– Да, хотя я не понимаю…

Он не дал ей договорить, додумать свой ответ. В этот миг его не очень волновало, о чем она думает.

– Расскажете потом, – пробормотал он. – Возьмите меня в себя целиком…

Она застонала, и это разбило цепи его самоконтроля. Он вошел в нее целиком. Потрясающее наслаждение пронзило его сердце. Самые сладкие из его фантазий осуществились. Он забыл обо всем.

Она выгнулась под ним. Хотя его тело напряглось в ответ, он сжал зубы и замедлил скорость. Это ее первый раз. Будут еще ночи совместных чувственных исследований. Он узнает, что ей нравится, и посвятит ее в тайну своих желаний. Конечно, он найдет место получше этой старой софы, такое же крепкое, каким, к счастью, оказалась она.

Он слышал прерывистый шепот словно издалека, очень издалека.

– Я ждала, когда ты вернешься.

– Я здесь.

– Сделай так, чтобы я забыла, Гейбриел.

Когда Джереми Хазлетт изнасиловал ее, Элетея не осознала, что он разрушил невинность ее сердца, а не способность любить. Плотская жажда, которую пробудил в ней Гейбриел и которую он продолжал утолять, одновременно привела ее в смятение и в волнение. Она была убеждена, что никто другой не смог бы пробудить в ней страсть.

В то время как такой же акт, или, точнее, его дикая пародия, вызвал у нее только отвращение, теперь она почувствовала, как к ней вернулись ее естественные желания с такой силой, что она не могла не подчиниться им. Он был ее первым возлюбленным, ее единственной любовью. А для человека, без сомнения, весьма опытного в грехе, в нем всегда присутствовала доблесть, уравновешивающая его темную сторону. Она наслаждалась каждым ощущением, приятным и неловким, которое он вызывал в ней, пока под конец не отдалась ему полностью.

Он помог ей миновать стыд, заставил ее не только подчиниться, но и признать свой голод. Мужественный, он заставил чувствовать ее не только живой и сильной, но и боящейся показать то, чего она жаждет. Он требовал. Она подчинялась, едва осознав момент, когда его крупное тело перестало двигаться. Она знала только – и в ее собственном неожиданном взрыве наслаждения, в ее освобождении, – что дрожь его плеч, жар глубоко у нее внутри от его семени означали, что он достиг пика. А в тот момент, когда она испугалась, что всему этому есть только одна причина – похоть, он, не теряя времени, заверил ее в обратном.

– Вы самая желанная и единственная женщина, которая когда-либо действительно вызывала у меня желание, – сказал он, подняв голову.

– Вот как? – прошептала она, поглаживая пальцем глубокую складку на его щеке.

– Я помню, когда вы впервые коснулись моего лица.

– Теперь вы стали куда более привлекательным.

Гейбриел потянул темный локон, который упал ей на грудь.

– И вы тоже.

– Я думаю…

– Мои лондонские кузены захотят познакомиться с вами.

– Ваши кузены?

– Моя родня.

Она сделала нерешительную попытку сесть, мысли об их наготе, которая все-таки смущала ее, вдруг обратились на другое – на тот скрытый смысл, который могло иметь предложение встретиться с его пользующимися дурной репутацией родственниками-мужчинами, и не в качестве его соседки, не в качестве начавшей выезжать в свет барышни, но в качестве его любовницы.

– Они обвинят нас в том, что мы поддались порыву.

Гейбриел поднял брови. Он был горячий, полный уверенности, готовый сразиться с целым светом, чтобы произвести на нее впечатление.

– Семь лет нельзя назвать порывом.

Элетея проницательно посмотрела на него:

– Нельзя сказать, что все это время мы ухаживали друг за другом.

Он усмехнулся:

– Нет, именно ухаживали.

Его игривость была заразительна, и все же тайна, стоявшая между ними, омрачала ее сердце. Если бы он знал, если бы предполагал… Изменились бы его чувства к ней? Ей казалось невыносимым разрушить эту близость, но близость не выживет без доверия, а доверие основывается на правдивости.

Придется признаться. Но как, когда? Станет ли он смотреть на нее иначе или по-прежнему желать ее, как теперь? Она посмотрела на его мрачное сардоническое лицо.

