– Ну что ж, поздравляю. Кх… кх. Рад за вас.

– Подождите, Вальтер. Возникла небольшая проблема. Один мой здешний знакомый продает под Парижем большое поместье. Деньги ему нужны срочно, и он хочет их получить наличными.

– Так вы решили у меня одолжить? – радостно воскликнул хриплый, считая, что разгадал желание собеседника.

– Нет, – поспешно ответил Сидней и тут же поймал себя на мысли, что это был идеальный вариант добычи наличного капитала, но, увы, «слово не воробей». – Вы же знаете, Вальтер, я достаточно состоятельный человек, но в данном случае все мои деньги находятся в деле.

– Так чего же вы хотите, Сид? – удивленно спросил хриплый голос.

– Что вы скажете насчет моей коллекции русской старины? – вопросом на вопрос ответил Смит.

– Сколько? – Возбужденный голос подавился глубоким кашлем.

– Мне срочно необходимы два миллиона долларов, за всю коллекцию оптом. Если вы считаете это дорого, могу предложить коллекцию вместе с виллой, в которой она находится.

– Мне ваше родительское гнездышко ни к чему. – Хриплый справился с приступом кашля и сейчас рассуждал более чем рационально. – Вы приедете в Кейптаун?

– Нет, дела меня держат в Мапуту, но каталоги на экспонаты вам завтра утром передаст мой управляющий. А владеть коллекцией сможете с момента подписания договора.

– Отлично, деньги я смогу собрать и доставить в Мозамбик через три дня. Мой адвокат привезет деньги, а вы, Сидней, подготовите договор.

Смит уже прикинул, что через три дня будет как раз самый разгар выяснения причин нападения на совещание министров. При любом исходе операции, задуманной шантажистами, в этот день спецслужбам будет не до него. Получив деньги, он сможет вылететь в Европу, где, воспользовавшись старыми криминальными связями, сменит внешность и документы. И на некоторое время укроется в джунглях Таиланда. Экзотическая страна, но главное, там никто не будет искать любителя европейского стиля жизни.

– Договорились, – наконец произнес консул, на другом конце повесили трубку.

Смит затушил окурок сигары о пепельницу, налил себе еще коньяка.

Возможность благополучно выбраться из этого смертельного лабиринта согревала душу дипломата.

Хлебнув коньяка, он снова наполнил бокал. От пережитого и выпитого мозг консула работал с четкостью компьютера.

«Утром позвоню управляющему, чтобы тот срочно отвез каталоги. Надо будет сказать секретарю, чтобы она связалась с крупнейшей юридической фирмой в Мапуту. Хотя нет, – отбросил мысль о секретарше консул, – лишний свидетель не нужен, сам свяжусь с ними. И как только денежки окажутся у меня – все, баста! Вы здесь друг другу хоть горло перегрызите, а я умываю руки.

Уж если не получилось стать министром иностранных дел, стану бездельником-рантье, дольше проживу».

Руки Сиднея отяжелели, мысли неожиданно стали путаться, голова упала на грудь, и консул забылся тяжелым пьяным сном.

Из международного аэропорта в Претории взлетел небольшой реактивный пассажирский самолет. Взмыв в небо белой птицей, он взял курс на Мапуту. В пустом сверхкомфортабельном салоне находился всего один человек. Молодой чернокожий мужчина лет тридцати – тридцати трех, одетый в дорогой темный костюм, серую шелковую рубашку и черный замшевый галстук. Этот наряд очень гармонировал с шоколадной кожей пассажира.

У него была круглая голова, широкий, слегка приплюснутый нос, переносицу венчали очки в тонкой позолоченной оправе. Через выпуклые стекла линз смотрели большие карие глаза. Коротко остриженные волосы завершали деловую внешность.

Молодого человека звали Уилбур Муна, он летел в столицу Мозамбика, чтобы занять должность консула, но предварительно ему было поручено разобраться в сложившейся там ситуации. Доклад капитана Фулгама вызвал переполох в госбезопасности. Шеф БОССа напрямую вышел на министра иностранных дел и потребовал провести расследование. Слишком многое было поставлено на карту.

