Марта с Рединготом встали в середину очереди, поскольку концов в воде не нашли. Рединготу, само собой, было неудобно в очереди с голыми ногами, и он признался в этом Марте – хоть и смущаясь, но с большим человеческим достоинством.

– Не тревожьтесь, – сказала воспитанная Марта. – Думайте, что Вы женщина в юбке летом, и все будет в порядке.

– Разумеется, так все будет в порядке, я не сомневаюсь, – откликнулся Редингот и – думая, что он женщина в юбке летом, – стал стоять смирно: без штанов и без комплексов. Тем более что прямо перед ними в очереди, как ни странно, действительно оказалась женщина в юбке летом. Вместо шляпы на голове женщины было гнездо кукушки, и над этим гнездом, само собой, изредка кто-то пролетал, причем так быстро, что трудно было увидеть кто. Да и неважно это никому было. Кроме, оказывается, Марты, которой во что бы то ни стало загорелось узнать, кто пролетал над гнездом кукушки, и поймать его, чтобы раз и навсегда покончить с данным вопросом. Марта набрала полные легкие воздуха – и, когда в очередной раз кто-то пролетал над гнездом кукушки, громко крикнула: «Стой, не то убью!» Парализованное страхом существо свалилось ей под ноги, оказавшись всего-навсего жалкой тварью, о которой и говорить-то не хочется.

Тут подошла их очередь. Редингот пропустил Марту вперед – и она купила восемнадцать смычков. А вот с самим Рединготом вышла заминка: выяснилось, что мужчинам в нетрезвом состоянии, мужчинам в спецодежде и мужчинам без брюк скрипичные смычки в такое время не отпускаются. Тогда Редингот стал уверять продавщицу, что сейчас не такое время, – продавщица поверила. Потом он стал уверять ее, что он трезв и не в спецодежде, – и она опять поверила. Наконец, он стал уверять ее, что он в брюках и не мужчина, – тут она в третий раз поверила, потому что уже привыкла доверять этому человеку во всем. Но, сама не зная зачем, сказала: «Смычки отпускаются по два в одни руки», – хотя это была явная ложь. Редингот не стал спорить, взял два смычка в одни руки и, не заплатив, бросился догонять Марту. По дороге он немножко дирижировал, но получалось у него совершенно непрофессионально – и Марта очень вежливо попросила его прекратить дирижирование немедленно. Сама же она просто замечательно дирижировала – причем всеми смычками сразу – и ужасно полюбилась случайным прохожим. А поскольку за Мартой праздно шел господин с голыми ногами, случайные прохожие подавали ему деньги, которые он складывал в карманы пиджака, пока карманы не оттопырились до неприличия. Скоро деньги перестали поступать, потому что Редингот внезапно опротивел случайным прохожим. Сосчитали сумму. Набралось около миллиона рублей и пятнадцать злотых. Пятнадцать злотых Марта с Рединготом сразу же выбросили в кусты, грозно шумевшие неподалеку, а остальные деньги пошли тратить, но истратили глупо: купив Марте шубу, которая сразу же не подошла ей по размеру, фасону, цвету и возрасту. Они запихали шубу в урну на обочине и убежали. А смычки потеряли по дороге.

– Лучше бы мы брюки купили, – опомнилась Марта, раскрасневшись от бега.

Кстати, не поздно было сделать это и сейчас, если вернуться назад, вынуть шубу из урны и продать ее за бесценок первому встречному или поперечному.

Шубы в урне уже не было, зато торчала оттуда непонятная какая-то голова или что-то вроде – и это блестело.

– Вы тут шубы не заметили? – осторожно поинтересовалась Марта, боясь задеть честь и достоинство обитателя урны. В ответ голова задвигалась и сказала ртом:

– Лучше не спрашивайте меня о шубе. Лучше спросите о чем-нибудь другом.

– Конечно, конечно, – поспешила согласиться Марта и спросила: – Живы ли Ваши родители?

– Скорее всего, они живы, – последовал уклончивый ответ.

– Ах, как я счастлива за Вас! – не вдаваясь в подробности, зычно воскликнула Марта и тихо добавила: – Но Вы все-таки не сидите тут, а то в Вас что-нибудь кинут.

– Хорошо бы шапку кинули… Я, собственно, шапку жду. И какую-нибудь обувь.

