У меня мелькнула мысль, что Генри, пожалуй, вел себя несколько странно, но до конца я осознала это только позднее. Тогда же я думала об одном: мой Карл спасен! Народ не позволил предать его позорной смерти!

– Подданные любят его, – говорила я. – Многие готовы пожертвовать своим состоянием и самой жизнью ради его блага. Я убеждена: жестокость его гонителей привела к тому, что верных ему людей стало больше.

Я горячо обсуждала чудесное спасение короля с госпожой де Мотвиль и другими моими придворными.

– Со дня на день мы ожидаем новых вестей, – твердили они. – Добрых вестей!

– Да, да… – согласно кивала я.

Но проходил день за днем, а никаких известий не поступало. Ночами я без сна лежала в своей постели, прислушиваясь, не прибыл ли гонец.

– Странно, – произносила я каждое утро, – почему же нет новостей?

Напряжение нарастало. Ожидание становилось невыносимым. Казалось, что Генри как-то притих, а госпожа де Мотвиль избегает встреч со мной. Мне не терпелось что-то предпринять. Я вызвала Генри и сказала ему:

– При французском дворе наверняка знают подробности. Я хочу послать кого-нибудь в Сен-Жермен и расспросить об английских делах.

– Я уверен, – ответил Генри, – что они немедленно сообщили бы вам, если бы что-то узнали.

– У них сейчас своих забот хватает. Я отправлю надежного человека, – повторила я. – Посмотрим, что ему удастся выяснить.

Генри с поклоном удалился, а я поступила так, как и намеревалась.

За обедом беседа не клеилась. Все старательно избегали обсуждать события в Англии, а между тем это была единственная тема, которая меня занимала.

После трапезы мой духовник прочитал благодарственную молитву и уже собирался уходить, но Генри задержал его. Положив руку ему на плечо, он принялся о чем-то говорить с ним вполголоса.

– Что случилось?! – воскликнула я. – О чем вы шепчетесь?!

Генри с побелевшим лицом взглянул на меня, и я увидела, что у отца Киприана дрожат руки.

– В чем дело?! Пожалуйста, ответьте мне! – умоляла я.

Генри подошел ко мне и сказал:

– Я лгал вам. Народ не спас своего короля.

Он усадил меня в кресло и опустился на колени:

– Я не мог сразу открыть вам правду… – произнес Генри упавшим голосом. – Все было не так, как я вам говорил… Они вывели его из Уайтхолла… Он взошел на эшафот – и принял смерть столь же мужественно, как жил…

Я окаменела от горя. Устремив взгляд прямо перед собой, я не замечала никого вокруг. Я видела лишь дорогие черты моего возлюбленного супруга. Словно сквозь сон до меня доносились чьи-то сдавленные рыдания. Это плакала одна из женщин. Генри продолжал смотреть на меня; его глаза молили простить его за то, что он лгал мне… потому что любил меня.

Это был конец. Он ушел – мой король, мой супруг, моя любовь. Гнусные убийцы отняли его у меня.

Я не могла даже ненавидеть его палачей. Ненависть придет позже. В ту минуту все мое естество пронизывала одна только боль.

Карл умер,[59] и я никогда больше не увижу его дорогое лицо.

Не знаю, сколько времени я просидела в оцепенении, не замечая столпившихся вокруг меня добрых людей, которые стремились разделить мои страдания.

Потом госпожа де Мотвиль, обняв меня, помогла мне добраться до постели. Я легла, а она встала на колени подле меня. По ее щекам текли слезы. Я же не проронила ни слезинки. Мое горе было так безгранично, что я не могла плакать. Меня постигло величайшее из несчастий, и мне хотелось одного: лечь рядом с мужем в холодную могилу.

Я гнала от себя воспоминания… Эти прекрасные шелковистые волосы, которые я так часто гладила… Эти глаза, всегда смотревшие на меня с такой нежностью…

– Милосердный Господь, – молилась я, – возьми меня к себе! Дай мне разделить с ним смерть, как я делила с ним жизнь!

Госпожа де Мотвиль мягко обратилась ко мне:

– Ваше Величество, вы должны жить ради вашего сына. Отныне он – король Англии Карл II. Боже, храни короля!