Уилбур Муна – бывший студент, бывший революционер и бывший политзаключенный, окончивший недавно с отличием дипломатические курсы, был вызван в секретариат министра. После двух часов консультации Уилбуру объявили о назначении его на должность консула в соседнем Мозамбике. Такой карьеры еще не делал в политике никто, но чего только не происходит в эпоху политических катаклизмов и глобальных перемен.

– Шампанского не желаете? – неожиданно откуда-то издалека донесся приятный женский голос. Муна поднял глаза, перед ним стояла смуглолицая девушка в форме стюардессы. Привыкший к простому обращению, а то и тюремному распорядку, молодой дипломат с трудом воспринимал великосветский этикет.

– Лучше пиво, – наконец решился он, девушка лучезарно улыбнулась и удалилась. Анализ полученной от госбезопасности информации требовал провести срочную проверку вскрывшихся фактов и, в случае их подтверждения, немедленные профилактические мероприятия…

Пожимая на прощание молодому дипломату руку, министр долго говорил о новой Южно-Африканской Республике, которая пробивает себе путь к мировому сообществу государств, сейчас недопустимо из-за одного нечистоплотного чиновника застопорить этот ход.

Второй секретарь объяснил это более доходчиво. Он вручил Муна стеклянную ампулу с прозрачной жидкостью и рассказал, что надо делать, если факты подтвердятся.

– Ваше пиво, сэр! – До его сознания донесся знакомый голос стюардессы. Девушка держала на подносе запотевшую от холода бутылку из темного стекла, рядом стоял высокий прозрачный бокал.

– Спасибо, – сказал Уилбур, беря бутылку с подноса и прикладывая ее к губам. Устремив на него удивленный взгляд, девушка удалилась.

Пиво было охлажденным, густым и слегка горьковатым. Муна вспомнил ту бурду, которую продавали в их студенческом общежитии. Ужас…

И неожиданно для себя молодой дипломат начал вспоминать свою прежнюю жизнь. Детство его проходило в многодетной семье, где кормильцем был один отец, сухой сморщенный человек, который еще в молодости заболел на шахте силикозом. Впоследствии неизлечимая болезнь – туберкулез. Детство Уилбура ассоциировалось с вечно жужжащими роями мух, запахом гнили и постоянно ругающимися соседями.

Единственное светлое воспоминание – это школа. В их гетто была католическая школа «Святого Франциска». На смышленого малыша, схватывающего на лету слова учителей, обратил внимание настоятель школы отец Мартин. И, возможно, Уилбура ждала бы карьера священнослужителя, но юношу увлекла техника. Уилбур Муна поступил в технический университет для чернокожих. Прозанимался там два года и во время студенческих волнений угодил в тюрьму. Через год он вышел, но о возвращении в университет нечего было и думать. Пришлось идти по стопам отца в шахту горнодобывающего концерна. Увы, после первой же стачки его вновь упрятали за решетку.

Ни каторжные работы, ни издевательство надзирателей не сломили дух молодого борца за равноправие черного большинства. После выборов, на которых впервые победил чернокожий претендент, к власти пришли те, кто еще недавно заполнял тюрьмы и каторги. Вспомнили и об Уилбуре Муна, и предложили пойти на дипломатические курсы при Министерстве иностранных дел. Он согласился.

Допив пиво, новый консул громко рыгнул и поставил себе под ноги пустую бутылку. Сейчас следовало обдумать, каким образом провести расследование. От того, как пройдет встреча министров, будет зависеть не только положение на юге Африки, не только престиж ЮАР, но и карьера самого Уилбура.

Самолет пошел на снижение. Муна посмотрел в иллюминатор. В стороне раскинулись кварталы столицы Мозамбика, а под крылом самолета жирной чертой тянулась взлетно-посадочная полоса аэропорта. Похожие на гигантских птиц, расправивших крылья, стояли разноцветные гиганты авиалайнеры. Подобно золотому дворцу, сверкала стеклами, отражающими солнце, громада аэровокзала.

Уилбур откинулся на спинку кресла, через несколько минут ему предстоит приступить к своим обязанностям.