– Ничего этого нет. – Марта развела руками. – А шуба все равно женская, так что, в конце концов, едва ли Вам подойдет. Впрочем, если Вы не хотите говорить на эту тему…

– Не хочу, хоть убейте меня! – горячо заверили из урны, сопроводив заверение глубоким вздохом. От вздоха такой глубины Марте сделалось дурно, но она поборола себя и отошла не то в задумчивости, не то в печали.

Чтобы облегчить ее состояние, Редингот сказал:

– Давайте пойдем в любом направлении.

Они пошли в любом направлении и шли долго.

– Тут где-то рядом мой дом, – с трудом вспомнил Редингот. – У меня ведь, я забыл сказать, дом есть. Идемте в него.

– А кто у Вас в доме?

– Не знаю.

– Тогда идемте.

В доме у Редингота оказалась хоровая капелла. Она пела грустные сербские песни и плакала.

– Не плачьте, – с порога сказала Марта, и сербская капелла перестала сначала плакать, а потом петь – и принялась смеяться и плясать пляски. Наплясавшись, она ушла. Редингот с Мартой остались вдвоем.

– Что будем делать? – спросил Редингот.

Марта задумалась.

– Сначала брюки наденьте.

– Это уж в первую очередь! – Редингот надел брюки и сразу стал малоинтересным.

– Прежде было лучше, – огорчилась Марта, и тогда Редингот снял брюки, чтобы снова стать интересным, как прежде. Он сел в кресло ужасно интересный – и так сидел, потом спросил у Марты:

– Чем Вы занимаетесь? – и уточнил: – Обычно.

– Обычно, – с готовностью отозвалась Марта, – я леплю из хлеба голубей. И голубиц.

– Это хорошо. А я вот ничем теперь не занимаюсь. Раньше я вырезал из бумаги мелкие и крупные фигуры.

– Забавно, – улыбнулась Марта. – А когда вернутся Ваши домашние?

– Может быть, они не вернутся никогда. Все домашние ушли от меня.

– В мир иной? – Этот честный вопрос стоил Марте большого труда.

– Нет. Они на восток ушли.

– Что же побудило их к этому?

– Восточные мотивы в творчестве Пушкина и Лермонтова, – усмехнулся Редингот и развел руками.

– Если у Вас есть хлеб, – сразу же предложила тонкая Марта, – я могла бы слепить Вам голубицу. Только хлеб должен быть свежий. И белый. Я голубиц из белого леплю. Так надо.

– Хлеба у меня нет. У меня есть крылья. Они лежат на письменном столе.

– Вы счастливый, что у Вас есть крылья. У меня нету.

– У меня тоже раньше не было. Но потом я полюбил – и вот…

– Как давно это случилось?

– Совсем недавно. Я уже был старый. Но та, кого я полюбил, теперь недосягаема. Она улетела.

– Почему от Вас все уходят и улетают? – озаботилась Марта.

– Я раздражаю всех своей старостью.

– Вы совсем не старый. – Марта вгляделась в Редингота. – На вид Вам нет и тридцати. И как же ее звали – ту, что улетела?

– Я называл ее «Моямаленькая». Но она все равно улетела.

– И Вы тогда вырезали себе крылья? – Марта рассматривала крылья. Крылья были из бледно-желтой бумаги.

– Да, я хотел улететь вслед за ней. Но она улетела не одна. Она улетела в стае. Она была ласточка и жила под нашей крышей. Я очень любил ее.

– Ничего, она прилетит. – Марта улыбнулась. – Будет весна – и она прилетит.

– Я знаю, – отозвался Редингот. – Все птицы прилетают весной. Только не обязательно ближайшей. Но я дождусь.

– А Ваша супруга… она сердилась на Вас за ласточку?

– Еще бы!.. Люди есть люди. Она кричала на меня, а в один прекрасный день забрала всех наших детей – их было сорок – и ушла… на восток, да.

– Наверное, им хорошо на востоке. На востоке вообще хорошо.

– Дай Бог.

– А Вы, Редингот, не фунт изюма, – задумчиво сказала Марта.

Редингот кивнул и тут же в страшной панике вскочил с кресла. Интересно, с чего бы это… Вообще говоря, люди вскакивают с кресел по разным причинам. Например, если чувствуют запах паленого. Или если что-нибудь внезапно вспоминают. Пусть Редингот что-нибудь внезапно вспомнит: есть ведь ему что вспомнить!

– Я вспомнил, – крикнул Редингот, – через двадцать минут наш с Вами поезд!