Знаете, есть такое понятие в политэкономии, рентой называется. Вид регулируемого дохода не требующий от его собственника предпринимательской деятельности. Так вот, я сначала как директор универмага, а потом еще какое-то время как его собственник получала ренту с дефицита товаров.

Народ двери сносил брал все подряд и в любых количествах. Затем наступило равновесие между спросом и предложением, а затем предложение превысило спрос. И вот тут мое месторасположение у черта на куличках сыграло со мной жестокую шутку. Мой доход едва покрывал обязательные платежи. Концы с концами сводились, но накопить подкожный жирок не удавалось. А потом неподалеку выросли всякие икеа, рамсторы и я стала фактически банкротом.

Между тем крыша и не думала снижать размер моих отчислений. Пришлось влезть в долги. Роману две недели назад дали понять, что наши трудности их не касаются, и каждый выплывает сам. Он им сказал, что в таком случае поменяет крышу на более вменяемую.

– Ну! Ну! – сказали ему в ответ.

– И кто теперь у вас крыша? – сгорая от любопытства, спросила Зоинька Мясоедова.

– Зоя! – одернула ее Эдит. – это конфиденциальный вопрос. Знать его нам с тобой ни с какого боку не полагается. Полина и так нам слишком много рассказала.

А Полина продолжала рассказ.

– Доказать я ничего не могу и пальцем ни на кого показать не могу. След кровавый в машине, это я нарисовала. Милиция приезжала, вы сами видели. Так, что Эдит, если у наших детей что-то общее, – заявила Полина, – нам придется теперь держаться вместе.

Намного умнее Зоиньки оказалась Кизякова Полина. Не стала она напрямую спрашивать о подмене детей. Заявила, что придется держаться вместе, поскольку у них есть нечто общее.

– Да, да! Общее у нас есть! – сказала Эдит.

Разговор казалось зашел в тупик. Тогда академическая гостья в девичестве Печкина решила последовать примеру хозяйки дома и раскрыть душу.

– У нас ведь с Костей семейная жизнь, тоже не сахар, – сказала Зоинька Мясоедова. – Мы ведь Печкины. Папа вон каким известным ученым был еще в советское время. А Костю в семью когда брали, то родители думали, что он из одного чувства благодарности будет меня на руках носить. Одно время он так и делал, а потом как-то заявил, что мы ему на шею сели. А разве это так? Мама иногда его на рынок посылала, папа машину просил помыть. У нас ведь еще тогда был Мерседес. Папа в нем души не чаял. Три раза в году на нем ездил. На юг, покрасоваться на нем перед местными миллионерами. Любил он посещать только такие рестораны, с веранды которых машина видна была.

Друг у него был в Москве, тоже академик, так папа к нему на день рождения только на Мерседесе ездил. Ревновал просто, если у того вдруг появлялась что-то лучшее, чем у моего папы. У друга четырехкомнатная квартира, у нас должна быть пятикомнатная. У того чешский спальный гарнитур, у нас должен быть румынский. У того была любовница брюнетка, у него должна быть блондинка. Представляешь Полина, папа совершенно случайно наткнулся у Кости на фотографии Эдит и выдал ее за свою любовницу.

Его дружок академик, был точно также помешан на соперничестве, и не смог ничего лучше придумать, как жениться на свой брюнетке. Теперь у того молодая жена, а у папы старая, моя мама. Чем мог ответить мой папа? Он не знал даже, где ты Эдит живешь.

И вот в один прекрасный день, он заявляет своему приятелю, что если тот женился сам, то папа поступает более разумно, он сбрасывает с барского плеча красотку, своему зятю. Когда Костя к тебе ушел Элит, он так заявил.

Мол, он с зятем договорился, и тот перед моей мамой взял все грехи тестя на себя. Ну, его дружок в тот же вечер эту историю как хохму рассказал своей жене, а та естественно моей маме. Можете представить, в каком виде мой Костик предстал перед моей мамой? Она и до этого его не особенно уважала, а после того как он вернулся домой от тебя Элит, его вообще затретировала.

Папа у нас смог приватизировать институт. Бабки теперь такие на аренде зашибает. А мама Костика моего держит в черном теле, и видеть не хочет ни в каком виде. И папа, между прочим тоже видеть его не хочет. Вдруг мой Костик узнает, что он не Дон Жуан, а всего лишь папина затычка. Представляете, как это оскорбительно для него будет.

