– Ну, а если бы тебе представилась возможность вернуть все назад, как бы ты поступил?

– Задним числом, все мы умные! – с усмешкой сказал Володя. – Если бы мне представилась возможность переиграть историю и вернуть время вспять, я бы в первую очередь решил свои материальные проблемы, а потом все остальные.

А парень не глуп, посмотрим, что он хочет, подумал Мясоедов и спросил:

– Значит, ты считаешь, что работа простого водителя не соответствует твоим потенциальным способностям?

Володя вежливо поправил Мясоедова.

– Водителя-охранника.

– Тем более! Водителя-охранника.

Дальше в неторопливом разговоре начинался скользкий спуск в долину обоюдных интересов. А упиралось все в одно. Жив генеральный директор или нет? Если жив, разговор не стоило продолжать, завтра все вернется на круги своя. Если же его место освободилось, то Косте надо уже сейчас думать о своей команде. С кем он останется?

И тут его прошиб холодный пот. Эдит две недели, как подводит его к мысли о директорстве. А ведь она, несмотря на внешний наив, шагу по жизни не ступит прежде не подумав. И водитель сегодня весь вечер уверял, что Кизякова Романа заказали, переводя стрелки с одного на другого. Они знали что-нибудь или догадывались? Дыма без огня не бывает.

И сама хозяйка Полина горем убита. Никто из них не верит, что Роман жив. Один он, Костя, несет какую-то чушь насчет появившейся новой пассии Кизякова Романа, виртуальной пассии, которую никто не видел. Водительская Ольга не в счет.

Волна страха накатила на Мясоедова. Утро нового дня готово было встать в багрово-красных, кровавых красках. А его, Костю Мясоедова, жизнь выталкивает на передний план. И он, как гладиатор на арене цирка должен быть готов встретить любого соперника, любую неприятность.

Мясоедов сделал осторожный шаг, и как перед прыжком в воду, когда пальцем пробуют воду, спросил:

– У тебя предчувствие было насчет Романа Октябриновича или ты оперируешь действительными фактами?

Вопрос, конечно, был сформулирован провокационно. Если водитель ответит, что он что-то знал и не предупредил директора, то ему можно инкриминировать соучастие, в крайнем случае молчаливый сговор с похитителями не оставившими пока следов своего преступления. Это пока нет следов, а завтра их масса появится, если милиция захочет. Бесследно только миражи исчезают. А Кизяков Роман имел вполне упитанную плоть.

Водитель даже не повернул головы в сторону Мясоедова. Ответил он просто, расставив сразу все точки над «i».

– Когда вы пойдете наверх, меня вполне устроят, десять процентов!

Скотина! Хам! Провокатор! Какими только эпитетами не награждал мысленно Мясоедов водителя. За кого он его принимает? Что кроется за его словами? Он хочет сесть на его хлебное место? Стать заместителем директора? Так его надо понимать? Значит Кизяков Роман действительно того? Вот так ответ!

Шок испытал Константин Мясоедов. Человеческая жизнь – превратилась в разменную монету, в копейку. Был ты Роман – возили тебя на Мерседесе, издалека шапку ломали, не стало тебя – водитель твой ноги вперед вытянул, твое виски попивает, примеряет на себя один из тех кафтанов, что ты раньше раздавал с барского плеча.

Надо было отвечать. Этими десятью процентами водитель сказал все. И то, что готов быть в команде Мясоедова, и то, что он много знает, и то, что он не просит, а ставит перед давно обдуманным решением.

В очередной раз по жизни перед Костей встал вопрос, когда он должен принять принципиальное решение. От него, от этого решения, многое в будущем зависело. Мясоедов, как в пропасть заглянул себе в душу. А там внизу, на дне, петляла неровная, жизненная его дорога. На этот раз она разветвлялась. Два пути у него было. Проявить непреклонность, отвергнуть предложение водителя, и начать собираться с мыслями или в угоду собственной слабохарактерности, компромиссу, проявить себя конформистом и ступить на намеченный и спланированный кем-то другим путь.

Или ты поведешь за собой стадо, или тебя поведут на веревочке. Но не эта шальная мысль беспокоила его больше всего. Мясоедов не мог определиться с другим, с тем, кто стоит за спиной всех этих событий. Кто серый кардинал? Эдит? Полина? Этот жук водитель? Расклад событий пока говорил, что жена Романа к его исчезновению не имеет никакого отношения. Она расстроена сильнее всех.

