Кажется, тогда нас, королевских детей, было семеро… Старшим был Людовик, дофин, которому, когда я родилась, уже исполнилось восемь. За ним шла Елизавета – на год младше Людовика. Спустя четыре года родилась Кристина, а затем семья опять стала быстро увеличиваться: маленький герцог Орлеанский, не успевший дожить до присвоения титула, потом – Гастон,[8] а затем и я, Генриетта-Мария.
Возможно, поведение моей матери многим казалось предосудительным, однако она выполнила свой долг – подарила королю множество детей, а это, как известно, – первейшая и важнейшая обязанность королевы. Но увы! Насколько сильна была в народе любовь к моему отцу, настолько же глубока неприязнь к его супруге. Во-первых, из-за того, что была она дочерью Франческа Второго, владетеля Тоскани, а французы всегда терпеть не могли чужеземцев. Во-вторых, она была толстой и не слишком красивой, да еще и происходила из семейства Медичи. Народ хорошо помнил другую итальянку, жену Генриха Второго – и не было во Франции королевы, которую ненавидели бы так, как Екатерину Медичи. Ее обвиняли во всех бедах страны – и в Варфоломеевской ночи, и в смерти от яда множества людей. Королева Екатерина стала героиней народной легенды – легенды об итальянской отравительнице. К несчастью, моя мать тоже носила имя Медичи.
Однако, пока был жив отец, матери моей отводилась лишь второстепенная роль. Королеве приходилось терпеть постоянные измены неверного мужа, снискавшего славу большого любителя женщин. «Неувядающий любовник» – такое прозвище дал ему народ, и отец мой оправдывал его вплоть до самой своей кончины. Герцог де Сюлли – очень талантливый министр и друг монарха – считал такую характеристику крайне неуместной, но ничего не мог поделать. Отец же действительно был великим королем, но прежде всего он был великим любовником, и охота за женщинами стала для него смыслом жизни. Отец просто не мог без них существовать. И хотя это большой недостаток для государя, народ снисходительно относился к этой его слабости и даже гордился его подвигами на любовном поприще. «Король – настоящий мужчина», – говорили люди, после чего подмигивали, кивали головами и многозначительно улыбались.
Даже перед самой смертью он был вовлечен в романтическую интригу.
Я узнала об этом от мадемуазель де Монглат, дочери нашей гувернантки; девушка была намного старше меня, и я быстро оказалась на ее попечении. Я звала ее Мамангла, так как сначала она была мне словно мать, а позже заменила старшую сестру, и я любила ее больше всех на свете. Со временем Мамангла сократилось до нежного Мами, и Мами она осталась для меня навсегда.
Все мы очень боялись мадам де Монглат, которая не уставала нам напоминать, что если мы будем дурно себя вести, то у нее имеется высочайшее соизволение нас высечь, ибо раз мы – королевские дети, то и спрос с нас больше, чем с любых других малышей.
Мами ни капельки не походила на свою мать. Девушка тоже считалась чем-то вроде гувернантки, что не помешало ей сблизиться с нами и стать нашей подругой. Она всегда была готова рассмеяться, пересказать нам последние скандальные сплетни и принять участие в наших детских проделках; и если бы о шалостях наших узнала мадам де Монглат, то всем нам пришлось бы туго…
Благодаря Мами я начала понимать, что происходит вокруг и что значит быть ребенком в королевской семье; разобралась я также во всех выгодах и неудобствах своего положения. Мне казалось, что неудобств было больше, и Мами была склонна со мной согласиться.
– Ваш отец любил вас, малышей, – рассказывала она мне. – Он часто говаривал, что все вы такие красивые – и он просто не понимает, как ему и королеве удалось наделать столь прелестных детей. Мне приходилось скрываться у вас, потому что моя мать запретила мне появляться перед королем.
– Почему?
– Потому что я была молода и не уродлива. Мать считала, что я довольно хорошенькая и он может положить на меня глаз.
После этого заявления Мами обычно громко смеялась.
– Таков уж он был, наш король, – заканчивала она.
Я была еще очень маленькой и многого не понимала, засыпала Мами вопросами, хотя и стыдилась проявлять свое невежество.
