Андалусец упирался, отказываясь прыгнуть на шаткий мост. И запоздалому приказу Гейбриела изменить направление он тоже не подчинился. По выгнувшимся мышцам, которые напряглись под ним, всадник почувствовал, что должен приготовиться к хорошей встряске.

Жеребец остановился, мотая тяжелым хвостом. Гейбриел сжал колени и втянул воздух сквозь стиснутые зубы, сумев привычным усилием удержаться в седле. Когда головокружение прошло, он заметил, что кто-то воткнул предупреждающий знак в повозку у моста: «Осторожно, Хелбурнский мост опасен».

Как бывший кавалерийский офицер, он понимал стратегическую важность мостов. Наполеон приказал своей бригаде строителей сооружать мосты как решающую часть его военной кампании. А Гейбриел вместе со своей бригадой взорвал пару мостов, чтобы помешать атаке французов.

Под мостами прячутся тролли.

А также несущие смерть французские драгуны.

Его конь, явно лучше соображающий в данный момент, чем его хозяин, отказался переходить реку по мосту. Хотя Гейбриел не был особенно суеверен, он знал, что жизнь часто шепотом предупреждает того, кто умеет слушать. Он ведь не обязан переходить реку по мосту. Он просто выиграл это поместье в карты, так что может и проиграть его шутки ради.

Однако, обнаружив, что поместье расположено в той самой деревне, где он провел свои детские годы и претерпел юношеские унижения, он решил, что стоит хотя бы побывать там в надежде, что удастся изгнать нескольких своих демонов.

Должен быть другой способ переправиться через реку. Он может пройти вброд в своих черных военных сапогах, но ему не очень хотелось вымокнуть. Он может обогнуть этот чертов лес. В детстве он довольно часто прятался в нем, чтобы избежать хлыста своего отчима.

Но он забыл, что Хелбурн-Холл окружен болотами. Красивыми днем. Коварными ночью.

Наверное, подумал он, заостренные фронтоны и нависающие эркеры дома когда-то радовали глаз. Теперь же геометрическая резьба псевдоготики в облупившейся белой штукатурке и черных балках насмешливо мельтешили у него перед глазами. Если только… да, это уродливое сооружение может быть просто сторожкой у ворот. А сторож, конечно же, должен быть эксцентриком, который позволил стене из колючих кустарников и сорняков дорасти почти до башенки, чтобы удержать всякого, кто захочет войти. Хотя он не мог себе представить, что кто-либо посетит эти места при иных обстоятельствах, отличных от его собственных.

Он уставился вниз на воду, мчавшуюся под мостом. Пожалуй, ступать на него не стоит. Мосты играют символическую роль в поэзии и живописи, не так ли?

Они ведут в другой мир, в другую жизнь.

И в данном случае не похоже на то, что этот мир, эта жизнь окажутся лучше прежнего.

Он спешился и хлопнул коня по крупу.

– Как ты считаешь? Я доверяю твоему суждению. Стоит ли нам идти по нему?

Лошадь стояла неподвижно, как памятник. Гейбриелу ничего не оставалось, кроме как рассмеяться.

– Скачешь прямиком под пушечные выстрелы и не хочешь ступить на деревенский мост? Ну ладно. Когда ты в таком настроении, с тобой не стоит спорить. Я пройду первым. Смотри.

Осторожно, согнув колени, он ступил на доски моста. Тяжелые балки затрещали, но выдержали его тяжесть. Лошадь не пошла за ним.

– Смотри. – Он топнул ногой по искривленной толстой доске. – Прочная, как кровать шлюхи. Я…

Послышался шорох листьев, стук копыт раздался в ночи. Где-то вдали ухнула сова и улетела.

Он повернулся и посмотрел в сторону леса.

Гейбриел услышал женский голос, заглушивший шум воды. Он ждал, насторожившись, с любопытством, с надеждой.

Гейбриел не переставал удивляться себе: он мог стоять одной ногой в могиле, при этом опираясь на костыль, но все его силы возвращались к нему разом, когда перед ним появлялась женщина.

Даже его лошадь навострила уши и повернула голову, услышав шум. К несчастью, отчаянные призывы невидимой женщины к ее спутникам поторопиться не вызвали у Гейбриела надежд на приятное знакомство. Он по голосу определил, что женщина чем-то встревожена.

