– Как лакея?

– Да, представь как лакея. Роман у меня слишком гордый был. После тебя он к Эдит и близко не подошел бы. Побрезговал.

– А чего же он моей Ольгой не брезговал? Или ты выдумала про них?

– Думай, как знаешь!

Водитель тупо соображал силясь замкнуть в логическую цепь услышанное, потом стряхнул с себя наваждение и покрутил пальцем у нее перед носом.

– Хочешь выкрутиться, но не получится у тебя Полина. Ты перевела в нашу фирму своего фаворита, Каймана. Ты думаешь, я не знаю, что у тебя дела швах? Универмаг твой – заложен и перезаложен. И эта квартирка в залог отдана в банк. Тебя время подпирает. Тебе рассчитываться надо по долгам, а денег нет. И вот ты, зная, что у тебя супруг богат, стоит миллионов десять зеленых, решаешь его деньгами закрыть свои прорехи. Чего это Кайман не стал через тебя проводить эту партию товара?

– Господи! – перебила его Полина, – не зная броду, не суйся в воду. Я с вашей фирмой повязана пуповиной. Гарантом возврата кредита этой сделки, я выступила в банке. Я на этот раз свой универмаг прозакладывала, а не он. Понятно тебе? И если сейчас сделка сорвется, мне придется отдать универмаг. Кайман всего лишь исполнитель. И есть он, или нет его, суть дело не важно.

Водитель, набычившись смотрел на Полину.

– И где же он? Взял два миллиона и сбежал? Куда он их загнал, может быть на обналичку?

У многих женщин не хватает выдержки. Зоинька Мясоедова, вертевшаяся до этого, как ужиха на сковородке, вдруг влезла в чужой разговор. Умилостивить решила она водителя.

– Володя, смотри на жизнь и секс по-философски. На жизненном проблемном поле, пока ты молод всегда вспухает культурный феномен взаимоотношения полов, фундированный биологическим инстинктом продолжения рода. Не только Кизяков Роман покрывал ареал межличностных экзистенционально-интимных отношений с твоей Ольгой. И ему покрывали. Так вот знай, что Кизяков Роман воспитывает чужого ребенка Он чужого, и ты Володя чужого. Максимка сын того охранника, с которым ты бутылочку внизу даванул. Полегчало тебе теперь?

Костя Мясоедов наступил ей на ногу, но было уже поздно. Бензинчику плеснули в костер ревности водителя. Володя водитель взорвался, как паровой котел:

– А ты дура молчи!

– Как ты смеешь таким тоном с моей женой разговаривать? – вспылил оскорбленный супруг.

– Смею! Еще как смею! – водитель снова вошел в раж, он повернулся к Зойке, – забыла, как ты мне предлагала? Напомнить?

– Зойка, убью! Стерва! – заорал Костя Мясоедов. – Я тебе не всеядный Роман. Что у вас было?

– Ничего не было у меня с ним! – Зоинька повалилась на пол и возвела руки к небу. – Врет он все! Люди!

– А вот и не вру! А вот и не вру! – пьяно радовался Володька. – Память у нее отшибло. Так я напомню! Мне не жалко. Я к ней не лез. Она сама. Достала меня. Дура.

– Сволочь, я тебя сейчас убью! – стоял с сжатыми кулаками Константин Мясоедов.

Водитель только успевал поворачиваться от одного к другому.

– Ха, ха! Вот и она предложила мне убить! Только за деньги! А ты что чудак подумал? На сексе свихнулся, с этой красоткой? Да мне твоя Зойка даром не нужна.

– Убью! – Мясоедов по инерции еще грозился, но пыл его постепенно угасал.

– И не проси и не грози! Я даже под страхом смерти к ней не подойду. Лечить тебе ее надо, а то жизнь у тебя станет проблемным полем. Бр…р…р! Повезло тебе, однако, кореш, межличностно-экзистенционально! И где слова такие берут? – Володя перевел дух, собирая разбежавшиеся по углам подогретого спиртным мозга, обрывочные мысли.

В гостиной наступила минутная разрядка. На бледных лицах появились, такие же бледные улыбки. Один участковый что-то строчил в свою записную книжку.

– И ты, конечно, не принял у нее заказ? – ехидно спросил он водителя. Водитель пьяно ухмыльнулся.

– Ты, бы милиция, хоть спросил, кого она заказывала?

– И кого же?

– Врет он все! Не верьте ему! – еще до ответа громко воскликнула Зоинька Мясоедова.

– Э нет, милая, не вру. Чего мне врать? Вы все здесь мне как братья. У нас у всех здесь общий дом, общая фирма, общие дети, общая постель, обще в баню ходим, и мочим друг друга тоже обще, в своем кругу. Ну, так объявить мне во всеуслышанье, кого ты яблочко краснощекое заказала?