А вот Эдит, гнет ведомую только ей одной линию, вторую неделю толкает его вверх, в директорское кресло. Переворот даже предлагала устроить. А теперь еще эта собака, водитель, хочет урвать свой кусок.

Молчание на веранде где сидели Мясоедов и водитель, затянулось. Володя повернул голову к Косте. Пора было что-то отвечать. Воистину поверишь, что слаб человек.

– Проценты надо будет еще обсудить! – дрогнувшим голосом сказал Мясоедов. Водитель удовлетворенно кивнул головой.

– Обсудим. – сказал он и от вернулся от Кости Мясоедова. – Я посплю немного!

Чтобы как-то обелить себя в собственных глазах, Мясоедов негромко сказал:

– Да, но я это делал, брал свои проценты, тайно, чтобы никто не знал, а ты хочешь открыто!

Водитель проявил живейший интерес к Костиным словам. Он резко повернулся и с усмешкой сказал:

– Что за честь, тайком давиться и есть?

– Я тебя не понял? – с обидой в голосе сказал Костя Мясоедов. Была у него причина обижаться. Он этого соглядатая шантажиста передвинул в иерархической лестнице вот насколько вверх. А тот бы хоть спасибо сказал.

– А чего тут понимать? – нехотя ответил Володя. – Видел я ваши дачи, что вы с Кизяком построили за городом. У него четыре метра забор, у тебя вообще пять. Куркули. От соседей отгородились, ни с кем не знаетесь. Друг к другу в гости не ездите. Прикатите сами, с семьей, молча шашлык пожарите и давитесь им под одеялом?

– Почему под одеялом? Почему под одеялом? – вконец обиделся Костя Мясоедов. Водитель нехотя пояснил.

– Я образно говорю, под одеялом. Вы из-за угла пустым мешком прибиты, все чего-то боитесь. А не понимаете того, что сегодня вы в чести, а завтра можете – свиней пасти. Ждешь, Мясоед что я тебя благодарить буду, не дождешься. Я люблю ходить чудак, заломив колпак. Не торопись Костя, сразу судить гостя. Проверял я тебя! Я знаю, что больше тебя не должен класть в свой карман. Сколько положишь мне из десяти процентов, столько и будет. Три процента, значит – три. Два – значит два. Ты же меня в душе презираешь, а хочешь, чтобы я тебе как собака верная служил. А для этого веревка крепкой должна быть, а самая крепкая денежная….Большой признательности. как сам понимаешь к бывшему директору, твоему дружку я не испытываю…Так, что не давись один шашлыком под одеялом, поделись…

И напоследок, наотмашь хлестнул Костю Мясоедова.

– Знай, мне твоя красавица Эдит до одного места. Я волк одиночка, а не колхозник. Куда хожу, там один слежу.

Хам! Мысленно выругался Мясоедов. Наглец и хам. И в то же время ему стало легко. За спиной у него выросла стена. Его, еще не вступившего в должность, уже мощно подпирали Эдит и этот хам. Команда начала складываться. Не команда, а волчья стая, подумал он. И еще подумал, что первым делом уберет Каймана.

– Так на кого, говоришь, тебя учили? – спросил Мясоедов водителя, пока тот не заснул.

– На волкодава!

Уберет он Каймана, теперь окончательно решил Костя Мясоедов. А то, подсидеть вздумал. На-ка выкуси!

Казалось, все вопросы были решены, но какой-то неприятный осадок оставался. Ах, да, этот провокатор водитель, говорил что-то насчет детей у Эдит. В детям Костя был совершенно равнодушен. Растут и ладно.

– У Эдит не должно быть детей! – уверенно заявил Костя. – Мне лучше об этом знать.

– Я не спорю! – сказал водитель.

– А о подмене вообще разговор не может идти. Она все время была на моих глазах. Живот не спрячешь.

Водитель Володя рассмеялся. Сонным голосом он буркнул:

– Рога не спрячешь, а брюхо как раз спрячешь! Я спать хочу!

И засыпая, мстительно думал, – червячок сомнений начал уже точить твою душу Мясоед, а ты еще не знаешь, как кусает змея ревности. Все впереди у тебя Костенька. Все впереди…