– То есть… какие виды? – совсем потеряла нить разговора Марта.

– Ну, это так только называется… – смутилась Умная Эльза и глубоко вздохнула. – Сейчас начнется стыдное, но Вы потерпите, потому что это самое важное: «видали виды» означает, что Вас голыми руками не возьмешь …

– А какими возьмешь? – не дала ей лететь вперед Марта.

– Это тоже только так называется – «голыми руками», на самом деле руки тут ни при чем! Господи, помоги мне слова найти… короче: «мужик кустов» должен немедленно осознать, что Вы по этой части профессионал.

– Да по какой части-то? – не отставала Марта.

– Какой, какой! Постельных дел, вот какой! – просто-таки взревела Умная Эльза. – Что Вы, значит, по части постельных дел профессионал, и что это он Вас в постели бояться должен, а вовсе не Вы – его!

Тут Умная Эльза остановилась и победоносно взглянула на Марту.

Марта не знала, что сказать, и сказала глупость:

– Меня в постели никто не испугается. Я очень мирная, когда сплю.

Умная Эльза смерила ее долгим, как полярная зима, взглядом:

– Вы вообще-то понимаете, о чем я?

– Боюсь, что нет, – призналась Марта и, устав от всего этого, наконец, разрешила:

– Ладно, продолжайте: я, может быть, после пойму.

– Тогда продолжаю! – обрадовалась Умная Эльза и действительно продолжила – к счастью, сбавив темп. – Есть еще одна категория мужиков…

– Еще вторая или третья уже? – начала сбиваться Марта.

– Вторая, – подготовленно ответила Умная Эльза, – потому что последняя категория, о которой я говорила, была, скорее, подкатегория, а всего категорий мужиков две: мужики – народ неразнообразный. Значит, первая категория, совершенно ужасная, – это «мужики кустов», а вторая, она даже еще ужасней, – это так называемые «мужики любви».

– Красивое название… – вздохнула романтичная Марта.

– Вот-вот, на название-то все и попадаются! – не своим голосом (а чужим – голосом крепостной актрисы Жемчуговой, она же Ковалева) вскричала Умная Эльза. – В то время как за названием этим стоят чудовища. Они не прячутся по кустам, а ходят открыто: когда будете на улице в следующий раз – обратите внимание просто на любого: других на улице не встретишь, других только в кустах встретишь! «Мужик любви» обычно начинает так то-о-омно смотреть на тебя своими глазами – как будто внутри этого мужика возникает робкое чувство. И мы, женщины, сразу принимаемся размышлять: почему же данный мужик смотрит на меня так, как будто внутри его возникает робкое чувство… Не понимая, что это «мужик любви»! И утрачиваем бдительность. И скоро он уже ухаживает за нами, предупреждает наши желания, дарит подарки… Но на самом деле у него одна единственная низкая цель – любовь!

– Любовь – не низкая цель, – от всего сердца не согласилась Марта.

– Замолчите! – резко оборвала ее Умная Эльза. – Высокая цель не может вести туда.

– Куда? – опешила Марта.

– Да опять же в постель! Там «мужик любви» норовит заполучить все наши прелести…

– А где у нас прелести?

– Везде! Любая женщина просто вся увешана прелестями – Вы разве этого не замечали?

Оказалось, что Марта не замечала. Умная Эльза прошлась перед ней и продемонстрировала свои, во всяком случае, прелести:

– Понятно?

– Понятно… Только то, что Вы называете «прелестями», я привыкла называть «органами».

– Дело не в названии, – сказала Умная Эльза.

На том и согласились. Помолчали…

– Все мы рождены для любви, – сказала вдруг Марта непреклонно.

– Стыдно так говорить! – укорила ее Умная Эльза. – Особенно теперь, когда Вы довольно много знаете о мужиках. Кстати, Ваш-то к первой или второй категории мужиков относится?

– Это какой же – «мой»? У меня своего нету.

– А который на брегах Невы сидел.