Ты знаешь Эдит, что я все время гордилась моим Костиком. Сколько у меня знакомых, сколько друзей, сочувствуют мне, но как только я им твою фотографию покажу, Костику начинают завидовать. А когда узнали, что он вернулся! – его так зауважали. Один раз слышу за спиной, про моего Костика: вот, собака, говорят. И дочку академика оторвал, и в наглую, в открытую с любовницей живет. А об этих Печкиных, как хочет ноги вытирает. Хочет там ночует, хочет здесь, и никто ему не указ. Представляете, какого было моей маме такие разговоры выслушивать. А я гордилась моим Костиком.

Ты Эдит не обижайся. Я согласна, как женщина ты уникальна. Таких форм, как у тебя ни у кого нет. Ты так подняла престиж моего мужа. А то после нашей свадьбы, нехорошие разговоры ходили, тряпкой его называли. А когда к тебе ушел, и вернулся, как ножом отрезало. Мы с ним один раз даже обсуждали такую проблему, как совместное с тобой проживание.

Он сказал, что ему в таком случае придется поменять веру. А какая у него вера, если он атеист. Ты Эдит не поверишь, но я иногда задавала вопросы на интимные темы, по отношению к тебе. Мы же ученые, нам все интересно.

– И что же Костя? – усмехнулась Эдит.

– Рабоче-крестьянского происхождения как был, так и остался. Отмалчивался. Не может понять, что сейчас другое время на дворе.

– Содом и Гоморра! – сказала Эдит.

– Да, есть немного сора! Но когда кругом разливанное половодье чувств, сами понимаете, от этого никуда не денешься. Мы с ним после его возвращения от тебя Эдит, словно вновь вступали в брачные отношения. И представь, я его к тебе нисколечки не ревновала. Наоборот, когда он в первый раз ушел, у меня даже чувство уважения к нему проснулось. Представляете Костя Мясоедов и пошел наперекор собственной матери, жене и теще. С ума сойти можно…Невероятно, Костя пропал. Где? Куда? Думали, что его взяли заложником, деньги за него будут просить с папы. Папа тогда приватизировал институт. Никто поверить не мог, думали вот так же как сегодня… Украли! Папа себе сразу охрану удвоил. Вдруг про родню Мясоедовскую вспомнили.

Старик Мясоедов на общем семейном совете брякнул, когда узнал, куда Костя ушел, сами, мол, виноваты. Повышенное давление ни к чему хорошему никогда не приводило. Нечего было прессовать их сына. У них вон на заводе подняли в котельной давление выше нормы, и один котел взорвался. Так, мол, и в обществе бывает и с индивидом, внешние обстоятельства послужили толчком. Короче, сцепились они с папой.

Папа как ученый утверждал, что человек венец природы, имея своим источником свободную волю как высшее право субъекта, воспользовался ею в полной мере, презрев как низшую категорию свою безусловную обязанность, заботиться о благе ближних. Свободную волю он поставил выше долга, тем самым переведя ее в ту сферу безусловного, где подлинная совесть есть умонастроение волить то, что в себе и только для себя есть добро. Костю, он понимает, так как тот находится в конфликте со своей естественной потенцией.

Сват, старик Мясоедов ухватил за хвост его мысль, и сказал, что младший Мясоедов, как субъект морального права подлец каких свет не видел, а сват его дурак, схоласт, ретроград и филистер. Далее он заметил, что брак есть нечто нравственное и добродетельное по сравнению с адюльтером, и безответственное оправдание свободной воли сбежавшего зятя, обязанного отвечать за свои поступки и чувства, есть тупоумие, свойственное всем представителям той академической прослойки, что в навязчивом представлении о своей избранности оторвалась напрочь от народа. Костю, он не понимает, и считает, что если у него есть избыточная потенция, то пусть он ее направит на благо семьи, в крайнем случае, на тещу.

Папа обиделся. А я стала задумываться. Мое наличное бытие, как в-себе-бытие стало мне безразличным, и лишь ваше Эдит с Костей счастливое инобытие подвигло меня на поиски путей примирения.