– Семь лет, – снова сказал он.

– Мы не общались! – воскликнула она.

– Нет, Элетея. Мы общались.

Она была уверена в своей правоте, потому что помнила все. Она видела его всего лишь один раз с тех юных лет – в Лондоне, флиртующего в парке, – хотя он ее и не заметил. Может быть, она и помахала бы ему рукой, но батальон его дам-обожательниц совершенно обескуражил ее. Однако она часто изучала газеты, ища сообщений, касающихся его, пока с горечью не поняла, что он выполнил предсказание ее родителей о его порочности.

– Не помню, чтобы вы писали мне или сделали какую-то попытку меня увидеть, – сказала она, нахмурившись.

– Я спрашивал о вас у Джереми всякий раз, когда видел его.

Она отвела глаза.

– Он никогда не говорил мне об этом.

Гейбриел поцеловал ее голое плечо.

– Возможно, он хотел оградить вас от деревенской отравы. И если я вас не видел, вы так часто присутствовали в моих мыслях, как будто мы по-прежнему знаем друг друга. – Он замолчал и спросил вкрадчиво: – А вы когда-нибудь думали обо мне?

– Конечно, думала, – сказала она без колебаний.

– Я тоже мечтал о вас.

Она повернула голову и задумчиво улыбнулась.

– Напрасно за все эти годы вы не сказали мне об этом.

Он протянул руку к их разбросанной одежде.

– Вы были обручены с другим. Вы вините меня за это?

– Нет.

Винила она другого и только жалела, что Гейбриел заработал слишком дурную репутацию, чтобы заявить о своих чувствах к ней. Но откуда ему было знать? Даже теперь он знал только то, во что она позволила верить всем остальным. Что она любила своего нареченного, что Джереми не только умер как герой, но жил как герой. Никто не хотел думать, что изысканный джентльмен, человек с безукоризненными манерами и незапятнанной родословной мог обесчестить девушку, которую, по его словам, он обожал.

Но в эту ночь ей был нужен Гейбриел, чтобы поддержать ее, чтобы изгнать воспоминания о ее позоре. Выбрав его, она словно бросила вызов призраку человека, который обещал защищать ее.

Если бы только она осмелилась быть честной с ним.

Они медленно оделись, останавливаясь, чтобы помочь друг другу и поцеловаться. Элетее следовало бы плакать и думать о раскаянии. Но единственное, что она могла сделать, – это не просить его остаться. Вверит ли он ей свое сердце? Не было никаких гарантий, что он не говорил все это в порыве страсти, никакой уверенности в том, что завтра он не будет сожалеть о своих словах. Но теперь у нее была по крайней мере надежда, и она была порочно счастлива.

Она доверила Гейбриелу свое тело. И она будет честной. Конечно, от своих дам полусвета он слыхал и более неприятные истории.

Его хриплый голос отвлек ее. Он встал, подняв ее. Сердце у нее замерло от его дерзкой усмешки.

– Я забыл одну вещь. – Он вынул из кармана фрака конверт из дорогой веленевой бумаги: – Я собирался отдать это сегодня, лично вам. Это приглашение.

– Мне? – удивленно спросила она. – Это от кого же? – Последний год она отклоняла все светские приглашения, так что в конце концов ее вообще перестали приглашать куда-либо. – Вы хотите отдать это мне?

– Только если вы обещаете, что пойдете со мной.

– Пойду с вами, искуситель? – Она протянула руку к запечатанному посланию и оказалась прижатой к его крепкой груди.

Его темные глаза дразнили ее, жарко манили.

– Это всего лишь приглашение на ежегодный бал, который мой кузен Грейсон дает в честь своего дня рождения. И если я не позволю вам поехать прямо сейчас, я буду здесь к дате этого бала.

Она улыбнулась, глядя в его затененное лицо. Элетея все еще чувствовала его в себе, ощущала его наслаждение от обладания ею.

– В Лондоне, – сказал он, отдавая ей приглашение, – на балу я буду вами хвастать.

– Думаю, вы не будете возражать, если я возьму с собой либо мою кузину, либо брата, чтобы они сопровождали меня.