– Нет, – сказал он, поворачиваясь к ней.

– Пардон? – Ее бросало то в жар, то в холод.

– Нет, со мной он не путался.

Алекс смотрела на него, щеки ее пылали; ей стало так жарко, что она вспотела. Неужели что-то отразилось у нее на лице? Или он читает ее мысли?

Алекс огляделась – сырой подвал, освещенный единственной лампочкой, от которой, стоило им пошевелиться, зловещие тени падали на стены, на старые, позеленевшие от времени каталожные шкафы, что, словно часовые, выстроились в ряд посредине комнаты. Что они скрывают, подумала она, какие секреты таятся здесь? Секреты, которые Саффиер не унес с собой в могилу? Этот странный, невероятно одаренный человек, путающийся с мальчишками. В общественных уборных? Но он же обладал таким вкусом… Испугавшись, Алекс взглянула на лестницу, по которой они сюда спустились, на дверь на верхней площадке – Отто закрыл и запер ее изнутри.

Отто перебирал папки с сухим и резким треском, который эхом разносился вокруг. Вдруг его пальцы замерли. Он вытащил тощую зеленую папочку и, приглядываясь, поднес ее к свету, потом направился к металлическому столу, что стоял прямо под голой лампочкой. Положив папку на стол, он кивнул Алекс и сделал шаг назад.

Затаив дыхание, Алекс подошла к столу и, опустив взгляд, прочитала напечатанную на машинке фамилию: «ХАЙТАУЭР. Миссис А.». Она, нервничая, открыла папку. Там лежала пачка разграфленных листов и несколько карточек, схваченных скрепкой.

Алекс взглянула на графики и все вспомнила. Лицо ее залилось краской. Кривые температуры с обведенными черным датами, наиболее благоприятными для зачатия. Господи, через что им пришлось пройти! Она посмотрела на верхнюю карточку. Ее дата рождения. Дата рождения Дэвида. Анализ его спермы. Затем список дат, рядом с которыми тонким неразборчивым почерком, расплывшимися чернилами были сделаны пометки. У нее упало сердце. Ничего. Больше тут ничего нет. Ничего, что могло бы ей помочь.

И тут Алекс увидела это.

Ее охватила дрожь, она читала и перечитывала тонкий наклонный почерк у обреза последней карточки: «Дж. Т. Босли».

Алекс снова услышала отзвук резкого гнусавого голоса: «Меня зовут Джон Босли. Я отец мальчишки».

Алекс попыталась вытащить карточку, но у нее тряслись руки. Оглянувшись, она увидела, какие странные очертания приобрели тени, дрожащие на стенах на каталожных шкафах, – они словно убегали в темноту, чтобы остаться там навеки.

Алекс увидела лицо Отто, его улыбку. Нет, ухмылку. Отто подошел к другому шкафу, вытянул ящик, вытащил из него досье и понес к столу так бережно, словно это была редкая драгоценность. Он положил перед ней папку и, снова отступив на шаг, сложил руки за спиной.

На обложке стояло: «ДОНОРЫ». И все.

Внутри была толстая папка компьютерных распечаток. Имена шли в алфавитном порядке, страница за страницей. На четвертой она нашла его: «Босли. Джон Терренс. Мужская больница. Лонд. Дата рождения: 27.04.66 г.». Тогда ему было двадцать один, прикинула она. Дальше следовало несколько подробностей: цвет и текстура волос, размеры черепа, цвет глаз, форма лба, длина и ширина носа, рта, подбородка, зубы, шея, телосложение. Алекс поежилась. Слово в слово описание внешности Фабиана.

В конце раздела слова: «Дача использована: один раз. Получ. Хайтауэр. Миссис А.».

Алекс повернулась к Отто.

– Вы все посмотрели? – спросил он.

– Есть что-то еще? – дрожа, спросила она тихим голосом.

Он снова улыбнулся – опять эта зловещая, всезнающая улыбка, насмешливые глаза.

– Не здесь – внизу.

– Где именно?

– Это зависит от того, что вы хотите узнать.

– Перестаньте играть со мной, Отто, прошу вас.

– Я не играю.

– Кто был Джон Босли? Что он собой представлял? Как он умер?

– Он врач. Но я не думаю, что он умер.

Алекс вздрогнула, снова услышав рычание: «Да не слушай ты этого маленького ублюдка…»

– Нет, он мертв; я это знаю.

Отто презрительно взглянул на нее и покачал головой:

– Он жив.