– Меня! – сказала громко Эдит, – кого же еще. Тут и сомневаться не надо.

– Нет, не тебя, а подружку свою Полину.

В зале наступила мертвая тишина.

– Вот! – поднял вверх указательный палец водитель Володя. – С самого начала я понять не мог, почему Полину, а не Эдит. Полина тебе дорогу нигде не переходила. Ты ее практически не знала. И только потом я догадался, какая же ты стерва. О…о…о, академическая стерва! Ты, решила, что если уберешь Полину, то Кизяков Роман навечно останется при этой вот красотке, при Эдит, а ты тогда до конца жизни будешь помыкать Костей… Ездить на этом осле.

– Ну, ты!.. Полегче! – Мясоедов подал откуда-то из угла не очень уверенный голос. Водитель или не понял, или с юмором у него было в порядке. Он мгновенно огрызнулся:

– Да, я полегче твоей супружницы.

– Бред! Бред пьяный! – сорвавшись на тонкий фальцет, завихжала Зоинька Мясоедова. – Ты ничего не докажешь. Есть такая категория, как презумпция невиновности.

– Есть другая категория, совесть называется. А у вас всех здесь сидящих, ни у кого ее нету. Ваши мужики шляются к одной и той же бабе.

– СПИД сейчас! – буркнула Зоинька Мясоедова, – пусть к одной шляются.

Эдит сидевшая до этого молча была откровенно уязвлена. Достал Володя даже ее через ее бронированный панцирь, в который она одела душу. Она с негодованием встала с места, и четко чеканя слова, оборвала его:

– Ты бы дорогой, за своей бабой присматривал, чем за мною, больше пользы было бы. А вменять в вину моей плоти, что она борется за свое существование, что хочет отмерянного ей природой, не достойно мужчины. Побудь с годик один, тебе и Зоинька Мясоедова за мед покажется.

– Но, но! Зойка конечно не сахар, но так о ней…я не позволю! – Костя Мясоедов из угла хотел повысить рейтинг своей супруги.

Однако Эдит отмахнулась от него, как от назойливой мухи. Она гвоздила водителя:

– К твоему сведению Владимир, с кем хочу, с тем и живу, а захочу, то и тебя проглочу. И не подавлюсь. Я самая чистая среди вас всех. Вы живете в грехе, в освященном законом браке, а я живу по любви и по велению совести. Не пристанет ко мне ваша грязь, и не старайся.

– Ха, ха! Может быть мне и про тебя чистоплюйку рассказать? – засмеялся водитель. – Я ведь все про вас всех знаю.

Вывел он Эдит из равновесия.

– Что ты можешь обо мне знать? Что двое мужчин у меня поочередно живут? Да, пусть поочередно, но я исповедую единобрачие, парную семью, я никогда другого мужчину не приглашу. Мне, в отличие от вас, и в голову не придет с другим встречаться, если у меня есть свой, один, единственный. А вы на глазах друг у друга устраиваете собачьи свары, путаете кровати, лаетесь, грызете друг друга, не знаете достоверного отца, где чей ребенок. Завтра вы все строем пойдете на экспертизу, кровь сдавать. И этот свой позор, вы считаете вершиной семейной жизни. У вас супружеская неверность заложена вашим воспитанием. Вы все тут прелюбодеи и по жизни, и по взглядам. У вас нет даже нравственного критерия для осуждения или оправдания половой любви, которой вы занимаетесь на глазах друг у друга. Вы стоите в смятении и замешательстве перед жизнью, в которой барахтаетесь как кутята, не понимая ни ее смысла, не зная законов, по которым она движется. А еще беретесь рассуждать и осуждать меня… Ничего не выйдет у тебя Володя. Какой ты мне можешь бросить упрек? Только один, что я детей не могу иметь? Да, была молодая, глупая, на аборт сходила. И неудачно. А в остальном, я святая.

Водитель снова начал изгаляться:

– Ха, ха! Святая. Неудачно она сходила. А двое детей чьи? Мои? Дед с бабкой у тебя кого растят? Костик?…Ты знаешь, что у нее двое детей? Костик, чьи там растут мальцы, твои или Романа? – Водитель повернулся к супруге Мясоедова, – Зоинька, ты промахнулась, ты не ту мадам заказывала. Придется тебе Зоинька в гареме у Костика жить. Костик, ты ее старшей женой поставишь? Слышь, Зойка. Ты будешь старшей женой, а Эдит любимой. Устраивает тебя такой вариант? Эдит, скажи им, что у тебя двое детей. Чего молчишь?