Что он сделал такого, какое обещание нарушил на этот раз? Похоже, ему не удалось избавиться от всего этого. Однако вряд ли за ним следили всю дорогу из Лондона или хотя бы из последнего трактира. У него не было сейчас ни любовницы, ни, насколько ему известно, кого-либо еще, чье желание свести с ним счеты было бы настолько сильным, чтобы пуститься в такой дальний путь. Он был одинок, никому ничего не должен, свободен.

Гул ружейного выстрела среди деревьев прервал его размышления.

Он оперся о перила моста. Перила угрожающе застонали.

Растрепанная молодая женщина бросилась к нему из леса:

– Сэр, умоляю вас, не нужно…

Он поднял руки.

– Опустите ружье. Вы приняли меня за другого. У меня полным-полно двоюродных братьев по всей Англии. Есть даже родные братья – неизвестно где. Мы все похожи: черные волосы, синие глаза. Какой бы урон вам ни нанесли, я могу только извиниться, но винить…

– …идти по этому мосту, – докончила она громким криком. – Не ходите по нему, болтун вы этакий. Он еле держится.

Он уставился на нее, оторопев от удивления. Ее предостережение осталось незамеченным. Господи, да ведь он действительно ее знает. Этот неукротимый каскад вьющихся волос, темные вызывающие глаза и – словно этого еще недостаточно, чтобы воспламенить в мужчине кровь и спящие впечатления юношеских желаний, – пышная грудь, которую не скрывал отвратительный плащ и которая сейчас вздымалась от тревоги за него.

И вдруг он вспомнил: это леди Элетея Кларидж, единственная дочь здешнего графа и недосягаемая дева мальчишеских фантазий Гейбриела. Воспоминания о ней превратились в эхо, на которое он научился не обращать внимания, но которое являлось в самое неподходящее время.

Элетея, вероятно, давно уже забыла его. Разве она не вышла замуж за сына деревенского лорда и не уехала в какое-нибудь соседнее поместье? Даже если Элетея и узнала Гейбриела, вряд ли она снизойдет до признания, что некогда пришла на помощь этому испорченному мальчишке из семьи Боскасл.

А вот он все помнил очень хорошо. Его губы скривились в притворной улыбке. Далекий образ их последней встречи наполнил его чувством унижения. Так бывало почти со всеми его воспоминаниями о детских годах. Его пригвоздили к позорному столбу и закидали гнилой капустой, репой и овечьим пометом.

Одна репа, засохшая и жесткая, как камень, ударила его в лоб. Кровь потекла струйкой в глаз. Нападавшие, большая часть которых считались его друзьями, виновато рассмеялись. Потом нарядная карета родителя Элетеи, третьего графа Рексема, остановилась на рыночной площади. Отец громовым голосом приказал дочери оставаться в карете – она не должна затруднять себя, и ей не следует лезть, куда не надо.

Она не послушалась, хотя и была благовоспитанной молодой леди, явно чувствующей отвращение к тому, что отчим Гейбриела приволок его в местную тюрьму, чтобы наказать за непослушание.

Он смотрел, как она осторожно пробирается между расплющенными плодами к позорному столбу. Она приподняла свою синюю юбку над лодыжками и серебряными туфельками на низких каблуках. Никогда ни до того, ни после он не видел зрелища более прекрасного. Она изящно опустилась на колени. Гейбриел услышал, как в карете ее мать, леди Рексем, ахнула от ужаса:

– Я же говорила вам, Уильям, что мою спальню посетила злая фея в тот день, когда она родилась.

– Да, да, – нетерпеливо отозвался граф; – Тысячу и один раз говорили. Но я-то что могу с этим поделать?

– Вы бестолковы, Гейбриел Боскасл? – шепотом спросила Элетея.

– В данный момент я не чувствую себя достаточно ученым. – Он вспомнил, как поднял глаза с ее красивой соблазнительной груди к ее лицу и почувствовал, что внезапно всему его телу стало больно, когда он попытался втянуть в себя воздух. Расквашенная репа и теплая кровь сползали ему на щеку. Он чувствовал себя злым и мерзким. – Вы хотите устроить мне экзамен?

– Мне просто хотелось узнать, – сказала она с неожиданной прямотой, – почему вы продолжаете делать то, что сердит вашего отчима, хотя он наказывает вас?