— Проживи еще хоть сто лет, но этой ночи ты не забудешь, так и знай…

— Да, я ее не забуду!.. Брат и сестра собирались меня укокошить, а вы ничего не сделали, чтобы помешать им… Но мы еще поглядим: ладно, говорите… что вы имеете против меня?

— Что я имею против тебя?..

— Вот именно…

— После гибели твоего отца… ты вел себя трусливо и подло!

— Я?

— Да, ты трус!.. Вместо того чтобы жить с нами и поддерживать нас, ты отправился в Рамбулье и браконьерствовал в тамошних лесах с этим продавцом дичи, с которым ты спознался в Берси.

— Останься я тут, с вами, я был бы сейчас на каторге, как Амбруаз, или мог бы вот-вот туда угодить, как Николя; я не хотел стать таким вором, как все вы… потому-то вы меня и ненавидите.

— А каким ремеслом ты занимаешься? Воруешь дичь, воруешь рыбу, только воруешь, не подвергая себя опасности, воруешь трусливо!..

— Рыба, как и дичь, никому не принадлежит; нынче они — у одного, завтра — у другого, надо только суметь их поймать… Нет, я не ворую… А что до того, трус ли я…

— Ну да, ты за деньги избиваешь людей, тех, кто послабее тебя!

— Потому что они сами избивали тех, кто слабее их.

— Трусливое ремесло… ремесло для труса!..

— Есть более достойные занятия, это правда; да только не вам меня судить!

— Отчего же ты тогда не взялся за эти более достойные занятия, вместо того чтобы заявляться сюда, бездельничать и жить на мой счет?

— Я приношу вам рыбу, которую мне удается поймать, и все те деньги, что мне удается заработать!.. Это немного, но этого хватает на жизнь… я вам ничего не стою… Я попробовал было сделаться слесарем, чтобы зарабатывать побольше… но когда человек с самого детства привык бродяжничать, проводить время на реке или в лесу, прижиться в другом месте трудно; с этим ничего не поделаешь… такой уж мой удел… А потом, — прибавил сумрачно Марсиаль, — мне всегда было по душе жить одному на реке или в лесу… Там никто не приставал ко мне с расспросами. А всюду в других местах только и говорят о моем отце, и мне приходится отвечать, что он погиб на гильотине! Судачат о моем брате-каторжнике! О моей сестре-воровке!

— Ну а что ты говоришь о своей матери?

— Я говорю…

— Что же именно?

— Я говорю, что она умерла.

— И хорошо делаешь; я и в самом деле как умерла… Я отрекаюсь от тебя, трус! Твой брат на каторге! Твой дед и твой отец храбро кончили жизнь на эшафоте, смеясь в лицо священнику и палачу! Вместо того чтобы отомстить за них, ты дрожишь от страха!..

— Отомстить за них?

— Да, вести себя, как подобает истинному Марсиалю, плевать на нож дяди Шарло и на его красный плащ и кончить свою жизнь как твой отец и твоя мать, как твой брат и сестра…

Хотя Марсиаль и привык к свирепой экзальтации своей матери, он не мог подавить дрожь.

Когда вдова казненного произносила последние слова, лицо ее было ужасно.

Она опять заговорила со все возрастающей яростью:

— Да, ты трус! И не просто трус, но вдобавок и болван! Захотел быть честным!!! Честным? Но разве тебя не будут вечно презирать и гнать как сына убийцы, как брата каторжника! А ты, вместо того чтобы копить в душе месть и ненависть, ты предаешься страху! Вместо того чтобы кусать недругов, ты спасаешь свою шкуру! Когда они послали твоего отца на гильотину… ты нас бросил… трус! А ты ведь хорошо знал, что мы не можем уехать с этого острова и переселиться в город, потому что нам вслед улюлюкали, в нас швыряли камнями как в бешеных псов! О, они нам за это заплатят, понятно?! Они нам за все заплатят!!!

— Я не испугаюсь не только одного противника, но даже десятка противников, но позволять, чтобы все свистели и улюлюкали тебе вслед, потому что ты сын убийцы и брат каторжника… ну нет, на это я не согласен! Это не по мне… я предпочел уйти в леса и браконьерствовать там вместе с продавцом дичи Пьером.

— Вот и оставался бы там… в своих лесах.

— Я вернулся потому, что у меня тут одно дело с полевым сторожем, а главное — из-за детей…, потому как они теперь в таком возрасте, что дурной пример может и их заставить пойти по дурной дорожке.

