– Опаздываем мы господа! На улице демократия. Дорога в высший класс открыта. А что такое высший класс, буржуазия? Это доминантная, активная часть любого сообщества исповедующего рыночные законы – пять процентов, от народа, от безликой массы, не более того. Но и среди них выделяются особо выдающиеся особи, сообразительные, волевые, рисковые, нахрапистые, одаренные талантом руководителя. Они, как правило, могут нарастить капитал, сделать его из ничего, пустить его в оборот и подняться наверх к большому пирогу.

– И к ним естественно ты относишь себя? – с ехидцей спросил Костя Мясоедов.

– Естественно!

– А куда же тогда мне деваться?

Роман снисходительно улыбнулся. Он тоже пропустил лишнюю рюмочку и теперь брал реванш за предыдущее бездействие в нашем столкновении с Костей.

– А удел остальных быть мечтателями. В хозяйственной жизни они бесплодны, самостоятельно добиться успеха нигде не могут, ни у женщин, ни на работе, ни в науке. Эти самодовольные мечтатели, вырабатывают и вхолостую выбрасывают свою энергию. Не понимают они, что нельзя по блату, или за счет родни подняться в этом мире. Они могут быть лишь прицепными вагонами к локомотиву лидера, проще говоря. питаться крохами с его стола.

Роман откровенно кидал камни в Костин огород.

– Ты на что намекаешь? Это я то питаюсь крохами с твоего стола? – вскипел Костя.

Я увидела, что разговор начал переходить за те границы, где затем начинаются бои без правил, и одернула их:

– Мальчики, мальчики! Я понимаю, что всеми нами иногда движут животные инстинкты, но давайте не будем скатываться из области высоких идей в межличностные отношения.

Костя Мясоедов не утерпел и все-таки съязвил:

– Ничего себе высокие идеи. Собрались святые праведники, чтобы обсудить, как лучше обеспечить себе полное корыто. Ха, ха, выдвинул идеал – сладкая постель и жратва от пуза. Не смешите меня, братцы. Вам до светлого идеала, как свинье до турника.

– А я считаю, – продолжал Роман, – что нынешняя система демократии полностью соответствует прирожденным лидерам имеющим уникальную волю и умеющим…

– Переступать через других! – перебил его Костя. Роман вслушался в слова друга и продолжил:

– Да! И переступать! Повторюсь. Прогресс двигают пять процентов самых смелых, инициативных. Слабым не место на пиру победителей. Я по своей натуре либерал. Мне никогда не нравилось, что у нас в стране сначала ценили идеал, а потом потребности. Сейчас ценностная ориентация поменялась, да я не скрываю, я хочу быть богатым.

– Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным! – успел вставить реплику Костя Мясоедов. Роман согласно кивнул головой.

– Правильно мыслишь дорогой товарищ. У нас нынче сословное, я бы даже сказал классовое общество. И выдвигаться придется не за счет прежних заслуг и званий, а за счет цепкости, волчьей хватки. Мы как дураки сидим и непонятно чего ждем, а бывшая партноменклатура быстро конвертировала власть в деньги. Красные директора сели на хозяевами на свои заводы. директора магазинов стали их собственниками. Чиновники сохранили за собой все привилегии и льготы. Одни мы остались не у дел. Ты Костя прозябаешь у тестя в институте завлабом. Эдит, работает на почтовом ящике старшим экономистом.

– Маркс был просто экономистом, а она старший! – снова съязвил Мясоедов. А Роман продолжал гнуть свою линию.

– Время катастрофически быстро уходит. Не успеешь оглянуться, как останешься у разбитого корыта. Одним будут на Багамах молодые красотки бананы от кожуры очищать, – он непроизвольно покосился в сторону Эдит, – а другие будут в это время бочки с цементом катать.

– Тачки с углем! – буркнул Костя.

– Какая разница.

Роман передохнул и, наконец, закруглился.

– Мы тебя Костя сегодня позвали, чтобы определиться. Ты с нами или нет. Мы решили создать фирму. Тридцать процентов твои. Регистрацию фирмы я беру на себя. Ты конечно извини, что мы тебя ставим перед фактом, что наши предложения были обдуманы и сформулированы без тебя, а тебе преподносятся в готовом виде. Или у тебя есть другие предложения?