Она была права. Я не смела целиком отдаваться своему горю. Король, мой супруг, верил в священное право монарха править своим народом.

Король умер. Да здравствует король Карл II!

Моему сыну девятнадцать. Он молод и полон сил. Возможно, еще не все потеряно.

– Ваше Величество, – сказала госпожа де Мотвиль, – вам следует написать французской королеве.

– О да, – ответила я. – Пусть кто-нибудь поедет к ней рассказать о моем горе. Передайте ей, что смерть короля сделала меня самой несчастной женщиной на свете. Предупредите ее, что это очень опасно – раздражать своих подданных, особенно если не знаешь, как с ними справиться. Народ способен вести себя, подобно дикому зверю, и судьба моего покойного мужа подтверждает это. Скажите моей сестре королеве, что я неустанно молюсь за нее и маленького Людовика, прося Всевышнего уберечь Францию от бунта. Я же сейчас безутешна, ибо потеряла самое дорогое, что было у меня в жизни: короля, мужа и друга…

Госпожа де Мотвиль отвернулась, не в силах смотреть на мои муки.

Я взывала к Господу. Я дерзнула укорить Его в том, что он позволил совершиться ужасной несправедливости, но тут же раскаялась, поняв, что такова была Его воля, и попросила лишь дать мне сил вынести все это.

Госпожа де Мотвиль вызвалась сама отправиться к королеве Анне, чтобы передать ей мои слова. Когда она уже совсем собралась уходить, я вернула ее.

– Попросите ее еще об одном – ради меня. Передайте, что я умоляю ее признать моего сына принца Уэльского королем Англии Карлом II, а другого моего сына Джеймса, герцога Йоркского, его наследником.

Госпожа де Мотвиль оставила меня. Только сейчас я поняла, что мысль о сыне пробудила меня к жизни.

Я хотела знать все о трагедии в Уайтхолле, но только много времени спустя я смогла составить полную картину этих ужасных событий. В последние годы жизни Карла преследовали сплошные несчастья. После бегства в Кэрисбрук, где он надеялся встретить верных людей, его предал полковник Хемманд, губернатор острова. Карл рассчитывал на преданность Хемманда, так как тот доводился племянником его капеллану, но король не знал, что губернатор женился на дочери Джона Гемпдена и сделался сторонником Кромвеля. Хемманд встретил Карла как дорогого гостя, но в то же время сообщил круглоголовым о его местонахождении, и мой бедный супруг вскоре понял, что оказался в ловушке. Какое же отчаяние, должно быть, охватило его тогда! Но он сохранял выдержку и, находясь в замке, как ни в чем не бывало прогуливался по крепостной стене, играл в мяч и много читал.

Я узнала, что, поняв вероломство Хемманда, он попытался бежать. У Карла был верный паж по имени Фейрбрейс, который предложил перепилить решетку в окне темницы, но король побоялся привлечь внимание шумом и решил, что выберется и так. Все было готово. К окну была приставлена лестница, и предполагалось, что, когда Карл окажется внизу, Фейрбрейс проведет его через двор к крепостной стене, с которой они спустятся по веревочной лестнице. Там их должны были поджидать люди с лошадьми, а недалеко от берега стояло судно с поднятыми парусами, которое доставило бы беглеца во Францию. План увенчался бы успехом, если бы не оказалось, что Карл в состоянии просунуть сквозь прутья решетки только голову.

Бедный Карл! Как будто само Небо было против него! Если бы я могла найти верного Фейрбрейса, я непременно вознаградила бы его за попытку спасти своего государя.

После этого Карла перевели в замок Херст, стоящий на мысу острова Уайт. Трудно было сыскать более неуютное место, чем этот замок, продуваемый всеми ветрами, который в часы прилива вообще оказывался отрезанным от острова. Я с ужасом представляла себе страдания узника в этой мрачной крепости. Должно быть, он тогда вспоминал судьбы своих предков, окончивших свои дни в таких же местах, как замок Херст. К счастью, там он пробыл недолго. Оттуда его перевезли в Виндзор, а затем в Лондон.