– Откуда вы это знаете? – вскипела она.

– Я уже сказал вам. Я много чего знаю.

– Ну, так это то, чего вы не знаете.

Он улыбнулся:

– Хотите его адрес?

Алекс нерешительно взглянула на Отто: что-то странное проскользнуло в его голосе.

– И какой же он?

– Его легко запомнить. Дуврская тюрьма. Кент-Хаус, Бродмур.

– Он работает там врачом?

– О нет, миссис Хайтауэр. – Отто улыбнулся. – Он заключенный.

Отто говорил медленно и раздельно. Заключенный… Заключенный… Ей захотелось убежать отсюда, оказаться в любом другом месте, где угодно, но только одной. Чтобы не видеть ни этих глаз, ни этой довольной усмешки. Заключенный. Общественные туалеты. Что же представлял собой Саффиер? Сколько бед он принес ей и другим? Господи, чем, черт побери, он забавлялся? Оплодотворил ее спермой психопата-уголовника.

– Почему… он… там… оказался… Отто?

Отто пожал плечами:

– Убийца; я не помню, сколько у него трупов.

– Кто… как?.. – У нее подкашивались ноги; ей отчаянно хотелось присесть; она прислонилась к столу и попыталась собраться с мыслями. – Кого он убивал?

Отто снова повел плечами и улыбнулся:

– Женщин.

– И Фабиан знал?.. – Она не поднимала глаз от пола.

– Да.

– Это вы сказали ему?

– Сын имеет право знать, кто его родители.

Ее захлестнул приступ ярости, но она закусила губу и сдержалась.

– Я показал ему это досье.

Алекс не сводила глаз с Отто.

– И вы считаете, что поступили исключительно умно?

– Ваш сын очень нежно относился к своему отцу, миссис Хайтауэр. Куда нежнее, чем вы можете предполагать.

Что он с ней делает? Нож. Он вогнал в нее нож и поворачивает его.

– Он был очень добрый мальчик, – беспомощно сказала она.

Отто перевел взгляд на двери и опять улыбнулся:

– Может, мы поднимемся и присоединимся к остальным?

Миновав главную улицу деревушки – ужасающее смешение маленьких викторианских домиков из красного кирпича и современных изысканных вилл, – Алекс поднялась на холм. Такие дома стоят немалых денег. Интересно, как себя чувствуют их хозяева, имея такое соседство? – подумала Алекс.

Дорожный указатель, как и все прочие, маленький и незаметный: «Бродмур. ½ мили»

У нее зачастило сердце, когда она свернула в эту сторону. Что-то тут не так, слишком уж тихо и пустынно. Может, она перепутала направление? Но тут Алекс увидела старичка, подстригающего газон перед своим бунгало, и остановила «мерседес». На мгновение она замялась, стесняясь признаться незнакомому человеку, куда она направляется.

– Так я доберусь до Бродмура?

– Поезжайте прямо, там увидите указатель.

Его взгляд заставил ее покраснеть; что он подумал о ней, какие у нее там дела? Нет ли чего-нибудь плохого в том, что она туда направляется? Да и вообще – какое отношение имеет она к этому заведению?

Из-за высокой живой изгороди появился указатель: «Бродмурская больница. Частное учреждение». Черные и красные буквы на сером фоне. Она свернула на дорогу с аккуратно убранными травянистыми обочинами. «Частная дорога. Патрулируется охраной».

Еще несколько ярдов вверх по склону холма, поворот. Она перевела дыхание. Господи. Перед ней была массивная кирпичная стена, подобная крепостной, а за ней стояло внушительное викторианское здание с окнами, забранными решетками, и крутой шиферной крышей. Огромная красно-кирпичная сторожевая будка с флюгером и радиоантенной высилась над стеной, которая тянулась, сколько видел глаз. Стена. Она поежилась. Где-то за ней был Босли. Отец ее ребенка.

Здесь было множество дорожек с указателями, перемежавшимися треугольниками аккуратно подстриженных газонов: «Клуб для персонала», «Аварийное оповещение», «Площадка для крикета». Повсюду указатели, таблички, ярлычки. У Джона Босли тоже есть ярлык – какая-нибудь нашивка? «Верхняя Бродмурская дорога», «Терраса», «Холм капеллана», «Осторожно, скорость контролируется». Она растерянно оглянулась, ища дорогу, которую ей назвали. И вдруг увидела ее прямо перед собой: «Кентигерн-роуд».