатка мужества, но из гордости, упорно не хотел встречаться глазами с человеком, столь страшно опозоренным.

— Помилосердствуйте, милостивый государь, — сказала герцогиня, обращаясь к мужу и вставая с кресла, — не стоит сожалеть о господине д’Арвиле столь шумно, а главное., столь причудливо… Прошу вас, позвоните и вызовите сюда моих слуг.

— Нет, вы только подумайте, — проговорил г-н де Люсене, ухватившись за шнурок сонетки, — ведь еще три дня тому назад он был совершенно здоров и полон жизни… а сегодня, что осталось от него сегодня?! Ничего… ничего!!! ничего!!!

Произнеся три последних слова, герцог с такой силой дергал за шнурок сонетки, продолжая жестикулировать рукой, что тот оторвался от пружины, упал на канделябр, где горели свечи, и опрокинул две из них; при этом одна из свечей упала на камин, разбив прелестную небольшую чашку из старинного севрского фарфора, а другая покатилась по лежавшему перед камином ковру из горностая: вспыхнувшее пламя поспешно затоптал ногою Конрад.

В ту же минуту два камердинера, встревоженные неистовым звоном, торопливо вбежали в гостиную и увидели, что герцог де Люсене так и сидит, держа в руке шнурок от сонетки, а герцогиня звонко хохочет, глядя на стремительный полет свечей, а герцог де Монбризон вторит ее веселому смеху.

Один только виконт де Сен-Реми не смеялся.

Герцог де Люсене, привыкший к такого рода происшествиям, причиной коих бывал он сам, сохранял полную невозмутимость; он швырнул шнурок от сонетки одному их слуг и сказал:

— Заложить карету герцогини.

Перестав смеяться, Клотильда заметила:

— Право же, сударь, только вы одни способны вызвать смех по столь прискорбному поводу.

— Прискорбному!.. — воскликнул герцог. — Скажите лучше, ужасному… скажите лучше, устрашающему! Знаете, со вчерашнего дня я только и думаю, сколько есть людей, даже из числа моих родственников, которые, по моему мнению, могли бы с большим основанием умереть вместо этого бедняги д’Арвиля. Например, мой племянник д’Анберваль, которого трудно вынести из-за его ужасного заикания; или же, того лучше, ваша тетушка Меренвилль, которая нам все уши прожужжала жалобами на свои нервы, на свою мигрень, которая при этом каждодневно, не в силах дождаться обеда, пожирает целый котелок паштета, как какая-нибудь привратница! Вы разве так уж сильно привязаны к вашей тетушке Меренвилль?

— Послушайте, милостивый государь, да вы просто с ума сходите! — воскликнула герцогиня, пожимая плечами.

— Но ведь это же сущая правда, — настаивал герцог, — пусть уж лучше умрут два десятка безразличных вам людей вместо одного вашего друга… Вы согласны со мной, Сен-Реми?

— Безусловно.

— Помните ту старинную историю о портном? Ты знаешь эту историю о портном, Конрад?

— Нет, не знаю, кузен.

— Ты тотчас же поймешь, почему я о ней вспомнил. Некоего портного осудили на казнь через повешение; во всем городке больше портных не было. Как поступают горожане? Они пришли к судье и сказали ему: «Господин судья, у нас в городе только один портной, а башмачников трое; если вам все равно, повесьте лучше одного их них вместо портного, нам хватит и двух башмачников». Ты понимаешь смысл этой истории, Конрад?

— Понимаю, кузен.

— А вы, Сен-Реми?

— Я тоже.

— Карета госпожи герцогини! — возгласил один из слуг.

— Ах, так! Но почему вы не надели ваши бриллианты? — неожиданно спросил у жены герцог де Люсене. — К этому платью они бы очень подошли!

Виконт де Сен-Реми вздрогнул.

— Ведь мы так редко выезжаем в свет вместе, — продолжал герцог де Люсене, — и вы могли бы доставить мне удовольствие, надев их. До чего они прекрасны, эти бриллианты… Вы видели бриллианты герцогини, Сен-Реми?

— Да… господин виконт хорошо знаком с моими бриллиантами, — ответила Клотильда. Потом она прибавила: — Подайте мне руку, Конрад…

Господин де Люсене последовал за герцогиней вместе с виконтом де Сен-Реми, который едва сдерживал гнев.

— А разве вы не поедете с нами к Сенвалям, виконт? — спросил герцог.

— Нет… это невозможно, — поспешно ответил тот.

— Послушайте, Сен-Реми, госпожа де Сенваль — еще одна особа… да что я говорю, одна… их там двое… и я охотно бы пожертвовал обоими, ибо ее муж тоже внесен в мой список.

— Какой список?

— Список людей, чья смерь была бы для меня совершенно безразлична, если бы д’Арвиль остался с нами.

В первой гостиной герцог де Монбризон помогал герцогине надеть ее длинную накидку; обратившись к нему, г-н де Люсене сказал:

— Раз уж ты едешь с нами, Конрад… пусть твой экипаж следует за нашим… Разве только вы все же поедете к Сенвалям, Сен-Реми, тогда я сяду вместе с вами… и расскажу вам еще одну славную историю, она ничуть не хуже истории о портном.

— Благодарю вас, герцог, — сухо сказал виконт де Сен-Реми, — но сопровождать вас на прием я не могу.

— В таком случае, до свидания, мой милый… А вы что, поссорились с моей женой? Смотрите-ка, она садится в экипаж, даже не простившись с вами.

И в самом деле, карета герцогини подкатила к крыльцу, и молодая женщина с легкостью поднялась в нее.

— А вы, кузен? — спросил Конрад, ожидавший из учтивости, пока герцог сядет в карету.

— Садитесь же! Садитесь! — сказал герцог де Люсене, задержавшись на крыльце, — он любовался красивыми лошадьми, запряженными в экипаж виконта.

— Это и есть ваши гнедые, Сен-Реми?

— Да.

— А до чего живописен ваш толстый Эдвардс… Какой у него осанистый вид!.. Поистине настоящий кучер из благородного дома!.. Вы только поглядите, как ловко он держит вожжи в руке!.. Надо отдать вам должное, виконт, я бы сказал: «Один только этот чертов Сен-Реми умудряется обладать всем самым лучшим».

— Госпожа де Люсене и ее кузен ждут вас, дорогой герцог, — с горечью сказал виконт де Сен-Реми.

— Вероятно, черт побери… я веду себя как грубиян!.. До свидания, Сен-Реми… Ах, совсем забыл, — проговорил герцог де Люсене, останавливаясь посреди крыльца, — если у вас не будет более интересного занятия, приезжайте к нам завтра обедать: лорд Дадли прислал мне из Шотландии куропаток, вернее, тетеревов. Представляете, это такие громадины… Условились, не правда ли?