Я - этот "кто-то". Я - офицер, который взял на себя ответственность. Каждый раз, когда ты шел на задание, я стояла за твоей спиной. И до сих пор стою.

Так что это и мой приказ тоже. Я разделяю с тобой ответственность.

Я не знал, что сказать, и отвел глаза. Она пытается успокоить меня?

Конечно. Но говорит ли она правду? Боже! Почему я сомневаюсь во всем, что мне говорят? Я должен верить Лиз, если наши отношения вообще чего-нибудь стоят…

Кроме того, я хотел ей верить. Я глубоко вздохнул. Боль не проходила.

- Не думаю, что ты можешь простить меня, Лиз, потому что сам не могу простить себя.

- Здесь нечего прощать. Ты выполнял свою работу.

- Я не подхожу для этой работы.

- Вот здесь ты ошибаешься.

-А?

В том, как она это произнесла, что-то было. Я пристально посмотрел на нее. Лиз кивнула:

- Ты должен об этом знать. Твоя работа и твои способности постоянно отслеживаются и анализируются. Таким образом, командование знает, куда тебя лучше направить.

- Ну да; программа персонального размещения ни для кого не секрет. В этом участвует целая куча ИЛов. Но я никогда особо не доверял им. Посмотри, куда сунули Данненфелзера.

Лиз поморщилась:

- Хочешь - верь, хочешь - нет, но Данненфелзер - идеальная находка для генерала Уэйнрайта. Нет, послушай меня. Процесс намного изощреннее и основательнее, чем тебе кажется. Вопрос не только в том, чтобы выбирать способности, соответствующие целям. Дело еще и в эмоциональном соответствии.

Если кто-то не способен справляться со стрессами, его окружают людьми, которые способны на это, - тогда защищен и он, и его работа. Вот почему я повысила уровень твоего допуска: ты относишься к тем, кого психологический отдел называет "альфа-личности". Это означает, что тебе можно доверить большую ответственность. Ты не боишься трудных решений. Да, ты мучаешься, но - потом. Это просто способ проверить себя, правильно ли ты поступил в свое время. Потому ты и продвигаешься по службе. Ты добиваешься результатов, и потому тебя продолжают посылать s; на немыслимые задания. Ты обнаруживаешь вещи, которые никто не видит. Не так уж много людей в мире способны на то, что делаешь ты. Ты лезешь в опасное место, осматриваешься, возвращаешься и сообщаешь не только то, что ты видел, но и что заметил. У тебя от природы способность к синтезу - ты учишься, ты строишь теории, ты учишь, ты изменяешь. Вот почему тебе могут простить смерть тех трех солдат. Это была их работа - защищать тебя и все то, что придет тебе в голову.

Я задумался. Я знал, что хорошо выполняю свою работу, но никогда не подозревал, что кто-то еще замечает это и даже заботится обо мне. Теперь настал мой черед подойти, к окну и взглянуть на зеленую крышу леса под нами.

Амапа уже виднелась на горизонте - белые брызги на далеких холмах. Меньше чем через час мы швартуемся.

Я набрал в грудь воздуха. То, что я собирался сказать, выговорить было нелегко.

- Если то, что ты сказала, правда - а у меня нет оснований не верить тебе, - я не могу больше выполнять задания. Потому что это означает, что и в будущем другие люди будут рисковать своей жизнью, чтобы защитить меня. Я не могу взять на себя еще чью-то смерть. Три - и то слишком много. Из всех смертей, причиной которых стал я, эти три - самые худшие, не знаю почему.

Лиз подошла сзади и обняла меня. Легонько прижала к себе, потом отпустила и начала нежно массировать мои плечи. Она делала это, когда не знала, что сказать. Я не возражал, я любил ее внимание. Но еще я знал, что так она проверяет мое душевное состояние.

- Повернись.

Я повернулся.

Она взяла мою руку и положила себе на живот.

- Потрогай, - приказала она.

- С удовольствием. - И моя рука скользнула ниже.

Лиз вернула руку на живот.

- Потерпи. По крайней мере до тех пор, пока я не скажу все, что должна.

Возможно, я беременна, Джим. Надеюсь, что так. И если это так, на нас ложится ответственность впустить в этот мир нового человека и вырастить из него самую лучшую личность, какую мы только можем. Но что будет, если доктор Майер определит у него уродство или дефективность? Что, если анализы плодной жидкости покажут синдром Дауна или - я не знаю что? Что, если он ненормальный?

