Алекс взглянула на строгий портрет на стене – взгляд Фабиана был холоден и тверд; она поежилась.

– Не смотри так, дорогой, – сказала она, закрывая глаза. – О Господи, позаботься о моем милом Фабиане, защити его, где бы он ни был. – Она открыла глаза, в которых стояли слезы, присела на постель сына и тихонько заплакала.

Затем, встав, она увидела перед собой на стене фотографию в рамке – спортивная модель «ягуара» и огромные стилизованные плакаты с изображением старинных гоночных машин. Длинные ряды книг: научная фантастика, астрономия. Она посмотрела на стоящий у окна телескоп, который Дэвид подарил ему на шестнадцатилетие. Подойдя к нему, она сняла крышечку с тубуса и заглянула в окуляр. Алекс вспомнила, как Фабиан терпеливо показывал ей звезды: Большая Медведица, Плеяды, Уран, Юпитер. Он знал их все, а она никогда не могла толком разобрать, где какая; ей было трудновато найти даже Млечный Путь. Она снова посмотрела на звезды – огромные сгустки льда, не там ли где-то среди них обитает сейчас Фабиан.

Открыв ящик комода, она стала разбирать носки сына: зеленые, желтые, розовые – он всегда предпочитал яркие цвета. Ее внимание привлекло что-то на самом дне ящика, и она сдвинула носки в сторону. Это была открытка с изображением длинного красно-кирпичного здания с магазинами и открытым кафе – «Квинси-Маркетс, Бостон, Массачусетс». Ниже лежало еще несколько открыток из Бостона, с самыми разными видами города: «Река», «Массачусетский технологический», «Гарвардский университет», «Гавань», «Панорама исторического „Бостонского чаепития“» – читала она названия. Странно, подумала она, он никогда не был в Штатах, никогда даже не заговаривал о них; почему набор этих открыток лежит на дне ящика, словно он прятал их?

Этой ночью она, как в детстве, спала не выключая света. Со временем все затянется, сказал младший викарий, раны перестанут болеть. Поспав какое-то время, она проснулась, взглянула на зеленый светящийся циферблат часов и лежала, обуреваемая чувством тревоги, слушая тишину ночи. Потом подняла глаза к потолку и перевела их на стену, за которой была комната Фабиана.

И увидела слова на экране монитора. А с фотографии на нее смотрел Фабиан.

Она плотно закрыла глаза, стараясь прогнать из памяти эти образы, заглушить все, что не давало покоя.

Когда Алекс ехала в Кем, начало моросить: точно так же, как в тот день, когда она везла Фабиана к началу первого семестра. Странно, подумала она, что в памяти остаются такие несущественные подробности. Машина, забитая вещами. Их разговор. «У тебя есть какие-нибудь соображения по поводу того, что ты будешь делать после Кембриджа, дорогой?»

Он смотрел перед собой, как бы грезя наяву. «Нет», – несколько торопливо ответил он.

Алекс поняла, что младший викарий был прав: как мало мы знаем о собственных детях, как бы они ни жались к нам, ни дарили розы, как бы ни чувствовали, в каком мы настроении. Она вспомнила тот день, когда сообщила Фабиану, что они с Дэвидом решили жить отдельно. «Я уже давно это знал, мама», – сказал он, подошел к ней и поцеловал, этот ее странный, высокий и худой сын, который с годами заметно окреп – в детстве он был ребенком со слабой грудью, с пугавшими ее вспышками ярости, странными приступами мрачности, он проводил долгие часы запершись в своей комнате.

Слыша эхо своих шагов, Алекс прошла по четырехугольному двору, поднялась по каменной лестнице и нашла 35-ю комнату. «Я волнуюсь, – осознала она, – волнуюсь перед тем, как постучать в дверь».

Дверь открылась почти мгновенно, и она отпрянула в сторону.

Почему он всегда обращается к ней так, словно подсмеивается? – подумала она. Она посмотрела на его мрачное настороженное лицо, которому порезы и синяки придавали еще более сатанинский вид; в его странных глазах читалась сдержанная насмешка, словно это была пара заговорщиков. Неужели он в самом деле был лучшим другом ее сына?

– Добрый день, Отто, как поживаете? – вежливо спросила она.

