Я кивнула. Я могла это понять.

– Король был очень хитер. Он хорошо знал людей, а потому обычно мог ловко выпутаться из самого щекотливого положения.

Мами плюхнулась на мою кровать и напустила на себя величественный вид.

– «Бассомпьер, – изрек король, – я много думал о вас и пришел к выводу, что пора вас женить».

Мами соскочила с кровати и приняла коленопреклоненную позу.

– «Сир, – отвечал Бассомпьер, – я уже должен был быть женат, но в последнее время коннетабля мучила подагра, и по этой причине венчание было отложено».

Мами снова была на кровати, снова – королем.

– «Я как раз присмотрел вам невесту, Бассомпьер. Что вы думаете о мадам д'Омаль? Когда вы женитесь, герцогство Омаль перейдет к вам».

«Сир, – отвечал Бассомпьер, – разве вы даровали Франции новый закон? Неужели мужчине позволено теперь иметь двух жен?»

Мами опять вспрыгнула на кровать.

– «Э, нет, Франсуа, ради всего святого, одной жены за раз для мужчины вполне достаточно. Открою же вам всю правду! Мне известно о ваших обязательствах перед мадемуазель де Монморанси, но дело в том, что я сам безумно увлекся ею. Если вы женитесь на ней, я вас возненавижу… особенно если она проявит к вам какие-нибудь чувства. Сейчас же я обожаю вас, Бассомпьер, и уверен, что вы тоже никоим образом не хотите разрушить нашу дружбу. Следовательно, я не в состоянии видеть вас мужем этой девицы. Я выдам ее за своего племянника Конде. В этом случае она останется рядом со мной… в семье… и скрасит мою старость. Конде предпочитает женщинам охоту. В виде компенсации я позволю ему охотиться в моих угодьях. И тогда он уступит это очаровательное создание мне».

Мами поглядела на меня, вскинув брови. Она немного запыхалась, прыгая с пола на кровать и играя сразу две роли в этой драме.

– Бедный Бассомпьер! – Теперь Мами была сама собой, мудрой сказительницей. – Он понимал, что с королевскими прихотями бороться невозможно, и, когда поведал о замыслах короля мадемуазель де Монморанси, та вскричала: «Господи Иисусе! Король сошел с ума!» Но очень скоро она примирилась со своей участью, а потом и стала находить ее весьма заманчивой. Весь двор обсуждал замену жениха, и очень скоро мадемуазель де Монморанси стала принцессой де Конде.

Мами вздохнула.

– Однако добром все это не кончилось, – сказала она. – Королева давно смирилась с тем, что у короля много любовниц, но не могла допустить, чтобы одна из них имела на государя столь сильное влияние. Ее Величество не была коронована, а царствующая особа всегда чувствует себя неуверенно, пока на его – или на ее – голову корона не возложена. Поэтому королева вскричала: «Хочу короноваться!» Ощущая себя виноватым из-за Шарлотты де Монморанси, король, который раньше вечно отмахивался от подобных требований супруги, на сей раз вынужден был уступить, дабы спастись от воплей и скандалов. Хуже того, принц Конде настолько влюбился в свою жену, что не пожелал делить ее ни с кем. В конце концов, он ведь был ее мужем! И, тайно покинув двор, Конде увез молодую принцессу в Пикардию, откуда вполне мог бежать с красавицей в Брюссель.

Мами прервалась, чтобы перевести дыхание, но вскоре возобновила свой рассказ:

– Король был безутешен. Он с ума сходил от горя и грозился последовать за Шарлоттой. Придворные стали зорко следить за каждым шагом государя. Кто бы мог подумать, что король, превосходно ладивший со столькими женщинами одновременно, устроит такое из-за одной! Люди уже поговаривали, что дело потихоньку идет к войне. Итак, король обнаружил, что оказался в центре невиданного скандала. Герцог Сюлли был обеспокоен и объявил государю, что, безумствуя из-за принцессы де Конде, Его Величество подрывает свою репутацию… нет, не репутацию примерного супруга… это пустяки – и в любом случае всем давно известно, что король – распутник… Но когда он смешивает свои любовные интриги с государственными делами, это становится опасным.