Других предложений у Кости не было. У него вообще не было никаких предложений. Его менее всего в настоящий момент, интересовали какие-то мифические проценты несуществующей фирмы.

– Я согласный. – сказал он, и тут же спросил:

– Тридцать моих процентов, тридцать твоих, и еще тридцать процентов Эдит – это девяносто процентов. А куда еще десять процентов делись?

– У нас в фирме, кроме нас, будет еще… – Роман икнул, – будет еще десять человек владеющие по одному проценту. Наша рабсила, дармовая. Но об этом чтобы никто… П…о…нял?… Если согласен, подписывай учредительные документы. И выпьем. Ждут нас Мясоед впереди, великие дела!

Перед Костей появилась пачка заготовленных решений, протоколов и учредительных договоров. Не читая, он подмахнул все документы.

– За успех нашего общего дела! – преложил выпить Роман. Встали, чокнулись, выпили. Роман собрал документы в скоросшиватель и встал из-за стола.

– А теперь дорогие мои друзья, позвольте откланяться.

У меня недоуменно вытянулось лицо. Костя икнул и спросил:

– Что, уже уходим?

Надавив на плечо Кости, Роман посадил обратно его на стул.

– Нет! Ухожу я один, а на этот раз ты остаешься.

Он повернулся ко мне.

– Не считай меня дорогая за циника, но я возвращаю тебя обратно в те руки, из которых принял.

Не стала я его разубеждать, что его воли, воли Романа в появлении его в моей квартире не было ни грамма. Я сама привела бычка на веревочке.

Роман сделал театральный жест рукой, будто он сбросил с плеча тяготивший его плащ-накидку и направился в прихожую. Его догнал Костя.

– Подожди, но мы же так не договаривались.

Роман развернул его в сторону гостиной.

– А мы с тобой вообще ни о чем никогда не договаривались. Это я по великодушию своему оставляю тебя наедине с Эдит, а поверь мне, мог бы этого не делать. – Он нагнулся к Костиному уху, и тихо прошептал:

– У меня другая женщина.

Роман думал, что я об этом не знаю. Все я знала. С месяц назад я их увидела.

Но еще до этой женщины, с год назад я объявила Роману, что беременна. Установила точно и объявила. И знаешь, что он сделал? Он быстро нашел мне врача. Не обрадовался, не побежал за цветами, не поднял бережно меня на руки, а угрюмо объявил:

– По нынешним временам иметь детей, плодить нищету. Они что, мне спасибо скажут? Давай жить так! Рано детей заводить. Надо сначала на ноги стать.

У меня все сжалось и заледенело внутри. Мы с ним с первого дня, как-то с обоюдного, молчаливого согласия обходили этот вопрос. И вот табу было мной нарушено. Роман свозил меня к хирургу и в тот же день привез обратно. Два дня пролежала я как убитая, и только на третий день подошла к плите.

– Что тебе приготовить? – глухим голосом спросила я его. Наши отношения затянуло коркой льда.

А потом появилась у него эта женщина. В Москве редко так бывает. Я совершенно случайно его увидела. Она подвезла его на нашу улицу и за остановку высадила. А я в тот день пошла в дальний магазин, чтобы купить ему свежего хлеба и увидела, как они на прощанье поцеловались.

Номер машины я запомнила, а на неделе обратилась к гаишнику, мол в машине с этим номером забыла зонтик и коробку с обувью. Через свою справочную, он назвал мне ее фамилию, имя и отчество и дал домашний адрес. Домой к ней я, конечно, не пошла, а вот доглядела много интересного. Она была директрисой большого универмага.

Последнее время Роман был угрюмым и раздражительным. А я ему, как нарочно не давала повода сорваться. Жду, а время идет. Смотрю, он предлагает фирму создать, третью часть в ней мне, и еще Костю Мясоедова пригласить.

Честное слово, сначала я не поняла, что это такое, только потом до меня дошло, что этой долей хотел замазать свою совесть. Откупные, отступные были эти тридцать процентов. И Костю Мясоедова пригласил с той же целью. Насчет Кости отдельный разговор. Там все намного проще.