– О, прекрасно, миссис Хайтауэр. Не хотите ли кофе?

Она отметила легкий немецкий акцент, который только подчеркивал его отточенную итонскую интонацию – она не могла понять, принимает ли он ее сторону или борется с ней.

– Спасибо.

Он заправил кофеварку, поставил кофейник, чашку, молочник – неторопливо, словно совершая ритуал.

– Прекрасно, Отто, а то я думала, что большинство студентов умеют готовить только растворимый кофе. – Она оглядела комнату.

– Так оно и есть.

Старая мебель, переходящая от одного курса к другому, голые стены с рядами книг, главным образом научных, – все это мало что говорило о его личности. Стопки бумаг, разбросанная повсюду мятая одежда… В корзинке для бумаг две бутылки из-под шампанского.

– Как вы себя чувствуете, Отто?

– Как себя чувствую?

Она кивнула.

– Эмоционально.

Поведя плечами, он сжал губами сигарету и прикурил ее.

– Хотите? – протянул он ей пачку.

Она покачала головой.

– Надеюсь, вы не испытываете чувство вины?

– Вины?

– Да. Из-за того, что вы… вы понимаете… остались в живых.

– Никакого чувства вины я не испытываю.

Кофеварка зашипела и стала плеваться паром.

– Пожалуй, я бы и закурила, – сказала она.

Он протянул ей пачку.

– Ужасно несправедливо, что трое молодых людей погибли из-за пьяницы. – Нагнувшись вперед, она прикурила от зажигалки Отто. – Запойного пьяницы.

– Может быть, это было предначертано, миссис Хайтауэр.

– Предначертано? – Она затянулась. – Что они погибнут или что вы останетесь в живых?

Он вскинул брови.

– Скажите… – Она остановилась, чувствуя себя довольно глупо. – На похоронах, когда я поблагодарила вас, вы сказали, что это Фабиан попросил вас прийти. Что вы имели в виду?

Отто перегнулся через подоконник, рассматривая двор внизу.

Она смотрела на него, понимая, что, должно быть, он пропустил ее слова мимо ушей и ничего ей не ответит; сделав глоток кофе, она стряхнула пепел.

– Отто, был ли Фабиан счастлив тут, в Кембридже?

– Счастлив? Не знаю, как можно утверждать, что кто-то счастлив. – Повернувшись, он посмотрел на нее с какой-то усмешкой, будто скрывал что-то.

– У меня было ощущение, что ему тут нравилось; он был очень привязан к вам и к Чарлзу.

Отто пожал плечами.

– Думаю, Кэрри он тоже был очень увлечен. Пару раз он приезжал вместе с ней, мне же казалось, что она не столь привязана к нему. Тем не менее я была огорчена, когда он бросил ее. Как ни смешно, она ему вполне подходила.

– Бросил ее?

Отто пересек комнату и раздавил окурок в пепельнице.

– Он не бросал Кэрри. Это она бросила его. Отправилась в Америку, искать себя.

Алекс смущенно улыбнулась:

– Дети никогда полностью не посвящают родителей в свои дела, не так ли?

– Это зависит от родителей, – сказал Отто.

От его тона Алекс стало не по себе.

– Я думаю, у нас с Фабианом были достаточно близкие отношения. – Пожав плечами, она перевела взгляд на серое небо, отметив про себя, что окно давно не мыли, покосившиеся пружины сиденья заставляли ее сидеть несколько скособочившись, и, когда она шевелилась, они издавали громкий лязг. – Он сказал мне, что оставил ее… думаю, ему было бы не по себе… его «я» претерпело бы унижение, признайся он, что был брошен; другое дело, что у него никогда не было проблем с девушками.

– Почему вы мне это рассказываете, миссис Хайтауэр?

– То есть?

– У него вечно были проблемы с девушками.

– Какого рода?

– Я предпочел бы не углубляться в это. – Он улыбнулся какой-то странной улыбкой, как бы про себя.

Она с удивлением посмотрела ему в глаза, но понять что-либо было невозможно.

– Я проведу вас в его комнату.

– Следующая дверь, не так ли?

Отто кивнул.

– Если вы не против, я войду в нее первой. Если вам что-нибудь понравится – книги, что угодно, – прошу вас, возьмите.