Взглянув на меня, Мами сказала:

– В королеве же связь эта пробудила невиданное упрямство. Ее Величество упорно требовала коронации, и король, чувствуя, что должен как-то отплатить жене за долготерпение, наконец согласился исполнить ее заветное желание…

Мами замолчала, задумчиво глядя куда-то вдаль, но вскоре опять заговорила:

– В это время у государя появилось странное предчувствие. Жизнь монархов всегда находится в опасности, поэтому, наверное, нет ничего удивительного в том, что у них часто сбываются разные предчувствия. Итак, когда-то давным-давно королю предрекли, что он лишь на несколько дней переживет коронацию своей супруги, потому-то он все время и отказывался устраивать эту церемонию, и если бы не почувствовал себя виноватым из-за принцессы Конде, то так никогда бы и не согласился короновать жену. Однако сейчас, когда торжественный день приближался, в душе у государя все росло и росло ощущение надвигающейся беды. Он настолько уверился в своей скорой смерти, что отправился обсудить это с герцогом де Сюлли. Это доказывает, как сильно короля мучила мысль о давнем пророчестве, ибо герцог де Сюлли был не тем человеком, с которым можно было говорить о таких предметах, даже если ты король.

Мами вздохнула и продолжила:

– Итак, государь направился в Арсенал,[12] в котором хранились немалые запасы оружия и где находились покои герцога де Сюлли.

Мами снова играла; она по-прежнему изображала короля, но место Бассомпьера занял теперь герцог де Сюлли.

– «Я не могу этого объяснить, господин герцог, но сердцем чую, что тень смерти уже нависла над моей головой».

«Сир, вы меня пугаете. Но откуда у вас такие мысли? Вы ведь здоровы. И нет у вас ни хворей, ни недугов…»

У герцога де Сюлли, – пояснила Мами обычным голосом, – стояло специальное кресло, предназначенное для короля, и тот всегда сидел в нем, когда приходил к герцогу с визитом. Оно было низким и смотрелось очень по-королевски. Вот и сейчас государь уселся в это самое кресло и, мрачнея все больше, произнес:

«Мне предсказали, что я умру в Париже. Час мой близок. Я чувствую это».

– Он действительно так сказал? – спросила я. – Или ты все это выдумала?

– Все это чистая правда, – уверила меня Мами.

– Значит, он был очень умным человеком, раз мог предвидеть будущее, – прошептала я.

– Он и впрямь был очень умным человеком, но пророчества не имеют к уму никакого отношения. Существует особый дар ясновидения, и колдуны предсказали, что король встретит свою смерть в Париже и что если королева когда-нибудь будет коронована, то сразу вслед за этим государя настигнет роковой удар…

– Тогда почему он позволил моей матери короноваться? – взволнованно спросила я.

– Потому что она не давала ему покоя, пока он не согласился; он чувствовал себя виноватым из-за принцессы де Конде; к тому же он вообще ненавидел отказывать женщине – даже королеве. Он думал: когда я короную Марию, исполнив тем ее самое заветное желание, она позволит мне следовать велениям моего сердца.

– Но раз ему было известно, что после коронации он должен умереть, как же он собирался следовать велениям своего сердца и обхаживать принцессу де Конде?! – недоумевала я.

– Я рассказываю вам лишь то, что знаю. Так вот: герцог де Сюлли был потрясен и объявил, что остановит все приготовления к коронации, раз одна мысль о ней действует на государя столь угнетающе. И король промолвил:

«Да, отмените церемонию… ибо мне сказали, что я погибну в карете, а негодяям легче всего добраться до моего экипажа именно во время коронации…»

Герцог де Сюлли, – опять своим же голосом продолжала Мами, – серьезно поглядел на короля и проговорил:

«Теперь мне многое становится понятно… Я часто наблюдал, как вы съеживаетесь в карете, проезжая по Парижу, а еще я знаю, что во Франции не сыскать человека, который был бы храбрее вас на поле боя».

– Но коронацию так и не отменили, – заметила я, – ведь на голову моей матери была возложена французская корона.