— А тебе-то что до этого?

— А то, что я не хочу, чтобы они стали такими же проходимцами, как Амбруаз, Николя и Тыква…

— Просто ушам своим не верю!

— А если они останутся одни со всеми вами, им не избежать общей участи. Я стал было учиться ремеслу, чтобы заработать деньги и забрать с собою детей, увезти их с этого острова… но в Париже все знают… и там я оставался сыном погибшего на гильотине… братом каторжника… мне пришлось всякий день вступать в драки… и я в конце концов от этого устал.

— А вот быть честным ты не устал… тебе это до того нравилось!.. Вместо того чтобы собраться с духом и вернуться к нам, чтобы стать таким, какими станут дети… вопреки твоей воле… да, вопреки твоей воле… Ты думаешь увлечь их своей рыбной ловлей… но мы тут, начеку… Франсуа уже наш… почти наш… нужен подходящий случай, и он вступит в шайку…

— А я вам говорю, что нет…

— Сам убедишься, что да… уж я в таких делах разбираюсь… В его душе уже живет порок, вот только ты мешаешь… А что до Амандины, то как только ей исполнится пятнадцать лет, она пойдет по известной дорожке… Да, в нас швыряли камнями! Да, нас гнали как бешеных псов!.. Но они еще увидят, что такое наша семья, все мы, кроме тебя, трус, ибо здесь только тебя одного нам приходится стыдиться.[7]

— Очень жаль.

— А так как, оставаясь с нами, ты можешь испортиться… завтра ты отсюда уйдешь и никогда больше не появишься…

Марсиаль с удивлением посмотрел на мать; после короткого молчания он спросил:

— Вы и затеяли за ужином ссору со мной, чтобы этого добиться?

— Да, чтобы показать тебе, что тебя ожидает, если ты, против нашей воли, захочешь тут остаться. Тебя ждет ад… слышишь… сущий ад!.. Каждый день будут ссоры, тумаки, потасовки, и мы не будем одни, как сегодня вечером; нам на помощь придут друзья… ты и недели не выдержишь…

— Вы надеетесь меня запугать?

— Просто я говорю тебе, как это будет…

— Мне все равно… я остаюсь…

— Ты останешься здесь?

— Да.

— Против нашей воли?

— Против вашей воли, против воли Тыквы, против воли Николя, против воли всех прощелыг его пошиба!

— Ну знаешь… мне просто смешно.

В устах этой женщины со зловещим и свирепым лицом слова эти прозвучали устрашающе.

— Я вам повторяю, что останусь тут до тех пор, пока не найду способа зарабатывать на жизнь в другом месте, а тогда заберу отсюда детей; будь я один, мне бы долго думать не пришлось: я вернулся бы в леса; но из-за них мне понадобится время… чтобы подыскать работу, какую я ищу… А покамест я остаюсь.

— Ах, так! Ты остаешься… до тех пор, пока сможешь забрать детей?

— Вы в самую точку попали!

— Собрался забрать отсюда детей?

— Как только я им скажу: идемте со мной, они не только пойдут, но побегут за мной, уж в этом-то я ручаюсь.

Вдова пожала плечами, а потом опять заговорила:

— Слушай: я тебе только что сказала, что проживи ты хоть сотню лет, ты этой ночи не забудешь; так вот, я тебе сейчас объясню почему; но прежде повтори: ты твердо решил не уходить отсюда?

— Да, да! Тысячу раз «да»!

— Скоро ты скажешь «нет» и прибавишь: «тысячу раз «нет»! Слушай же внимательно… Ты знаешь, чем занимается твой брат?

— Подозреваю, но знать этого не хочу…

— Так знай, он ворует…

— Тем хуже для него.

— И для тебя тоже…

— А я — то при чем?

— Он ворует по ночам, часто со взломом, а за это полагается каторга; коли его поймают, нас всех отправят туда же как укрывателей и скупщиков краденого, тебя тоже осудят; заметут всю семью, и дети окажутся на улице, там они быстро научатся ремеслу твоего отца и деда, научатся еще скорее, чем дома.

— Меня арестуют как укрывателя краденого и вашего сообщника? А на каком основании?

— Все знают, как ты живешь: браконьерствуешь на реке, бродяжничаешь, у тебя дурная слава, и живешь ты вместе с нами; кого ты убедишь, кто тебе поверит, будто ты не знал, что мы воруем и укрываем краденое?