– Вы были его любимицей, – говорила Мами. – Вы же – дитя его преклонных лет. Понимаете, он этим доказывал, что еще может иметь прекрасных сыновей и дочерей. Хотя вряд ли ему стоило об этом волноваться. Постоянно какая-нибудь женщина объявляла его отцом своего ребенка. Так о чем это я? О… он вас обожал! Он ведь всегда был без ума от хорошеньких малышек, и разве не назвали вас в честь отца… насколько это возможно для девочки?! Генриетта-Мария. Генриетта – в честь Его Величества, а Мария – в честь вашей матери. Два имени, и оба королевских.
От Мами я узнавала дворцовые сплетни – свежие и старые, те, которые мне следовало знать, и те, которые знать вовсе не следовало. От нее я услышала, что, прежде чем обручиться с моей матерью, отец был женат на дочери Екатерины Медичи, королеве Марго, – одной из самых озорных и обворожительных женщин Франции. Но мой отец ненавидел Марго и никогда не хотел на ней жениться. Их брак, по чьему-то удачному выражению, был замешен на крови, поскольку во время свадебных торжеств – в канун дня святого Варфоломея[9] – произошла ужаснейшая резня; множество гугенотов приехало тогда в Париж на свадьбу сына женщины, которую считали они главой протестантского движения, и католички Марго. Поэтому-то гугенотов и оказалось так удобно уничтожить…
Полагаю, невесту и жениха всегда преследовали воспоминания о той кошмарной ночи. Это счастье, что мой отец спасся. Всю свою жизнь – вплоть до последней ее роковой минуты – он ловко избегал ловушек. Он прожил яркую жизнь, полную опасностей и веселых приключений. Часто не заботясь о своем королевском достоинстве, он непринужденно сходился со многими людьми. Неудивительно, что его так любили. Он сделал очень много и для Франции. Он заботился о народе; он хотел, чтобы у каждого крестьянина по воскресеньям варилась в горшке курица; более того, он стремился примирить католиков и гугенотов,[10] а это казалось невыполнимой задачей. Когда он понял, что столица никогда не покорится протестанту, то быстро принял католичество – и сказал свою знаменитую фразу о том, что Париж стоит мессы.
Отец был замечательным человеком. Будучи еще совсем ребенком, я часто плакала от боли и обиды: ведь его отняли у меня, не дав нам даже узнать друг друга.
Он был хорошим воином, но никогда не допускал, чтобы что-то мешало его любовным похождениям – пусть даже необходимость сразиться с врагом.
Перед самой смертью предметом его воздыханий являлась дочь коннетабля де Монморанси. Ей было лишь шестнадцать, когда она попалась на глаза моему отцу, однако он сразу же объявил, что сделает ее своим «маленьким другом».
Мами любила про это рассказывать. Она несомненно обладала актерским даром, который любила демонстрировать, часто заставляя меня хохотать. Она не могла не играть, излагая свои захватывающие истории. Помню, как она говорила, понижая голос до заговорщицкого шепота:
– Однако… перед тем как представить свою дочь Шарлотту ко двору, коннетабль де Монморанси обручил ее с Франсуа де Бассомпьером,[11] блистательным дворянином из Клевского рода – красивым, остроумным, и к тому же королевским постельничим. Многие мечтали заполучить его в мужья, и месье де Монморанси считал его блестящей партией. Но когда юная дама явилась ко двору и король увидел ее, то роману Шарлотты с Франсуа де Бассомпьером сразу пришел конец.
Как я любила слушать Мами, когда она вдохновенно разыгрывала передо мной свои истории!
– Король решил, что Бассомпьеру Шарлотты не видать. Ведь Бассомпьер был страстным молодым мужчиной и глубоко любил свою невесту, поэтому не стоило надеяться, что он станет одним из тех покладистых мужей, которые ради королевских милостей готовы на многое закрыть глаза. Однажды утром – так гласит предание – король, собираясь подняться со своего ложа, послал за Бассомпьером – не забывайте, что тот был королевским постельничим. «Преклони колени, Бассомпьер», – изрек король. Бассомпьер удивился, так как раньше государь никогда особо не придерживался придворного церемониала; однако если вы решили нанести кому-то незаслуженную обиду, то всегда лучше принизить ту особу, которая вам не по нутру, и подчеркнуть свое собственное превосходство.