– Я не уверена, что это мужик… – вздохнула Марта. – Я слышала, что он, может быть, кот. Или барашек. Кот любви, стало быть… Нет, барашек любви! – Она усмехается и смотрит в сторону автора настоящего художественного произведения, явно ища поддержки. Но автору нечем ее поддержать: он подобными дурацкими категориями не пользуется!

– Вы откуда такая?

Этот вопрос задала, конечно, Умная Эльза – автору-то уж как-нибудь известно, откуда Марта такая!

– Из сумасшедшего дома, – не солгала Марта.

Умная Эльза облегченно вздохнула:

– Господи, да что ж Вы раньше-то не сказали? Теперь понятно все… бедная Вы моя. А я ей – про мужиков! Конечно, он кот… конечно, барашек: коты любви и барашки любви на брегах Невы – обычное дело. Я сама встречала там двух котов любви и трех… нет, четырех барашков любви!

Не осуждайте ее, Марта. Она хоть и не очень, как Вы уже заметили, развитая, но добрая девушка из простой змбрафльской семьи. А настолько бездарно врать может лишь чистая душа – так что поверьте ей, Марта! Поверьте и улыбнитесь.

Марта улыбнулась Умной Эльбе и снова горячо обняла ее:

– Вы счастливее, чем я. Целых два кота любви и целых четыре барашка!.. Кого же из них Вы предпочли?

После этого вопроса Марты даже автор настоящего художественного произведения не понимает, какая именно из двух юных особ сумасшедшая… Впрочем, может быть, это одна и та же особа, которая попросту разговаривает сама с собой! И сама себе отвечает:

– Я не предпочла никого. Я решила посвятить себя Богу.

…вернувшись с улицы, два мертвеца застали конец фразы – и один из них шепотом сказал другому:

– Никакого Бога в настоящем художественном произведении нет!

Второй не согласился с ним:

– Бог есть в каждом настоящем художественном произведении.

Впрочем, высказывание это утонуло в криках новых мертвецов, ворвавшихся извне и подчинивших себе всю чертову прорву событий, которые нам с вами еще предстоит пережить.

…Кстати, обилие происходящих на этих страницах событий, вне всякого сомнения, мило сердцу дорогого мне читателя. И тысячу раз был прав старый и даже мертвый уже Зигмунд Фрейд, вводя в свои научные построения понятие сублимации, ибо куда же мы без сублимации – особенно там, где речь идет об искусстве! Бедность событиями, отличающая собственную жизнь читателя, понятное дело, заставляет его требовать такой насыщенности событиями от художественного произведения, что художественное произведение трещит по всем швам. Автору бывает больно слушать этот треск – и он, как правило, не слушает. Тем более что ему и не до того: он изо всех сил пытается удержать в руках расползающуюся во все стороны ткань повествования. Причем ткань – даже будучи сдерживаемой опытными руками – расползается, тем не менее, и скоро обрывки ее приходится искать в таких краях, даже названия которых автору неведомы.

Вот, один из обрывков обнаруживается… – и обнаруживается вовсе где-нибудь в местечке под птичьим названием Канары. Канары – это острова. Архипелаг.

На них, на нем – архипелаге, то есть, – принято ничего не делать, а только отдыхать. Чем все и занимаются – как аборигены, так и гости. Кстати, а не настало ли время отдохнуть – причем и нам, то есть вам, конечно (ибо моей-то душе нет отдыха ни днем, ни ночью!), и тем из героев, кто особенно устал?

Хотя из героев-то тут, по совести говоря, никто особенно не устал. Главные персонажи, если вспомнить, обуреваемы идеей построения Правильной Окружности из спичек, а второстепенные… или, во всяком случае, пока второстепенные – ничего еще, в сущности, и не делали. Такие, скажем, как Умная Эльза или вот… ну, кто бы… Случайный Охотник. Кстати, чего уж тогда мудрить – пусть эти двое и отдыхают на Канарах, а потом поженятся: в настоящем художественном произведении женитьба обязательно случиться! Причем лучше всего неудачная, ибо каждая несчастная семья несчастна по-своему. Так сказал Лев Толстой, который про несчастные семьи все знал, а про счастливые – ничего, и потому ему казалось, что все счастливые семьи на одно лицо!