Я опустил руку.

- Он будет нормальным.

- Я знаю, но что, если нет? Что тогда? Что нам делать как родителям?

Я успокоительно пробормотал:

- Мы обсудим. Обдумаем. Найдем какой-нибудь выход.

- Мы сделаем аборт, - уверенно заявила Лиз. - Как родители мы несем ответственность за эту жизнь. И если она не может быть нормальной, то мы также берем на себя ответственность закончить ее, ты согласен?

Мне не нравился этот разговор. Меня мутило. Но я сумел кивнуть в знак согласия.

- Это правильно. Когда берешь на себя ответственность за чужую жизнь, то берешь и ответственность завершить ее, если это необходимо.

Она смотрела мне в глаза, пока мне не захотелось расплакаться. Слишком много всего происходит в этом путешествии - и от этого не убежать.

- Джим, - добавила она более серьезным тоном, - что будет, если меня покалечит? Если я впаду в кому без всякой надежды на выздоровление? Мозговая смерть. Ты попросишь доктора Майер отключить систему жизнеобеспечения?

- Лиз, пожалуйста…

- Попросишь? - настаивала она. - Или позволишь мне жить растительной жизнью, ходить под себя, и так год за годом?

- Я надеюсь на Бога, что мне никогда не придется…

- Я тоже надеюсь! Но если придется?…

- Если придется - да, я отключу тебя, а потом пойду в каюту и пущу себе пулю в лоб. Я не смогу это вынести…

- Нет, ты не убьешь себя. Что бы ни случилось, Джим, ты справишься, выживешь и с подробностями доложишь дяде Аире, или доктору Дэвидсону, или кому-нибудь еще все, что видел, заметил, обнаружил. Потому что в этом твоя сила. Поэтому ты здесь. Обещай мне это, Джим.

-Я…Я…

- Обещай! Если любишь меня, обещай только это! - Она пристально всматривалась в мое лицо. - Если не пообещаешь, я не выйду за тебя замуж.

Каким-то образом у меня вырвалось:

- Я обещаю, что не покончу с собой. Из-за этого, во всяком случае.

- Если ты не сдержишь обещания, я раскопаю тебя и дам пощечину.

Она не шутила.

- Леди, вы почти такая же ненормальная, как и я.

- Хуже, - поправила она. - Я - та, что согласилась выйти за тебя замуж и обременить человечество твоими генами.

Я притянул ее к себе, засмеявшись - но чуть-чуть. Мне надо было прижаться к кому-нибудь. А кроме того, от нее хорошо пахло. Я провел ладонями по всей длине ее прекрасных рыжих локонов.

- Хорошо, дорогая, обещаю тебе. Если, убив тебя, я докажу силу своей любви, я это сделаю. Но чего ты добиваешься?

- Я добиваюсь, дорогой, чтобы, возлагая на себя ответственность за жизнь другого человека, ты брал на себя ответственность и за его смерть - если это необходимо.

Я знаю.

- Нет, не знаешь. Как офицер не знаешь. И уж точно - как боевой офицер.

Иначе этой беседы не было бы.

Я отпустил ее.

- Ладно. Валяй, говори.

- Ты должен услышать это от кого-нибудь, кто испытал подобное. Когда солдат приносит присягу, он отдает себя в распоряжение командира и выполняет все, что бы ему ни приказали. Он принимает твою ответственность за его жизнь. Он соглашается с тем, что его работа важнее его личного выживания. Твоя же забота как офицера - быть уверенным, что солдат используется мудро и целесообразно. И если работа требует от него последней жертвы - а ты всегда, надеешься на Бога, что это не произойдет, - но если жертва эта приближает ту великую цель, которой мы все посвятили себя, то это тоже часть нашей работы.

И правда, Джим, если проследить весь путь до конца, если ты однажды, приняв на себя ответственность за жизнь солдата, не пожертвуешь ею, когда потребуется, - этим самым ты предашь его и себя тоже.

- Я воспитывался не в военной семье, - медленно сказал я. - И думаю иначе, Лиз. Мне ненавистно подобное мышление - его оправдания. Я ненавижу бессердечие и трату жизней, ненавижу себя за то, что думал так же, и мне кажется, что многие тоже ненавидят это. Я больше не хочу, чтобы меня ненавидели.